Амур-батюшка. Книга 2

Глава двадцатая

Возвратившись домой, Айдамбо не стал ни пить, ни есть, ни разговаривать. Дома вкусно пахло звериным мясом. Сестренка варила рыбий жир. Лезли и лизались собаки. Старик Покпа сидел за столиком и, обжигаясь, ел кашу.

— Ну, как охотился? — не оборачиваясь, спросил он. — Иди есть кашу. Хорошая каша.

— К черту иди со своей кашей! — отозвался сын.

— Ай, наори! — весело подпрыгнул Покпа на кане, словно подколотый. В хорошем настроении он все склонен был принимать в шутку.

Айдамбо присел на кан рядом с ним и стал яростно царапать обеими руками голову. Он теперь моется, голова у него чистая, но и с чистой головой не придумаешь, как тут быть. Айдамбо трет ее и скребет.

— Сытый, что ли? — спросил отец. — Русские хлебом накормили? Что такое хлеб? — рассуждал старик. — Лапшу знаю, лепешки знаю, пампушки. А русские хлеб едят — так мне люди сказали. Когда я посмотрел, что они едят, то плюнул. Черный и вязкий. Совсем не на еду похожий.

— А ты сам от грязи черный, — с сердцем возразил ему Айдамбо.

Покпа был вспыльчив, он мог избить сына. Но Айдамбо долго не был дома, он охотился где-то далеко, старик соскучился и простил грубость.

— Как люди живут, ты не понимаешь, — продолжал парень. — Деревяшкам молишься, рубаху грязную носишь, сам никогда не моешься. У нас в доме грязно.

Мать с плаксивой гримасой слушала сына. Так долго не был дома — и вот приехал и бранится. Пусть бы добром сказал, ведь она согласна ради него все сделать: вымыть дом, одежду…

— Откуда ты явился? — удивлялся Покпа. — Ты, парень, однако, сватался, и тебя погнали.

— А из-за чего меня погнали? Конечно, из-за тебя! Мне из-за тебя жениться не дают. Ты меня чистоте не учил. Сам грязный. Смотри, какая на тебе рубаха!

— Я от грязи еще ни разу не умирал, — ответил Покпа самодовольно. — Есть не будешь? И не надо… Я уж все съел.

Старик повалился на кан и, как обычно, лег на спину, раскинув ноги.

— Что невеста тебе сказала? Чтобы ты хлеб ел?.. Я зря тебя в детстве не обручил. Надо было женить тебя на кривой Чуге. Тогда бы ты не был такой умный.

— Тьфу, видеть тебя не могу! — вскочил Айдамбо.

— Ой-ой, сынок! — забеспокоилась старуха.

— К чертям вас обоих вместе с матерью! Я хочу правильную жизнь узнать, как надо все делать… А вы только мне мешаете. Лучше бы вас совсем не было!

Покпа лежал не шевелясь, изумленный рассуждениями и поступками сына.

— Не хочется подыматься, а то бы я оттрепал бы его за косу. Грязь ему не нравится, русские грязи не любят! А вот ты на отца плюнул! Русские на отцов плюют?

Айдамбо, не желая больше разговаривать, стал собираться в дорогу.

— Не езди, сынок, я тебе приготовила новую одежду. Вот посмотри, какая вышивка!

— Оставайся лучше дома, — примирительно сказал Покпа. — Поедем на протоку рыбу ловить. На протоке каких-нибудь торговцев найдем и отберем у них чего-нибудь, — стал он дразнить сына. — Когда я был молодой, мы так всегда делали. Но ты как девка, — подшучивал отец. — Ты уж большой, а толку от тебя все нет. Могли бы с тобой поймать…

Айдамбо, заткнув уши, выбежал из дому, с разбегу прыгнул в лодку и поднял парус. Он направил свою лодку в ту сторону, где на обнаженном холме солдаты в белых рубахах строили церковь. В стороне от нее, в тихом заливе, на песках белела палатка. Из палатки доносились густое пение попа и запах ладана. Через раскрытый вход видны были спины и головы гольдов. На палатке сиял золоченый крест.

Гольд, выйдя на берег, заглянул в палатку. Поп в золотой одежде махал кадилом. Перед складным позолоченным иконостасом горели свечи. Айдамбо тихо вошел и замер, слушая службу.

Поп стих. Наступившее торжественное молчание волновало горячее сердце Айдамбо. Гольды стали прикладываться к кресту. Поп заговорил о чем-то уже не так торжественно.

Вскоре все разъехались.

— Ну, а ты, сын мой любезный? — спросил поп у Айдамбо.

Юноше не терпелось приступить прямо к делу, и он полагал, что помех не будет: поп пошаманит и чудодейственной силой превратит его в русского. Столько золота, такая одежда красивая, украшенная, огни свечей, на картинах боги в золотых одеждах с сиянием вокруг! Конечно, у попа есть сила, он все сразу может сделать…

Поп догадался, зачем приехал Айдамбо, и позвал его в другую палатку. Там стояли походная кровать, стол и ящик с книгами.

Айдамбо откровенно рассказал попу, что хочет как можно скорее стать русским, что он сначала сменил одежду и думал, что этого достаточно, но над ним только посмеялись.

— Давай мне косу стриги, — попросил Айдамбо.

— Зачем тебе стричь косу?

— Делай меня лоча. Шамань, крови бога пить давай, крести. Пожалуйста, делай меня лоча. Я много мехов тебе таскаю.

— Ты думаешь, что так просто можно сделать тебя русским? Остричь косу — и все?

— А что еще надо? Я на все согласен, только сделай меня лоча.

— Если ты хочешь быть русским, научись жить, как русский. Готовь себя к тому, чтобы креститься. Живи трудом, постом и молитвой. А коса — это лишь поверхностный признак, косу всегда успеем отрезать.

Поп долго толковал ему о душе. Айдамбо не все понимал, хотя поп говорил по-гольдски, как настоящий гольд.

Поп оставил гостя у себя и ушел в свою походную церковь.

Айдамбо поник: «Значит, не так просто стать лоча». Из всех разговоров попа он понял лишь, что придется теперь долго и терпеливо учиться чему-то и что-то узнавать. «Все равно я на все согласен!»

Айдамбо с первого взгляда понравился попу. Глаза умные, взор смелый, открытый, сам здоровый. «Если взяться — из этого дикаря будет толк. Такого мне давно надо было!..»

Поп уже слышал про Покпу и его сына, что они — лучшие охотники на Мылках, добывают меха для Бердышова. Они жили отдельно от всех на протоке. Покпа всегда ругал священника, молиться не ездил и не крестил детей. И вот Айдамбо сам приехал. «Значит, в семье разлад… Нельзя упустить такого случая! Чтобы жениться на крещеной гольдке, он приехал ко мне. Я крещу сына Покпы. Это будет победа христианства. И надо, чтобы он не просто крестился, а воспитать из него ревностного сторонника христианства».

Айдамбо поклялся попу делать все что угодно, только бы стать по-настоящему русским. Он остался жить у попа.

— Труд и молитва, труд и ученье — вот пути к познанию бога, — учил его поп.

Он заставил Айдамбо возделывать землю на церковном огороде. Поп сам копал огород, корчевал, жег пни. Солдаты помогали ему. Теперь работал Айдамбо.

Молодой гольд целые дни проводил с мотыгой в руках. Руки и спина его болели от непривычной работы, но Айдамбо все сносил. Утром и вечером поп занимался с ним. Он рассказывал ему главу за главой из Ветхого завета и показывал картинки.

До сих пор случалось Айдамбо слышать только гольдские и китайские сказки. Ум его не был закален знанием. Всякая новость впечатляла юношу. А тут он услыхал про такие чудеса, каких никогда не знал. Ветхий завет изумлял его, повергал в трепет. Он чувствовал себя подавленным и ужасался, как жил до сих пор, не зная всего этого. По ночам ему снились всемирный потоп, Содом и Гоморра, Вавилонская башня.

А поп заставлял его работать все больше. От зари до зари Айдамбо ловил рыбу, чинил сети, делал новую лодку, тесал весла, копался на огороде. Потом начинались занятия. Все его силы и все думы были заняты новыми делами, втянуты в новую жизнь. Ум гольда находился во власти попа, чувства его были подавлены. Айдамбо даже не смел сердиться, как бы тяжко ему ни приходилось. А раньше молодой гольд давно подрался бы с тем, кто предложил бы ему взять мотыгу в руки. Теперь он терпел и старался.

Как-то раз Айдамбо хотел съездить домой, но поп его не пустил:

— Настанет время — и съездишь. Обожди.

Вскоре поп крестил Айдамбо. Он назвал его Алексеем, но косу все не стриг.

— Не следует тебе отличаться от остальных своих сородичей. Это оттолкнет желающих креститься. Все привычное, народное надо сохранить, пусть только молятся гольды правильно и работают.

Косу Айдамбо долго не мог простить попу. «Все равно, когда добьюсь своего и снова буду жить на свободе, — думал он, — к черту отмахну эту косу».

И чувствовал Айдамбо: есть в душе его затаенная надежда, что он все-таки уйдет от попа. Когда он думал о свободе, сердце его болезненно сжималось. Но гольд подавлял в себе все, что противно было требованиям попа. «Пока надо терпеть, — утешал он себя. — Буду русским — к Ивану приду, что-то он скажет? Ну, тогда уж я всем себя покажу. Федьке морду набью!.. Однако, трудно быть русским! Работы много, и работа у них трудная. И думать приходится совсем по-другому. Молиться каждый день сколько приходится!.. Теперь знаю, почему русские такие».

Однажды на Мылки приехал Покпа. До старика дошли слухи, что сын его стал у попа работником. Старик рассердился и приехал с намерением заступиться за Айдамбо и хорошенько поругаться, а если придется, то и подраться с попом. Он полагал, что Айдамбо пожалуется ему на свою жизнь.

— Я теперь не Айдамбо, а Алексей, — строго сказал сын. — Крестился теперь. Каждый день лицо мою, за это лето один раз даже весь вымылся. Вместе с попом купались в озере. Скоро он будет меня грамоте обучать. Землю копать умею. Это самое главное.

«Э-э, совсем испортили, — с отчаянием подумал старик. — Не узнаю его. А какой был славный парень!.. Как-то еще коса цела у него? А говорят, попы косы рубят. Оказывается, врут».

Айдамбо работал на поле, а старик сидел, курил трубку, и слезы катились у него из единственного глаза.

«Жаль сынка… Так много работает… Уж солнце вниз идет, а я все жду, когда он закончит. А он все работает… Вот какой русский шаман, какую работу дал!»

— Ну брось, отдохни, — не вытерпел, наконец, старик.

— Нельзя!

— Да никто не заметит.

— Нет, бог все видит. Нельзя обманывать.

— Ну, дай тогда я сам тебе помогу, отдохни, пожалуйста, — попросил старик.

Айдамбо с радостью уступил отцу мотыгу: пусть и он учится.

Покпа стал копать огород.

— Я видел, как китайцы работают, умею, — подмигнул он сыну.

Мимо ехали мылкинские гольды. Они были изумлены: старый свирепый Покпа работал у священника на огороде!

— Покпа на церковном огороде грязь копает! А-на-на! — Все удивлялись силе русского шамана. — Наверное, и нам придется креститься, — печально говорили мылкинские старики.

Пришел поп и тоже стал работать мотыгой. Он сетовал, что опаздывает с огородом. Разговорился с Покпой. Проработавши час-другой, старик так измучился, что у него уже не стало сил браниться с попом. Он только кивал головой и криво улыбался.

За ужином поп налил гольдам по стакану вина. Айдамбо удивился. Сам поп не пил и редко угощал кого-нибудь. Такое внимание к отцу было приятно парню. Поп хвалил Айдамбо, толковал Покпе, что у него отменно умный, трудолюбивый сын и что дела его сына приятны богу. Старик слушал и чувствовал, что от сладкой речи попа сердцу его тоже приятно.

— Ты такой стал умный, — говорил Покпа, прощаясь с сыном. — Я матери все расскажу про тебя… — Тут старик огляделся по сторонам, отвел его к лодке и таинственно зашептал: — А сейчас как хорошо на сохатого охотиться! Бросай к чертям попа, огород и все эти дела — и убежим! Хоть совсем убежим с Мылок, бросим наш дом и перекочуем на другое место.

На миг представилось Айдамбо былая беззаботная, вольная жизнь. «Да, пожалуй, хорошо бы, конечно… А Дельдика? Нет, уж я не поеду!»

Айдамбо испугался своих мыслей. Он еще вспомнил про Авраама, про Ноя, Хама, про потоп, про Иуду и почувствовал, что эти знания владеют его умом, давят на него. Тетерь уж не видать былой воли. «Теперь я все так просто делать не могу. Должен всегда помнить, чтобы не так сделать, как Иуда, и не так, как Хам или Каин».

— Нет, отец, не думай, — сказал он. — Я не поеду домой. Лучше ты приезжай сюда и крестись.

— Я? — вспыхнул старик.

— Конечно. Надо не деревяшкам молиться. Будет вся семья крещеная.

Покпа обругал сына и в глубокой обиде поехал домой.

— Самого лучшего охотника поп испортил!

Айдамбо всю ночь думал про Хама и Иуду: «Если отца обижаешь — то как Хам, а если попа бросишь — то как Иуда. Хам обижал Ноя, а Иуда предал бога. Как тут быть? Где-то жили вот такие люди, и я должен подумать, как бы мне все сделать не как они. А может, у меня все по-другому, не так, как в Ветхом завете? А мне велят жить по завету…»

Где эти люди жили, о которых учил завет, Айдамбо не знал.

Здоровая, простая натура Айдамбо противилась тому, что он должен делать все по каким-то правилам, которые придуманы кем-то и где-то, неизвестно когда, но ум его, подавленный и напуганный, еще и раньше привыкший к суевериям, полагал, что тут все правильно, все от бога и только сам он, Айдамбо, или, по-новому, Алешка, дикий и темный и ничего не понимает в настоящей жизни.