Амур-батюшка. Книга 2

Глава двадцать третья

Чем выше, тем глуше и страшней становился Горюн. Река кипела на острых камнях. Скалы висели над протоками. Лес местами завалил реку. В плавниковых преградах гребцы с трудом находили узкие проходы и по ним перетаскивали лодки.

На грудах мокрого хвойного гнилья, среди реки, росли березы. Запах лесной прели стоял в воздухе.

— Тут еще жарче, чем на Амуре, — жаловался Васька.

Он уж и не рад был, что поехал на Горюн, в такую тягость было ему все, но по-прежнему терпел. Когда Савоська уехал, мальчик очень жалел, что старик не рассказал еще одну сказку — про амба-лоча. Хотел рассказать, да не успел.

Но вот настали такие тяготы, что уж и Ваське не до сказок. Он в душе клянет день и час, когда собрался на Горюн. Хочется к матери, готов зареветь, такая мука: жарко, тяжко, скучно. От воды прохлады нет. Тесно. Сопки сошлись, жгут живьем, скалы кажутся раскаленными.

— Руки гудят, — молвил Илья.

Иван засмеялся:

— Гляди, и Бормотова проняло!

На остановках гольды играли в карты, расположившись в лодке на груде товаров, где-нибудь под кустами, свесившимися с берега, или прямо на солнце, на отмели.

— Всё играют? — спрашивал Иван у Ильи.

Он шел на своей лодке впереди и лишь изредка дожидался остальных.

— Как остановка, режутся вовсю! Жара, мошка, оводы, а им хоть что! Пот с них льет, дядя Ваня, а они кричат — чуть не дерутся.

— Как, не устаете? — спросил Иван.

— Как не устаем! Конечно, устаем! — отозвался гольд.

— Отгони хоть слепней.

— А ну их к чертям! — отмахнулся гребец и продолжал бить козырями.

— Вот, Васька, людям в такой работе нужно какое-то утещенье. Это же убийство — вверх по Горюну товары подымать. Вот он толкается шестом — клянет и себя, и работу, и меня уж, не без того, но надеется, что остановка за мысом будет и он товарища обыграет в карты. Что поделаешь, люди!.. И я не препятствую, пусть утешаются, лишь бы на меня работали. Я тут как царь. Правда?

Илюшка смеялся: дядя Ваня всегда шутит!

Васька слушал серьезно.

— А нам чего ждать? — вдруг спросил он.

— А тебе что надо, ты сам достигни! Будешь водку пить, в карты играть, паря, да еще утешаться этим — век станешь шестом чужой товар толкать. Ну, поехали! — грозно крикнул Бердышов на гольдов.

Как только близился перекат, сзади кричали:

— Илюска, Илюска!

Гольды выбивались из сил и льстили Илье, чтобы он постарался. Илья сверкал глазами, изо всей силы налегал на шест и приводил в восторг всех лодочников. Глядя на него, всем работалось веселей.

Горюн разделился на чистый и мутный. Гольды объяснили Ваське, что мутная вода в рукаве оттого, что выше впадает желтая река. К полудню лодки подошли к ее устью. Откуда-то из густого лиственного леса валили мутно-глинистые тихие потоки воды. Вскоре в дубняках и ильмовниках открылся широкий вход в тихую реку с желтой водой. Гольды с облегчением вздохнули, бросили шесты и взялись за весла.

— Теперь по этой реке пойдем. С Горюном прощаемся, — сказал Иван. — Тут тихое течение, будет людям легче.

Холодный вид болот и редких берез открылся за лесом. На берегах исчезли дубы и липы. Виднелись лишь огромные кочки и кустарники, и все было желто, как и вода в речке.

«На Горюне шум, звон, лес, плавники, как-то веселей, — думал Васька. — А тут словно зашли на край света, словно заехали в такое место, где уж осень наступила».

Но вскоре местность снова оживилась. Далеко над желтым болотным кочажником, который протянулся от берега вдоль на целые версты, стала видна крутая, как стена, сопка с буйной дубовой рощей на вершине, а напротив нее, на другом берегу, из-за мыса понемногу появлялось большое стойбище со множеством юрт и свайных амбаров. Своры собак бродили вдоль берега. Видны стали лодки, котлы, связки сушеной рыбы, черепа зверей на вешалах и на деревьях, толпы людей в шкурах, с трубками и ножами, голые ребятишки, костры, а за стойбищем — вековой лес из высочайших кедров с раскидистыми ветвями.

— Вот и Кондон! — молвил Бердышов.

Юкану встречал гостей. Это старый друг Ивана, с которым когда-то вместе били Дыгена. Юкану краснолиц, бел как лунь, с длинными седыми усами. Он, казалось, был несколько смущен.

Другой былой спутник и товарищ Ивана — Васька Диггар — вертелся тут же, заискивающе смеялся и помогал Ивану вылезти из лодки. Васька нынче зимой был в Уральском, хотел сватать Дельдику, устроил там гонки, менял с Айдамбо собак, они чуть тогда не перестрелялись. После того приезжал к Ивану и сам Юкану.

— Вот я решил на Горюне побывать, — сказал ему Бердышов. — Думал, нынче не соберусь, а собрался все же. А вы, я гляжу, что-то невеселые? Не ждали нас?

Юкану после убийства Дыгена покоя не знал. На Горюне поселился маньчжур Синдан и взял тут большую силу.

Синдан не раз говорил Юкану, что знает все и, если старик не загладит своей вины, выдаст его маньчжурам, которые явятся сюда и расправятся с теми, кто виноват.

Юкану пал духом. Все же нынче зимой он собрался на Амур, побывал у Ивана и рассказал про все свои беды. Иван ободрил его, уверил, что бояться не надо, и дал Юкану немного товару, чтобы роздал сородичам на Горюне и предупредил их, что скоро туда приедет русский купец.

Юкану возвратился домой, стал было раздавать товар, но тут явился Синдан и запретил Юкану всякую торговлю.

— Твои товары буду продавать сам!

— Но ведь товар-то не мой! Как ты смеешь? — разъярился старик.

Синдан сказал, что уж едет чиновник, друг Дыгена, уж скоро будет, страшная казнь ждет каждого, кто не слушается и дружит с русскими.

— Но что я окажу, если Иван приедет?

— Так далеко от своей деревни он не ездит! Кто узнает? Скажи, если боишься, что своим роздал! А торговать будем вместе. Я у тебя не отбираю. Ведь ты не умеешь торговать, а я сделаю так, что тебе будут выгоды и Бердышову. Он доволен останется.

Синдан в самом деле был уверен, что ленивый русский купец на Горюн не заберется, что он только пугает.

Юкану подчинился, хотя душа его не мирилась с Синданом, и старик чувствовал, что поступает дурно. Но он в самом деле не умел торговать, а Синдан умел. Васька Диггар принимал участие во всем этом деле, но держал, как всегда, сторону сильного.

И вот Иван явился. И верно, сильно недоволен. «Да еще навез столько товара. Синдан взбесится. И перед Бердышовым надо держать ответ», — думал Юкану. Он еще надеялся, что, быть может, Иван про сделку с Синданом ничего не узнает, а долги Ивану ведь надо отдавать только осенью. К тому времени Синдан оплатит товар. Никто не ждал, что Иван летом явится.

Иван видел, что в Кондоне все смолкают и смущаются, когда речь заходит о Синдане. Бердышов исподлобья глянул на Юкану.

— Разве совесть у тебя не чиста?

Проезжая по Горюну, он видел у жителей свои товары, которые послал с Юкану. Но горюнцы, оказывается, покупали их у Синдана и втридорога. Синдан торговал ими исполу с Юкану.

Иван почувствовал, что Синдан сильно обнаглел. Это ему было даже на руку. Ясно, что Юкану вступил в стачку с лавочником.

Иван нахмурил брови и, сделав страшное лицо, приблизился к Юкану.

— Я все знаю! Ты хочешь в компании с Синданом жить? В общество к нему вступаешь?

Гольды переглянулись. Юкану побледнел.

— Мои товары с Синданом продаешь? Я с тебя шкуру спущу… Я малую цену велел брать, а ты что делаешь?

— Ваня, пойдем… Я все скажу… Не говори так страшно.

Юкану и гольды многое рассказали Ивану в этот вечер. Но, как он замечал, главное они утаивали. Он чувствовал, что Синдан сидит тут крепко.

— С Синданом мне надо повидаться! — задушевно говорил он, сидя в доме Юкану. — Я с ним тоже дружбу хочу завести. И узнаю все. Может, это ты, Юкану, во всем виноват… Ты его подговорил меня обманывать…

— Что ты! — Юкану задрожал от ужаса. — Он плохой! Как он тебя ругает!..

— Синдан — вор и обманщик! — завизжал вдруг Васька Диггар. — Мы его убьем!

Юкану стал жаловаться на Синдана. Наконец он решил все открыть, хотя ему это было запрещено под страхом смерти. Но иного выхода не было.

Бердышову казалось, что и Синдану старик так же откровенно признавался, как был в Уральском, взял товар; вот так же чувствовал себя виноватым перед Синданом и юлил, как сейчас юлит перед ним. «А прежде был твердый, крепкий. Как он с копьем пошел на маньчжур! Не я ли виноват? Долго на Амуре возился, играл в карты, баловался, а тут меня обошли. Или я трусил сразу идти на Горюн? Еще и теперь страшновато было ехать под головой Рябчика». Показалось Ивану, что, когда шли на шестах под этими утесами, все гребцы старались не смотреть на него, а если и взглядывали, то с ужасом. А Ивану смешно стало, он подумал: «Как будто я страшен только на этом месте. Нет уж, кто страшен, так везде. Я и в другом месте, если придется, ловко ухвачу».

— Синдан со своим приказчиком у тунгуса на озере парня избили, — решительно сказал маленький, тщедушный гольд.

Юкану хотел остановить его, но, заметив взгляд Бердышова, осекся.

— А парень помер, — продолжал гольд.

«Признались! — подумал Иван. — Я и на озеро съезжу, кстати будет!»

— Конечно, так было! — воскликнул Васька Диггар, сообразивший, что уже дальше нельзя молчать и надо как-то выкручиваться. — Что скрывать? Зачем скрывать? — обернулся он к сородичам. — Правда, так было?

— Конечно, было! — отвечали гольды.

— Синдан горячий, — как бы находя Синдану некоторое оправдание, проговорил Юкану. — Не может удержаться, когда злой. Словно зверь.

— Синдан говорит, что скоро сюда маньчжуры приедут, что русские продают им Амур и он будет тут маньчжурским исправником, — заявил Васька Диггар.

…В Кондоне заночевали.

Вертлявый Васька Диггар с утра приставал к Ивану.

— Ночью в тайгу ходил, — угодливо говорил он. — Лося стрелял. Для тебя.

Иней блестел на широких сшитых полотнищах бересты, прикрывающих товары.

«В эту пору на Додьге инея не бывает, тут холодней, — думает Вася Кузнецов. — А грязная какая речка! Течение тихое. Вода в пузырях, как проквашенная».

Вася вчера сидел и не понимал, о чем в темной, мрачной юрте при свете жирника толковал Иван со здешними по-гольдски. Бердышов послал его спать в лодку. Мальчик выспался под пологом и рад, что сегодня не надо ехать дальше, можно отдохнуть, посидеть на утренней прохладе.

— Попробуй. Как вкусно! — протягивает ему Диггар кусок мяса. — Это ноздря сохатого, большая такая! Це? Не хоцу? Ну, тебе тогда дадим вареный мясо.

Иван ел сырые ноздри зверя.

— Как сливочное масло, — говорил он. — Васька, ты только дивишься. А мы и губу сохатого съели.

Древний старик Иренгену сидел рядом и рассказывал:

— Тут место хорошее. Вот пузыри по реке — это от рыбы. Рыбы много! Когда мой дедушка сюда приехал, осень была. Холодный ветер дул с Эворона. У нас тут большое озеро близко, в тайге, называется Эвур, по-иному Эворон. Из него эта речка вытекает. Дедушка мой сидел как раз на этом месте. Услыхал: что-то шелестит. Он подумал: «Может быть, листья сухого дуба шелестят». Пошел на оморочке по реке и увидел в воде ямы, а в них полно чебаков. Чебаки шелестели, как сухие листья на дубах шелестят, когда холодный ветер дует с Эворона.

Горюнцы отрубили лосю ноги, сняли с них шкуру, а кости разрубили. Юкану разбивал их топориком и, причмокивая, сосал мозг. Иван съел сердце. Илья угрюмо наблюдал. «Жилы еще трепещутся, — думал он, — а они жрут, не жуя глотают».

— Сырое мясо кто ест, здоровей бывает, — как бы отозвался его мыслям Иван.

В котле забурлила белая накипь, там варилось мясо. Илье и Ваське дали хлеба и похлебки.

После завтрака началась работа. Товары выгружали на берег. Амурские гольды, приехавшие с Иваном, переносили их в свайный амбар Юкану, стоявший в тайге.

— Отсюда поеду на Эворон, — говорил Иван. — А тебе потом скажу, что с этим товаром делать. Пока храни его, тут много продуктов, водка есть.

Юкану все еще был сильно встревожен.

— А как я этот товар хранить буду? — спросил он Ивана. — Что, если Синдан спросит? Что я отвечу?

— Что скажешь? Да что есть, то и скажешь. Я тебе сказал зимой: «Не бойся!» — и сейчас скажу. А испугаешься — со мной, брат, теперь будут шутки плохи… Ты делай, что я велю! А то, знаешь, второй раз не прощу. Я ведь терплю, терплю, а чуть что, влеплю тебе пулю…

Иван ударил Юкану по сутулой спине так, что у того внутри все загудело.

Снизу пришла лодка. Приехал Савоська. Слезы катились по желтому тощему лицу старого гольда. Он кинулся к Юкану.

— Я в Ноан на дедушкину могилу пришел. Я тут родился, давно не был, хотел сюда поехать, на дедушкину могилу помолиться, — Савоська вдруг подскочил, ударил себя кулаком в грудь и воскликнул с отчаянием: — А торговец меня избил! Ударил кулаком по лицу. Выгнал из Ноана. На моей маленькой сестре ездит в нарте, как собаку ее запрягает! — Савоська ухватил за халат древнего старика Иренгену и стал яростно трясти его. — Ты самый старый Самар. Твой род обижают! А ты чего даром живешь? Заступайся! Заступайся! Или вот дам тебе по морде!

Кондонцы растерялись.

— Какой ты начальник рода? А? Ты что смотрел? — орал Савоська, переходя на русский.

Васька Диггар налил Савоське водки.

— Вот выпей и успокойся.

Савоська залпом выпил кружку.

— Я больной, слабый, рука болит, нога болит, — стал он жаловаться, — а меня обижают!

Юкану вопросительно поглядывал на Ивана.

— Что теперь делать, как думаешь? — робко спросил он. — Я бы поехал в Ноан стрелять и Вана и Синдана, да оленей комар забивает. Надо стадо перегонять в гольцы.

Савоська кричал, ругал сородичей.

Иван понимал его, но молчал. «Савоське хочется возбудить в сородичах гордость, но не тут-то было! — думал он. — Очень уж горюнцы забиты. Какая у битого и голодного гордость!» Иван видел, что горюнцы ненавидят Синдана, но все терпят из-за мелочных выгод и страха. Он решил, что надо выручать Савоську, пока не дошло до ссоры.

— Ну, хватит спорить! — сказал Иван.

Он пошел к лодке, достал из-под бересты новое тульское ружье.

— Вот, глядите лучше, какой товар я вам привез!

Иван показал ружье, потом выпалил через реку в дуб на красном обрыве сопки. Толпа гольдов с криками кинулась в лодки. Они стали грести к обрыву.

— Попал! — кричали они с другой стороны, рассматривая кору дерева.

Наутро Бердышов на двух лодках готовился к путешествию на озеро.

— Пойдешь со мной, — еще с вечера сказал он Юкану. — А товары оставь и амбар не закрывай. Все ведь и так знают, что товар мой, а чужого трогать нельзя.

Бердышов поехал вверх по Желтой реке, держа путь на озеро. Впереди на оморочке шел Юкану.

— Ты зачем вчера родовичей обидел? — спросил Иван у Савоськи.

— А что они терпят! — отвечал старик зло.

Иван догадывался, что драка в Ноане произошла неспроста. В другое бы время Савоська старался скрыть, что его побили. Отсылая его в Ноан, Иван уже знал: дело просто не обойдется. Иногда он сам удивлялся своему звериному нюху на такие дела.

Иван в шляпе стоял на корме лодки с винчестером за плечом. Нал ним проплывали вековые ветвистые дубы, склоненные с прибрежных обрывов к реке.

Выехали на озеро. Туман стлался полосами по бескрайному водному простору. Вдали проступали неясные вершины хребтов.

— Пойдем вон в те сопки, — обращаясь к Ваське, показал Бердышов рукой вдаль. — Везде надо побывать. Правда?

— Правда, дядя Ваня! — обрадовался мальчик.

— Пойдешь?

— Пойду…

Ему до смерти надоели гольды с их делами. Вид озерной воды напоминал пареньку Амур.

— Вот бы, Васька, тебе на море побывать! — толковал Иван. — А ты, Савоська, — засмеялся он, обращаясь к старому гольду, — не кручинься. Может, еще и недаром старался!.. Зря ничего не случается!

Вид воды и гор в новом, необычайном сочетании был полон свежести и чистоты. Васька с замиранием сердца смотрел на открывшийся перед ним огромный новый мир.

— А вон и белки видны.

На вершинах хребтов белели снега. С той стороны пахнул холодный ветерок.