Белое солнце Анголы

Как мы менялись

Попробую еще раз, уже в более документальном виде, проследить, как эволюционировала советская политика на Юге Африки.

Получив в мае 1986 года назначение на новый пост, я первым делом поинтересовался, как выглядят директивы, утвержденные для новой работы, так сказать, последнее слово высших инстанций.

Основная их посылка заключалась в необходимости активизировать коллективные поиски путей разблокирования конфликтной ситуации на Юге Африки. Это был перефраз более общей установки XXVII съезда КПСС, и звучал он вполне позитивно.

Как же предлагалось действовать практически? А вот так: — внимательно следить за развитием ситуации на Юге Африки, не допуская — насколько это зависит от нас — дальнейшего ухудшения военно-политической обстановки, разрастания конфликта:

— активно отстаивать интересы СССР и дружественных нам стран;

— противодействовать агрессивной политике империалистов и расистов, их стремлению свергнуть прогрессивные режимы в Анголе и Мозамбике, подавить национально-освободительные движения на Юге Африки;

— усилить солидарность с борьбой народов Намибии и всего Юга Африки, противодействуя растущей поддержке со стороны США режима Претории и контрреволюционных сил в Анголе и Мозамбике;

— наращивать международное давление на расистский режим ЮАР, разоблачать его явных и скрытых союзников.

Трудно отделаться от впечатления, что общая установка утверждала одно, а расшифровка того, как следовало конкретно действовать, — несколько другое. На начальном периоде перестройки мы фактически исходили из той логики, которой следовали многие десятилетия — логики конфронтации. И, конечно, не только мы. Позиции другой стороны были не менее жесткими.

Соответственно кубинское присутствие (прежде всего военное) мы рассматривали как гарантию территориальной целостности Анголы, что означало, иными словами, гарантию самого существования режима МПЛА — Партии труда. Международный отдел ЦК — как раз подошел к концу двадцатипятилетний период руководства им Бориса Николаевича Пономарева — выдвигал на одно из первых мест задачу организационного и идеологического укрепления этой партии, повышения ее руководящей роли. Точь-в-точь как с КПСС, только в совершенно других, саванных, условиях.

В военном ракурсе ставка делалась на коренной перелом в борьбе с бандформированиями УНИТА. Считалось, что эго вполне возможно. Коль скоро такая задача была поставлена, то из нее вытекала необходимость наращивания боевой активности ангольской армии. Поставляемое нами оружие также должно было служить достижению этой цели. Наши военные советники, активно помогая ангольцам как в планировании операций, так и в боевом обучении войск, нередко советовали ангольцам не ограничиваться проведением единичных крупных операций, а бить УНИТА постоянно, не давая ей передышки, не оставлять инициативу в ее руках. Ангольцы, в свою очередь, пытались, как я упоминал, подталкивать нас к прямому участию в вооруженных операциях, чего мы практически никогда не делали.

Переговоры ангольцев с США виделись в тот период в основном как средство для выигрыша времени и разоблачения попыток США свергнуть правительство Анголы. Помню одну фразу, сказанную Э. Шеварднадзе одному из высоких ангольских представителей: «США сбросили маску посредников, открыто встали вместе с ЮАР в ряды врагов ангольской революции». Вот такие жесткие пироги были в мае 1986 года.

Сравните теперь с тем, что было вынесено на Коллегию МИД СССР в декабре того же года[62]. Формулировки, естественно, не дословные, дают представление о том, в какой плоскости работала наша мысль:

1. На Юге Африки силы национального освобождения вступили в прямое противоборство с ЮАР, которую поддерживают ведущие империалистические державы. Оно приобрело затяжной характер, вышло за пределы региона, обостряет обстановку в мире в целом. Ход событий складывается не в пользу национально-освободительных движений.

2. Задача-минимум — исключить возможность военной конфронтации СССР с ЮАР и США, сделать все, чтобы не допустить расширения масштабов конфликта. На этой основе — вести дело к понижению уровня нашей вовлеченности в конфликт, сокращению связанных с этим обязательств военного и экономического порядка.

3. Ключевых проблем региона — три, и они взаимосвязаны. Это режим апартеида в ЮАР; деколонизация Намибии; безопасность прифронтовых государств, прежде всего Анголы и Мозамбика. Наиболее созревшей из них для политического решения является предоставление независимости Намибии. Именно на этом надо сосредоточить основные усилия.

4. Организация Объединенных Наций в одиночку не способна справиться с ситуацией, но это не означает, что она должна оставаться в стороне. На нынешней стадии особо требуется наладить диалог с США. Впоследствии в рамках Совета Безопасности ООН Советский Союз и Соединенные Штаты могут сыграть роль гарантов урегулирования. (Уже тогда мы думали о гарантиях!)

5. Военная поддержка со стороны СССР малоэффективна в том смысле, что не может стабилизировать обстановку в странах наших союзников. И в Анголе, и в Мозамбике идет борьба за власть между правительствами и мятежными группировками. Советская помощь наряду с наличием значительного кубинского военного контингента помогает сохранить у власти МПЛА в Анголе и ФРЕЛИМО в Мозамбике, но не больше того. Военного решения сложных внутриполитических проблем Анголы и Мозамбика нет.

6. Идеи социализма в этих странах дискредитированы, экономика развалена войной. То, что осталось, полностью привязано к Западу и ЮАР (сами ангольцы говорили нам, что в смысле финансовых поступлений они зависят от Запада на 80 %). Советско-ангольская торговля практически отсутствует, ибо наш экспорт — это вооружение или общегражданское имущество для вооруженных сил Анголы, а ангольский экспорт в СССР равен нулю. Если раньше мы хотя бы могли ловить рыбу в ангольских водах, то сейчас лицензионный лов прекращен. Суммы ангольской задолженности уже заложены в наши бюджетные планы, но рассчитывать на то, что они действительно будут выплачены, нереально.

7. В регионе растут настроения в пользу скорейшего политического урегулирования. Прифронтовые государства все неохотнее идут на поддержку национально-освободительных движений, ибо конфронтация с ЮАР обходится им все дороже. Откат от мирного решения может привести к эскалации конфликта. Коль скоро позиции Запада и ЮАР в южноафриканском регионе все еще гораздо прочнее позиций Советского Союза и наших друзей, будущее урегулирование может быть достигнуто лишь на компромиссной основе. Критерием справедливости такого компромисса следует считать его одобрение самими африканцами.

В ЮАР развивается глубокий внутренний кризис, но до краха апартеида еще далеко. Его свержение вооруженным путем недостижимо.

9. Наша поддержка прифронтовых государств и национально-освободительных движений дает возможность набирать политические, пропагандистские и моральные очки. Нельзя не видеть, однако, что мы несем значительные материальные издержки. Возвращение долгов за поставленное специмущество, измеряемых миллиардами рублей, практически неосуществимо. США пользуются обстановкой в регионе, чтобы тормозить решения интересующих нас вопросов на магистральных направлениях, включая разоружение.

Главный наш вывод был весьма определенным: регион Южной Африки в силу его географической удаленности, ограниченности круга наших интересов не имеет для нас самодовлеющего значения. Тем более неоправданно действовать дальше так, как мы действовали. Напрашиваются такие коррективы, которые учитывали бы соотношение сил на Юге Африки и наши реальные возможности.

Кроме всего прочего, следует спешить: сейчас создались благоприятные предпосылки для решения конфликта. В будущем они могут не повториться.

Сказав «а», говори «б». Мы пытались расписать наши практические действия.

В том, что касается АНК и СВАПО, предлагалось и дальше поддерживать их борьбу, но при том, что они должны активизировать политическую деятельность внутри соответственно ЮАР и Намибии, сообразовываться с реальностями обстановки.

Отказ от поддержки прифронтовых государств Юга Африки на данном этапе не отвечает нашим интересам. Вместе с тем необходимо поощрять взаимное сотрудничество ПФГ вплоть до регионального военно-политического и экономического объединения. Цель — повысить удельный вес самих африканских государств в происходящих на Юге Африки процессах. Мы даже думали тогда о создании специальной группы по урегулированию, подобной Контадорской, которая занималась делами Центральной Америки. Из этого, правда, ничего не вышло, подвигнуть африканцев не удалось, но попытка была предпринята.

Мы считали необходимым более энергично воздействовать на руководство Анголы в том, что касается поисков внутреннего урегулирования; призывать его к расширению социальной и, что особенно важно, этнической базы режима за счет включения в правящие органы представителей народностей овимбунду, самой крупной в Анголе, на которую опиралась УНИТА; к перехватыванию у этой последней лозунга национального примирения.

Мы подтвердили то, что нам уже позволил АНК, а именно контакты с южноафриканской оппозиционной общественностью. Одновременно пытались пойти чуть дальше, предлагали: если к нам будут обращаться официальные представители ЮАР, не отбрасывать возможность встречи с ними. Не следовало также прерывать уже налаженные закрытые контакты. Последние осуществлялись представителями Комитета государственной безопасности с их южноафриканскими коллегами, как правило, в Нью-Йорке, месте расположения ООН, либо в Вене, «под крышей» МАГАТЭ. Вряд ли, разумеется, они представлялись друг другу в своем настоящем качестве.

Подготовив такие, на наш взгляд, комплексные и реалистические соображения, мы с нетерпением ждали заседания Коллегии. К нашему огромному разочарованию, встретили нас с прохладцей. Обвинили в сгущении красок, с одной стороны, и в забегании вперед — с другой. Прозвучал и особенно неприятный тогда упрек: недостаточно вы, друзья, согласовали все это с отделами ЦК. А те занимали тогда гораздо более правоверную позицию. Короче, нас завернули.

Как я вижу сейчас, мы действительно переборщили слегка по части перестроечной «революционности». Общее направление было найдено безусловно правильное, но нюансы, а в них дьявол, надо было подработать.

К сожалению, наступила длительная пауза — утверждение новой позиции по независящим от нас причинам затянулось на несколько месяцев. Это, безусловно, затрудняло работу. В то же время возможности проводить линию, в которую мы верили, были. Кто, скажем, мог помешать докладывать министру или, если не хватало его полномочий, в ЦК и Политбюро тот или иной отдельный аспект, продвигаться по нему вперед, тем самым изменяя общую картину? Кто мог помешать практическими действиями формировать новую реальность де-факто, опережая ее утверждение де-юре?

Так, в первые месяцы 1987 года по инициативе министра мы внесли наверх, в ЦК КПСС, предложения о том, как нам в принципе следовало бы перестроить отношения с африканскими государствами социалистической и национально-прогрессивной, как их тогда называли, ориентации. Долго готовившаяся бумага потребовала согласования с более чем тридцатью различными ведомствами, министерствами, отделами ЦК, комиссиями. Это была составная часть огромной работы, проводившейся в те годы по наведению порядка в нашем внешнеполитическом доме.

К несчастью, многое из того, что с такими муками рождалось на свет, так и осталось на бумаге. Иногда просто не хватало времени и сил для практической реализации задуманного. Порой же события развивались так стремительно, что опережали даже далеко идущие намерения. Но сами-то эти начинания были, безусловно, благотворны, побуждали вглядываться в действительность свежим взглядом, строить политику прагматически, как можно более близко к реальному состоянию дел. И кое-что действительно удавалось сдвинуть с мертвой точки, хотя с каждым годом это становилось все труднее. Все чаще застревали наши записки, все больше времени проходило, пока, наконец, они возвращались к нам одобренными. Некоторые предложения — я сужу по своему участку работы, — покрывшись пылью в разных инстанциях, возвращались в МИД с пометкой «снято с обсуждения».

Мы критически переосмысливали и наше экономическое сотрудничество с африканцами. Видели, что по мере утихания конфликтов они все больше отворачиваются от нас, обращая свои взоры к Западу. Мы были хороши на этапе борьбы за свободу, снабжая оружием, оказывая моральную и политическую поддержку, вообще находясь с ними в одном антиколониальном лагере. Но когда завоевывалась политическая независимость и на первый план выходила экономика, мы все чаще оказывались несостоятельными. Ясно, что не раз предпринимались попытки изменить положение, преодолеть военный перекос, переключить силы и средства на экономический фронт. Но как было это сделать, когда мы сами хромали на обе ноги?

Что же касается концептуальной записки, то в самом конце 1987 года наша небольшая группа вынесла на рассмотрение Коллегии новый «опус». На этот раз мы были удачливее. Обсуждение носило активный характер, выступило 14 человек из 24 присутствовавших — нам удалось за прошедший год заинтересовать южноафриканской проблематикой министерскую элиту.

Представленные нами предложения были, как обычно тогда говорилось, в целом одобрены и приняты за основу для записки в ЦК. Мне, В. М. Васеву и ныне покойному Л. И. Менделевичу, одному из лучших аналитиков министерства, было поручено еще раз доработать проект. Главное, что нам предлагалось принять во внимание, — это идеи М. Горбачева, высказанные им в беседе с президентом Замбии Кеннетом Каундой 27 ноября 1987 года[63].

(Небольшое лирическое отступление: на коллегии, это было тогда модно, нас призвали внимательно прислушиваться к советам наших научных кругов. Надо сказать, что у меня и до этого сложились плодотворные рабочие отношения с некоторыми нашими учеными, прежде всего с Аполлоном Борисовичем Давидсоном.

Увлекался я тогда и африканскими записками Н. Гумилева, и даже писал стихи в подражание:

У меня сохранились черновые наброски того, над чем мы работали, получив «добро» от коллегии. Окончательный вариант записки я представил Шеварднадзе, как это у меня помечено, 21 февраля 1988 года. Он был довольно быстро подписан министром, а затем направлен на подпись председателю КГБ В. Чебрикову, министру обороны Д. Язову и заведующему Международным отделом ЦК А. Добрынину, хотя на рабочем уровне документ был в этих ведомствах уже согласован. «Ушла» бумага 14 марта. Решение же ЦК по ней вышло спустя пять месяцев (!), и то после неоднократных напоминаний. То есть, как говорится, к шапочному разбору.

Как же выглядела советская позиция к заключительному этапу урегулирования?

В аналитической ее части самокритично признавалось, что наша помощь, плюс та роль, которую играли кубинские воинские подразделения, если и дала возможность удержаться у власти прогрессивному режиму в Анголе, то не обеспечила решения острых внутренних проблем страны. Ставка преимущественно на военные методы исчерпала себя как нереальная. Акцент следует сделать на политическое урегулирование, поворачивая в эту сторону и ангольское руководство. Если же военные действия будут наращиваться и дальше, то это помимо всего прочего чревато эскалацией в отношениях с США, в чем Советский Союз не заинтересован.

К этому времени окончательно победила школа, которая не замыкала решение проблем региона на ликвидации апартеида. Подтвердило свою правильность как метода поэтапное, одно за другим, решение ключевых вопросов. Равно как и понимание того, что наиболее созрел для продвижения анголо-намибийский узел. Здесь предлагалась следующая последовательность: вывод войск ЮАР с ангольской территории; прекращение военной поддержки УНИТА со стороны США и ЮАР; предоставление независимости Намибии. Если будут выполнены эти три условия, станет возможным постепенный вывод кубинских войск из Анголы.

Что касается того, как искать соглашения, то мы твердо высказывались в поддержку такой формы, как переговоры Анголы и Кубы с ЮАР при посредничестве США, но при том, что на них должен присутствовать и наш неофициальный представитель. Другой важный аспект нашего участия — согласие на то, чтобы СССР стал гарантом будущих договоренностей.

К моменту выхода решения события ушли далеко вперед, мы уже реально действовали, как предлагалось в застрявшей записке. Но сами-то предложения формулировались, когда переговоры еще и не начинались и не до конца было ясно, начнутся ли.

Требовалось определиться относительно судьбы апартеида. Его ликвидация в результате народного восстания нереалистична, докладывали мы в ЦК. События скорее всего пойдут по пути более или менее мирной эволюции, как уже происходит. В последние годы в ЮАР отменены некоторые наиболее одиозные расовые законы. Свой выбор мы делали в пользу переговоров властей и оппозиции, но предупреждали, что к настоящим переговорам правительство ЮАР не готово. АНК же пока не чувствует себя достаточно сильным, чтобы навязать переговорный процесс. Значит, надо подталкивать к нему обе стороны.

Беспощадно анализировали мы внутреннее положение в Анголе, отмечали, что экономика страны находится на грани развала, дискредитируется провозглашенный путь на построение основ социалистического общества. Мы прямо указывали на ошибки в форсированном проведении социально-экономических преобразований. Не скрывали, что это есть следствие и наших собственных неправильных советов и действий, критиковали недоработки некоторых послов, неглубокие оценки тех, кто считался специалистами.

(Хорошие были времена для честных высказываний, жаль, что быстро прошли!)

Мы предлагали до минимума сократить число военных советников высокого ранга, разобраться, что делают там наши гражданские специалисты, не больше ли в Анголе советников, чем «подсоветных». Наконец, почему так долго не вводятся в строй промышленные и сельскохозяйственные объекты с нашим участием? Их было около 30, в том числе и мавзолей для бывшего руководителя Анголы Агостиньо Него; не знаю, удалось ли его в конце концов достроить[64].

В общем, мы ставили вопрос ребром: в существенном пересмотре нуждалось, по сути дела, все наше сотрудничество с Анголой. Особенно в свете предстоящего политического урегулирования. Уже тогда мы исходили из того, что оно придет, пытались подготовиться к нему.

Пришло и осознание того, что внутреннее урегулирование в Анголе на условиях, приемлемых только для руководства этой страны, недостижимо. Здесь также нужен компромисс, включая поощрение национального примирения по линии МПЛА — УНИТА. Тем более, — добавляли мы, чтобы облегчить прохождение этого тезиса, — если оно будет достигнуто на антиюаровской базе.

Мы запросили и получили согласие на то, чтобы иметь возможность воздействовать на ангольцев и кубинцев, дабы сократить сроки вывода кубинских войск; на то, чтобы не исключать возможность симметричного сокращения военной помощи — мы Луанде, США — УНИТА[65]; наконец, на то, чтобы иметь контакты с правительством ЮАР. Более того, мы закладывали прямое поручение МИД довести советскую точку зрения до сведения юаровского правительства. Вот это-то я и исполнил в Браззавиле в беседе с двумя южноафриканскими министрами.

Сделан был и весьма важный, на мой взгляд, вывод, почему мы очутились на Юге Африки в подобной ситуации. В начале семидесятых годов, указывали мы, в этом регионе у нас не было сколько-нибудь важных интересов. В результате, однако, решений, принятых советским руководством в период обретения Анголой и Мозамбиком независимости и сразу после этого, события своей инерцией втягивали нас в водоворот как бы помимо нашей воли. В итоге Советский Союз оказался глубоко вовлеченным в крупномасштабный конфликт, не получая от этого каких-либо тактических выгод или стратегических преимуществ.

Да, с таким комплексным обеспечением, предусматривавшим ответы на уже возникшие и еще только могущие возникнуть вопросы, можно было жить. И времени-то прошло совсем ничего, а совершился глубокий пересмотр нашей политики на Юге Африки. Мы шли в ногу с требованиями перестроечного времени. Не случайно тогда в практическую плоскость встали вопросы нашего ухода из Афганистана, вьетнамского — из Камбоджи, кубинского — из Анголы, южноафриканского — из Намибии. Речь, понятно, шла не только об изменении отношения к региональным конфликтам, но и о прекращении холодной войны в «третьем мире», истощавшей наши ресурсы. Не случайно и то, что не менее, если не более, радикальные шаги были в эти же месяцы и годы сделаны в деле ограничения гонки вооружений. В итоге быстро менялась обстановка в мире. Переход от конфронтации к сотрудничеству был осознанным выбором. И, добавлю, — выбор без вариантов, если вспомнить, к какому финишу пришел в гонке вооружений Советский Союз, в каком экономическом тупике оказалась страна. Но извне никто не смог бы принудить нас изменить политику. Если бы не перестройка, неизвестно, как долго продолжалось бы противоборство. Можно спорить, кто начал холодную войну. Но кто первым проявил инициативу, чтобы остановить ее, — это, думаю, ясно.