Аргонавты 98-го года. Скиталец

ГЛАВА II

В ней было следующее:

«Джек Локасто проиграл девятнадцать тысяч долларов».

«Вчера вечером в салуне «Мула» состоялась самая крупная игра, какая когда-либо имела место в Даусоне. Джек Локасто из Эльдорадо, хорошо известный, как один из богатейших владельцев приисков в Клондайке, Клод Терри и Чарли Гау были главными участниками игры, которая обошлась первому из них в девятнадцать тысяч долларов. Локасто прибыл в Даусон со своих приисков вчера. Говорят, что перед отъездом из Форкса он проиграл около 5000 долларов. Вчера же вечером он начал игру в Муле с Гау и Терри, желая, как думают, вернуть свой проигрыш в Форксе. Игра длилась почти всю ночь и при расчете выяснилось, что Локасто, как указано выше, проиграл 19 000 долларов. Это, должно быть, самый крупный индивидуальный проигрыш в истории Клондайкской игры в покер, когда-либо сделанный в один присест».

Джек Локасто! Почему я не вспомнил о нем раньше. Конечно, если кто-нибудь мог знать о девушке, это был он. Я решил сейчас же расспросить его. Итак, поспешно допив кофе, я спросил у похожего на скопца слуги, где мне найти Клондайкского Короля.

— О, Черного Джека! — сказал он, — что же, в «Зеленом Дереве», или в «Тиволи», или в «Монте-Карло». Сейчас идет крупная игра в покер, и он, должно быть, там.

Снова я измерил жужжащую улицу. Было уже далеко за полночь, но чудесное сияние, горевшее на северном небе, заливало землю странным очарованием. Несмотря на поздний час, город казался оживленней, чем когда-либо. Партии с нагруженными мулами направлялись к ручьям, путешествуя ночью, чтобы избежать комаров и жары. Люди с худыми загорелыми лицами бодро шагали, перенося на своих дюжих плечах невероятные тяжести. Печь, одеяла, кухонные принадлежности, топор и лопата обыкновенно составляли лишь часть их разнообразной поклажи. Констебли конной полиции обходили дозором улицы. В темной толпе их малиновые мундиры выделялись ярким красочным пятном. Они двигались очень быстро, с сурово сжатыми ртами и зоркими глазами, глядевшими из-под полей стетсонов. Женщины сновали повсюду; они курили папиросы, смеялись, молчали, то входя, то выходя из широко открытых салунов. Их щеки были нарумянены, ресницы накрашены, глаза горели от вина. Они смотрели на мужчин, как хитрые животные, сладострастным манящим взглядом. Дух разврата, бесшабашная распущенность, испарение презренного порока насыщали воздух.

Я очутился у забора, окружающего полицейский участок. Вокруг были заметны следы недавнего половодья реки, превратившего улицу в судоходный канал. Местами еще оставались глубокие лужи, в которые лошадь могла бы погрузиться по брюхо. Один из констеблей, высокий стройный англичанин, с учтивыми манерами, дружески вызвался помочь мне в беде.

— Да, — сказал он в ответ на мой вопрос. — Я думаю, что могу найти вашего человека. Он где-то там в городе с несколькими тузами. Пойдемте. Мы достанем его из-под земли.

По дороге мы обменивались замечаниями, и он рассказывал мне о себе искренним дружеским тоном.

— Вы недавно из Старого Света? Я так и думал. Я сам уехал оттуда четыре года назад и поступил в армию в Регине. Там все совсем другое «по ту сторону», работа в патрулях, свободное житье в привольных прериях. Здесь же нас большей частью держат привязанными к баракам. Я провел теперь около шести месяцев на городском вокзале. Но все же я не раскаиваюсь. Это все чертовски любопытно. Ни за что не променял бы это на ферму. Когда я описываю это своим домашним, они думают, что я рассказываю им басни, «втираю очки», как они здесь выражаются. Отец, священник, послал меня в Харроу и собирался сделать из меня епископа, но я неугомонный, никогда не мог учиться. Мне кажется, я просто не способен к этому.

— Я узнал в нем тип свободного, искреннего, бодрого англичанина, который содействовал созиданию империи. Он продолжал:

— Да, как бы старик вытаращил глаза, если бы мне удалось притащить его в Даусон на денек. Он просто потерял бы способность разбираться в вещах и был бы начисто сбит со своей оси, на которой вертелся эти тридцать лет. Мне кажется, что все вертятся на оси в Старом Свете. Бесполезно вбивать им в голову, что существует больше, чем одна точка зрения. Если вы не видите вещи такими же, как они, значит, вы страдаете астигматизмом. Войдемте сюда!

Он проложил себе дорогу через запруженную людьми дверь. Я последовал за ним. Это был обычный тип соединения салуна с игорным притоном. В одном углу помещался разукрашенный бар, а вдоль стен обширной комнаты висели правила различных игр. Здесь были колесо фортуны, клондайкская игра, кено, покер, рулетка и приспособления для фараона. Помещение было битком набито грубого вида людьми, следящими за игрой или участвующими в ней. Крупье носили над глазами зеленые козырьки и их пронзительные крики «начинаем!» прорезали накуренный воздух. В углу я увидел, к своему удивлению, нашего старого друга Мошера, председательствовавшего за столиком покера. Он сдавал одной рукой, изящно держа колоду и ловкими движениями сбрасывая карты партнерам. Старатели покупали фишки у буфетчика, который взвешивал на золотых весах уплачиваемый песок. Мой спутник указал мне на внутреннюю комнату с закрытой дверью.

— Клондайкские короли сидят там безвыходно. Они играют уже 24 часа, и один бог знает, когда они кончат.

В этот момент из комнаты раздался нетерпеливый звонок и слуга бросился туда.

— Вот они, — сказал мой друг, когда дверь открылась. — Здесь Черный Джек и Вилли Усмиритель Вод, и Клод Терри и Чарли Гау.

Я с нетерпеньем заглянул туда. Игроки были измучены, их лица угрюмы и призрачно бледны. Ловко и спокойно они перебирали карты, но в их запавших глазах горела лихорадка игры; фишки заменяли золотых орлов, а тысячедолларовые котлы проходили незамеченными. Несомненно, уже были большие проигрыши и выигрыши, но на них это нисколько не отражалось. Какое это могло иметь «значение? В кучах, ждавших промывки, были еще сотни тысяч, а в почве лежали миллионы миллионов. Все, кроме Локасто, были среднего роста. Вилли Усмиритель Вод был во фраке. Он носил красный галстук, в котором блестела большая бриллиантовая булавка, и желтые дубленые сапоги, покрытые грязью.

— Почему его так прозвали? — спросил я.

— Видите ли, говорят, что это был единственный человек, который курил, переваливая через Пороги Белого Коня. Это птица высокого полета.

Остальные два были менее замечательны. Гау был рыжеволосый человек с хитрыми беспокойными глазами; Терри — тип бульдога, коренастый и могучий. Но все мое внимание было захвачено и приковано к Локасто. Это был громоздкий человек с большими руками, грубого сложения. В плечах косая сажень, и в каждом движении чувствовалось сознание силы. У него был тяжелый квадратный подбородок, жестокий, презрительный рот, ястребиный нос и черные глаза, холодные, как вода в заброшенном колодце. Его волосы были черны, как вороново крыло, а кожа выдавала примесь мексиканской крови. Он выделялся между остальными своей бросающейся в глаза повелительностью, и я, так или иначе, почувствовал мощь, исходившую от этого человека, его грубую силу и необузданность его желаний. Тут слуга вернулся с подносом напитков и дверь закрылась.

— Единственная возможность поговорить с ним — это дождаться перерыва игры. Если ваше дело помешает покеру — к черту ваше дело. Они не желают, чтобы их перебивали. Итак, старина, если вы не можете быть добродетельны, будьте хоть осторожны, и если я понадоблюсь вам, можете в любое время позвонить на городскую станцию. Счастливо оставаться.

Он удалился. Некоторое время я слонялся от столика к столику, наблюдая за выражением лиц игроков и стараясь заинтересоваться игрой. Но мои мысли были прикованы к запертой двери и слух напрягался, чтобы услыхать звяканье фишек. До меня долетал хриплый говор их голосов, случайные ругательства или усталые зевки. Как я желал, чтобы они вышли! Женщины подходили к дверям, осторожно заглядывали и поспешно отступали при звуках неистовой брани. Тузы были заняты, даже дамы должны были подождать своих развлечений! О, томительность этого ожидания! В своей тоске по Берне я довел себя до состояния, граничащего с помешательством. Казалось, будто в мозгу моем сидит гвоздь, который беспрерывно терзает меня. Я чувствовал, что должен опросить этого человека, хотя у меня перехватывало горло при одной мысли заговорить о ней в его присутствии. В этой атмосфере разврата воспоминание о девушке было невыносимо сладостно, как солнечный луч, проникший в зловещую темницу.

Заря уже занималась, когда игра прервалась. Воздух снаружи был чист, как промытое золото, внутри же мутен и смраден, как дыхание пьяницы. Люди с измученными бледными лицами выходили, жадно втягивая игривый, как шампанское, ветерок. Под ясной синевой весеннего неба река казалась фиолетовым сиянием, в которое берега окунались зеленью хризопраза. Мальчик уже подметал с пола грязные, запачканные никотином опилки (это был его доход; из золота, которое такому мальчику удавалось выбрать, он в конце концов скапливал достаточно, чтобы окончить колледж), когда внутренняя дверь открылась, и Черный Джек появился.