Белое солнце Анголы

Войне не видно конца

Какой застал ситуацию на Юге континента новоиспеченный африканист? До этого я занимался в МИД главным образом европейскими проблемами, хотя длительный период спичрайтерства для А.Громыко и других советских руководителей все более переключал на глобалистику[1].

Начать с того, что в этом регионе уже много лет шла война. Да не одна, а несколько, к тому же переплетенных между собой.

В Анголе друг с другом воевали ангольцы, в Мозамбике — мозамбикцы. Одну сторону, заметьте, представленную общепризнанными правительствами — участниками Организации африканского единства и ООН, поддерживали Куба и СССР. Другую, оспаривавшую власть, — соответственно группировки УНИТА и РЕНАМО — южноафриканцы. В случае же с Анголой — еще и Соединенные Штаты Америки.

ЮАР, жестко подавляя противников апартеида внутри страны, весьма агрессивно вела себя и вовне. Она незаконно оккупировала Намибию[2], дерзко пренебрегала всеми решениями ООН, в т. ч. знаменитой резолюцией Совета Безопасности № 435, принятой в сентябре далекого 1978 года. Стоит упомянуть, что это было детище «контактной группы», сплошь состоявшей из западных стран (США, Англия, Франция, Германия, Канада).

Юаровцы сурово расправлялись с повстанцами СВАПО. Под этой английской аббревиатурой была известна Народная организация Юго-Западной Африки. Надо признать, правда, что вооруженные стычки между ними, начавшиеся еще в 1966 году, носили довольно специфический характер. В Намибии плацдармы СВАПО были относительно слабыми. Основные базы находились к этому времени на территории Анголы. ЮАР исповедовала стратегию «передовых рубежей»: ее командос, рейдовые войска, зачастую немногочисленные, но специально обученные и оснащенные современным вооружением[3], встречали отряды СВАРЮ далеко в глубине ангольской территории.

Другой их целью, тесно связанной с первой, было помочь мятежной группировке УНИТА. Это часто обеспечивало последней перевес над правительственными войсками. ЮАР, в свою очередь, использовала мятежников в качестве своего рода щита, в т. ч. впоследствии против кубинцев. По одну линию фронта, в условиях Анголы весьма размытого, находились правительственные войска и бойцы СВАПО, по другую — УНИТА и САДФ[4].

Основная же ставка, особенно после того как в гражданскую войну в Анголе открыто вмешались при Р. Рейгане США, возобновив в начале 1986 года, после десятилетнего перерыва, накачку УНИТА оружием, делалась на принцип «вьетнамизации», то есть войну ангольцев с ангольцами.

Жестоко подавляла ЮАР и вооруженные выступления Африканского национального конгресса (АНК), главной антиапартеидной силы. Его лагеря по большей части находились в Анголе, но частично и в других — прифронтовых, они себя называли, государствах (ПФГ)[5]. По ним юаровцы время от времени наносили болезненные удары, широко используя террористические методы. В свою очередь, прифронтовые государства пытались насолить расистам пропагандистскими кампаниями, призывами к ужесточению антиюаровских санкций. Наряду с этим они отнюдь не чурались скрытых от постороннего взгляда, а порой и незамаскированных, экономических и других связей с ЮАР. Сама суровая действительность толкала их к этому — на крайнем юге континента была сконцентрирована промышленная, финансовая и иная мощь, далеко превосходившая возможности противостоящих стран. Юаровцы, к примеру, имели собственную военную промышленность и даже негласно работали над созданием ядерного оружия. Можно сказать, что ЮАР превратилась в своеобразную смесь монcтpa и «экономического чуда», равного которому надо было бы еще поискать. Когда по стечению обстоятельств я попал на аэродром в Йоханнесбурге, то был поражен обилием самолетов африканских компаний. Все они, как мне объяснили, проходили техническое обслуживание в ЮАР.

Юаровцы манипулировали данными о вооруженных операциях как СВАПО, так и АНК, замалчивая невыгодные им аспекты и сознательно преувеличивая опасность. (Во-первых, для оправдания собственных, гораздо более кровавых действий и, во-вторых, чтобы постоянно раздувать «красную угрозу». СССР открыто, в соответствии с решениями ООН, помогал «жертвам агрессии». Претория особенно оживилась при рейгановском антикоммунистическом крестовом походе, представляя дело так, будто то, чем она занимается, сдерживает советскую экспансию на Юге Африки. Вообще противоборствующие стороны пытались максимально политизировать ситуацию, подавать ее как один из фронтов борьбы между Западом и Востоком, даже когда она таковой не являлась.

Прозападные политики выдвинули версию и продолжая ют ее распространять, будто СССР «начал первым» и, иен пользуя Кубу в качестве ударной силы, заполнил вакуум, образовавшийся вследствие поспешного ухода с Юга Африки в 1975 году Португалии[6]. Португальцы первыми из европейцев пришли в Африку и находились там почти пятьсот лет, организовав помимо прочего прибыльную работорговлю, и последними покинули африканские колонии.

Насчет «заполнения вакуума» — это очень большая натяжка, а тем более — насчет «использования» Кубы и здесь весьма полезен будет небольшой экскурс в прошлое. Готовясь уйти из Анголы, Португалия достигла в январе 1975 года соглашения о прекращении огня, формировании переходного правительства и последующем проведении выборов в Учредительное собрание с тремя основными движениями.

МПЛА (Народное движение за освобождение Анголы) возглавлялось политиком, поэтом и врачом Агостиньо Нето. Движению симпатизировали Куба и СССР, но военная сила его была невелика. Опорой МПЛА была этническая группа мбунду, населявшая территории вокруг Луанды, и оно включало в себя многих представителей интеллигенции, в т. ч. метисов.

УНИТА (Национальный Союз за полную независимость Анголы) во главе с Жонасом Савимби поддерживали на начальных этапах Китай и Замбия, потом — США и ЮАР. Племенной базой его была народность овимбунду, по некоторым данным составляющая 40 % десятимиллионного населения Анголы.

На стороне ФНЛА (Национального Фронта за освобождение Анголы), возглавляемого Холденом Роберто, были Заир, ЮАР, США, а также КНР, КНДР и Румыния (весьма странное сочетание!). Это движение было сильно прямой военной поддержкой Заира и опорой на народность баконго, проживающую на севере Анголы и юге Заира. (Не будем забывать, что границы Анголы были проведены в колониальный период и весьма произвольно, часто строго по прямой.)

Таким образом, вакуум был заполнен извне еще до того, как успел образоваться. Все три движения подпитывались оружием из стран-доноров. Причем США, резко расширив летом 1975 года тайные операции ЦРУ, вооружали и УНИТА, и ФНЛА. Свои программы скрытой поддержки имели Англия и Франция. И все три движения враждовали между собой. Очень скоро стало ясно, что без драки не обойтись. Так оно и произошло.

Сначала с севера в поход на Луанду пошел ФНЛА, усиленный элитными бригадами заирского президента Мобуту. Он, помимо прочего, поддерживал своего родственника: жены Мобуту и Холден Роберто были родными сестрами. Затем с юга в Анголу вторглась ЮАР, таща в обозе УНИТА и всячески скрывая свою прямую агрессию. Резко изменился характер внутриусобной войны. КНР, КНДР и Замбия отошли, боясь быть обвиненными в пособничестве расистам.

Находясь между двух огней, МПЛА позвала на помощь кубинцев. Сначала это были военные инструкторы, потом регулярные части. Их численность быстро росла. В одиночку Луанда с этой, по сути дела, иностранной интервенцией не справилась бы.

Несколько позже начались и наши массированные военные поставки, включая танки и авиацию. Причем произошло это после провозглашения страной независимости. Другими словами, приличия мы соблюли: оружие поставлялось не движению, а уже правительству, весьма быстро почти всеми признанному. Даже Заир и Замбия пошли на мировую с МИЛА, хотя первый, в отличие от второй, своего тайного пособничества УНИТА не прекратил.

На войне, как на войне. Операция «Карлотта», как окрестили ее в Гаване, завершилась в пользу МПЛА при решающем вкладе кубинцев, вооруженных советским оружием, на первых порах привезенном с Кубы. ЮАР и Савимби (они спешили в Луанду к дате провозглашения независимости — 11 ноября 1975 года) были остановлены в 150 милях к югу от столицы и повернуты вспять. К северу же от нее сравнительно легко был разгромлен Холден Роберто, поначалу тоже довольно далеко продвинувшийся, вплоть до предместий Луанды. Видя такой оборот, американский Конгресс уже в декабре 1975 года заблокировал финансирование секретных операций по помощи ФНЛА и УНИТА: слишком свежи были в памяти джунгли Вьетнама, чтобы увязнуть в саванне Анголы. Однако с итогами войны, окончившейся в марте 1976 года, американцы, в отличие от африканских государств, не смирились. Вслед за США на какое-то время отошла в сторону и ЮАР, подтверждая тезис о синхронности действий двух стран. Долго, однако, это не продолжалось. Борясь со СВАПО, ЮАР все больше залезала на ангольскую территорию, возобновила военную и иную помощь УНИТА. Так что если можно еще спорить о том, кто развязал гражданскую войну, кто первым призвал на помощь иностранцев, то в отношении второго раунда, думаю, дело ясное — без поддержки со стороны юаровцев унитовские мятежники не смогли бы вылезти из буша, куда они были загнаны в 1975–1976 годах.

Через несколько лет Луанда фактически потеряла контроль над обширными областями, прилегающими к Намибии. Во многих юго-восточных провинциях Анголы доминировала УНИТА. Кубинцы заняли позиции по линии несколько южнее середины страны, сдерживая противника скорее самим фактом своего присутствия.

Кубинцы, и я настаиваю на этом, пришли в Анголу по собственной инициативе. Контакты с МИЛА у них были давние: первая встреча Че Гевары с А. Нето датируется 1965 годом. Скорее они втянули нас, чем мы их. Регулярный кубинский контингент появился в Анголе без нашего ведома, а тем более разрешения[7]. Эффект внезапности сыграл свою роль в военном успехе. Но и возражений особых мы, верные интернационалистским принципам, не высказывали. Затем вступила в силу логика самих событий: потребовались поставки нашего оружия в Анголу (не на Кубу же его посылать, чтобы потом везти в Африку), понадобились корабли и самолеты для переброски кубинцев и т. п. Мы временами упирались, но в итоге шли навстречу, увязая все глубже. Уже через год после провозглашения ее независимости СССР имел с Народной Республикой Ангола Договор о дружбе и сотрудничестве, накладывавший на нас весьма серьезные обязательства.

Если можно было говорить о победе в Анголе — ведь именно поддержанный нами отряд национально-освободительного движения пришел к власти, — то дальнейшее развитие победоносным назвать трудно. Ни национальный вопрос, ни социально-экономические проблемы МПЛА, при всей нашей и кубинской советнической, военной и иной поддержке, и близко не разрешила. Война с УНИТА, опирающейся на значительную часть населения, шла (и идет!) практически беспрерывно. По сути дела, это была борьба за власть между двумя политическими группировками и их двумя лидерами, во многом на чисто племенной основе. Представлялась же она как идеологическое столкновение между Востоком и Западом. Соответственно наши отношения с Анголой все более замыкались на военную сферу. Постоянно росло количество дислоцированных в Анголе кубинских войск: к 1986 году, когда Кастро устроил смотр своим частям на месте, число кубинских военных приближалось к 40 тысячам человек. А был еще и многочисленный гражданский персонал — учителя, врачи и др. В прямые военные действия кубинцы за редкими исключениями предпочитали не ввязываться вплоть до решающей фазы событий, когда они насчитывали уже не менее 50 тысяч бойцов.

Кубинский, как сказали бы сейчас, спецназ охранял президента Анголы Душ Сантуша (похоже, эта ситуация не изменилась до сих пор) и других «марксистских» руководителей в Африке. Кубинские советники находились на многих ключевых постах. Куба, таким образом, была действительно крупным, но весьма самостоятельным игроком в этом сложном раскладе. Фидель Кастро увлеченно играл роль революционного деятеля мирового масштаба. В ангольские дела вплоть до деталей он вникал лично.

Американцы долго не могли определиться, что их волнует больше — урегулирование на Юге Африки или же вытеснение оттуда Кубы, а за ней и Советского Союза. Ясно, что толкало США ко второму варианту: шла «холодная война», и весьма часто антикоммунизм оказывался для Вашингтона предпочтительней антиколониализма. Это признают и сами американцы.

К первому же варианту их вынуждали широко распространенные в США антирасистские и антиколониалистские настроения, усилившиеся вследствие «вьетнамского синдрома». Особенно активно было так называемое «черное лобби». Придя в конце концов к выводу, что второго не добиться без первого, американцы попытались, и небезуспешно, объединить две эти цели в единую политическую стратегию. Это произошло где-то в 1981 году, то есть за пять лет до начала описываемых событий. Ее выражением стала пресловутая увязка: выполнение резолюции 435 о независимости Намибии обусловливалось выводом из Анголы кубинских войск. Претворением в жизнь этого замысла и занимались с переменным успехом американцы. Силы и средства они задействовали немалые. Рычаги влияния или, по крайней мере, возможности для прямых контактов у них, в отличие от СССР, были в отношении всех основных участников конфликта[8]. Однако добиться решающего прорыва им все никак не удавалось. Капризничали ли ЮАР или Ангола (с Кубой), беря назад уже достигнутое понимание, менялись ли настроения внутри США — чего-то постоянно недоставало.

Теперь самое главное — советская политика. К тому моменту, когда началась перестройка (на африканском направлении ситуация менялась медленнее, чем на других участках, руки не доходили), мы находились в состоянии тяжелой конфронтации с США. Здесь не место говорить о причинах, приведших к этому. Факт тот, что гонка вооружений приобрела чудовищный, бессмысленный характер. Милитаризация пронизывала все поры советского общества. Внешнеполитический курс СССР, как и нашего основного противника — США, был глубоко идеологизирован. «Решается земельный вопрос, — сказал как-то в моем присутствии один из высших советских руководителей, — кто кого закопает». Это выражение отражало систему взглядов, в которой воспитывались мы на протяжении нескольких поколений. Общий фон не мог не сказываться и на наших действиях на Юге Африки.

С точки зрения международного права наша позиция была безупречной. СССР выступал за скорейшее предоставление независимости Намибии без всяких условий, считал неправомерным увязывать это с вопросом о пребывании кубинских войск в Анголе, оказывал всестороннюю помощь СВАПО. Мы отвергали, как и подавляющее большинство государств мира, апартеид в ЮАР и помогали в течение десятилетий АНК, в том числе оружием и подготовкой бойцов. Решения Организации Объединенных Наций не только не препятствовали, но, наоборот, поощряли нас в этом, ибо призывали противодействовать расистскому режиму внутри ЮАР и ее агрессивному курсу вовне. С юаровцами не поддерживались никакие контакты, достойные упоминания. Эмбарго на все отношения с нею мы ввели еще в 1960 году, не дожидаясь решения ООН, последовавшего через два года. Мы поставляли значительное количество вооружений, в том числе тяжелого, Анголе. Там у нас находились тысячи советников, прежде всего военных. В несколько меньшей степени это касалось Эфиопии и в еще меньшей — некоторых других африканских государств. Но общий итог военного присутствия был впечатляющий.

Мы также помогали Кубе, в том числе материально, исполнять свой «интернациональный долг». Сами мы, слава Богу, не воевали и человеческих потерь, сопоставимых с тем, что происходило в Афганистане, не несли.

Пропагандистский набор у нас был неплохим: Почему американские войска в Южной Корее могут находиться, а кубинские в Анголе нет? Нельзя ставить на одну доску агрессора — ЮАР и его жертву — Анголу.

Главный упрек, который можно было бы адресовать нашей политике, помимо ее идеологизированности, состоит в том, что поначалу она колебалась между военным решением конфликта (и то лишь его части, касавшейся внутренней обстановки в Анголе) и мирным урегулированием. Причин тому было несколько. Об общем настрое на конфронтацию не говорю, хотя он имел значение, близкое к решающему. Среди местных же факторов на первый план выдвигалась политика ЮАР. Десятилетиями она стояла на своем, не только не уступая, но и пытаясь завоевать новые позиции. Не было видно силы, которая смогла бы изменить ситуацию. Решения мирового сообщества ЮАР ни в грош не ставила, бойкоты и запреты обходила. В главном же своем «аргументе» — вооруженной силе — она была на голову выше. С какой стати правящей Национальной партии было отказываться от лозунга «не допустим красного флага в Виндхуке»? И зачем терять внешнего врага, жупел которого использовался (может быть, в первую очередь), чтобы не делиться властью внутри страны, защищать свои внутренние порядки — апартеид на далеко отодвинутых рубежах?[9] Всеми своими действиями ЮАР показывала: здесь в Намибии — а заодно и в Анголе — мы надолго, если не навсегда.

Ну, а что же отношения с США? Наши специалисты были убеждены, что американцы явно на стороне ЮАР[10], хотя и камуфлируют это. Официальная же советская пропаганда вообще клеймила ЮАР как союзницу американского империализма. Обязательные экономические санкции, которые мог ввести только Совет Безопасности ООН, американцы не пропускали, пользуясь своим правом вето, а те, к которым призывала Генеральная ассамблея ООН, они могли и не вводить. В ходу был тезис о «конструктивном воздействии» на ЮАР, изобретенный, кажется, М. Тэтчер. Мол, нельзя подвергать страну полному остракизму, иначе ее руководители, упрямые буры, совсем ожесточатся. (Как это, к слову, расходится с нынешней позицией англосаксов по Ираку!). Правда, с 1977 года действовал запрет на поставки вооружений, но и он обходился. А как было расценивать тот факт, что и США, и расистская ЮАР на протяжении многих лет имели одного и того же клиента — Савимби, воевавшего против Луанды? Порой они словно соревновались, кто эффективнее помогает УНИТА. И как объяснить, что только эти две страны среди всего международного сообщества, опять же вместе, не признавали правительство Народной Республики Ангола?

С нюансами в отношениях США — ЮАР мы познакомились позже, по мере погружения в эту материю[11]. В любом случае, дело до серьезной ссоры с ЮАР у американцев никогда не доходило. Схематически противостояние выглядело так: ЮАР — США — Запад, с одной стороны, прогрессивная Африка — Куба — СССР, — с другой. Да и контактов с США по африканским делам у нас до перестройки было немного, к некоторым же проблемам американцы просто старались нас не подпускать.

Далее. Наши союзники, особенно кубинцы, неизменно убеждали нас, что иначе как силовым давлением тут ничего не добьешься. Конечно, на это нужно время, но капля камень точит. Сила потребуется и в том случае, если речь серьезно зайдет о мирном решении. К упору на военные методы прибегали, чтобы получить от нас новые партии оружия. Причем даже тогда, когда за кулисами велись разговоры с американцами об условиях урегулирования, включая вопрос о выводе кубинских войск. А отношения с некоторыми деятелями временами походили на двойную игру[12].

И, наконец, кто заказывал у нас музыку в отношении Юга Африки? — Те же, кто определял внешнеполитический курс страны в целом. А на нем сильно сказывались идеологические и милитаристские подходы. Военные были своего рода государством в государстве.

Вот простой пример. Наш посол в Луанде не имел защищенной телефонной связи с Москвой, и чтобы срочно позвонить в МИД, он должен был ехать в штаб советских военных советников. И я в разгар переговоров должен был часто летать из тогдашней Народной Республики Конго в. Анголу на специально присылаемом за мной в Браззавиль военном самолете из Луанды. (Наши летчики до сих пор летают в этих негостеприимных небесах, но теперь зачастую уже без какой-либо санкции российского правительства, а иногда и вопреки ему.) Ясно, что военные чувствовали себя хозяевами положения, они честно, порой самоотверженно выполняли свой воинский долг, что же касается заботы о политическом урегулировании, то она не входила в их прямые обязанности.

Из года в год, вернее из одного сухого сезона в другой, ангольцы вместе с нашими и кубинскими советниками планировали наступления на УНИТА, благо поход каждый раз осуществлялся в одном и том же направлении — на юго-восток страны. И с той же регулярностью эти операции не достигали желаемого успеха, а однажды просто провалились. Тогда стало окончательно ясно, что вооруженным путем мало чего добьешься.

Надо сказать, что во времена Л. Брежнева в руководящей верхушке сложилось своеобразное разделение труда. Д. Устинов отвечал за армию и ВПК. В его дела никто, по сути, не вмешивался, и практически все, что он предлагал в Политбюро, проходило без возражений. А. Громыко, естественно, курировал внешнюю политику, однако не всю. Главной его заботой было следить за США, с тем чтобы не допустить ослабления статуса Советского Союза как второй мировой державы. Плюс Европа и, в меньшей степени, соцстраны. Третий же мир, к которому министр не проявлял особого интереса, оставался в значительной степени в ведении руководителей соответствующих отделов ЦК КПСС, ибо рассматривался как резервный отряд социализма, откуда в наш лагерь переходили — или рекрутировались — очередные кандидаты. Конечно, я даю упрощенную схему, но в целом такая система действовала, причем государственная и партийная линии не всегда совпадали, приоритет же чаще отдавался последней. МИД и не особенно покушался на африканскую вотчину «двух МО» — Международного отдела и Министерства Обороны[13]. Военные, естественно, ориентировались не на МИД, а на ЦК. Через его отделы проходили по сложившейся практике практически все сколько-нибудь важные бумаги МИД.

Если не ошибаюсь, Андрей Андреевич Громыко за 28 лет своего нахождения во главе Министерства (1957–1985) ни разу не посетил ни одну африканскую страну южнее Сахары[14]. В его близком окружении поговаривали, нельзя ли, мол, объединить советские посольства, скажем, в 15–20 африканских государствах в одно единое с тем, чтобы (об этом, правда, открыто не говорилось) министр мог одновременно посетить как бы все страны. Спустя много лет эта «идея» насчет посольств, к сожалению, начинает сбываться, но теперь уже по соображениям презренного металла[15].