Белое солнце Анголы

Лиссабон, май 1988 года

Приехал я в португальскую столицу с таким расчетом, чтобы сначала встретиться с хозяевами. Португальцы по традиции хорошо ориентировались в происходящем. Как-никак до миллиона португальцев оставалось еще на Юге Африки, в том числе те сотни тысяч, которые в 1975-76 годах покинули Анголу, когда она стала независимой. Информация португальских коллег всегда была интересной. Забегая вперед скажу, что недаром с 1992 года и до сих пор действует, хотя и эпизодически, так называемая тройка (Португалия, США, Россия) по внутриангольскому урегулированию.

Вместе с послом СССР Валентином Петровичем Касаткиным (по утрам, до работы, мы успевали сыграть с ним пару сетов в теннис) беседовали мы с Госсекретарем по иностранным делам Португалии Ж. М. Дурау Баррозу, собеседником и приятным, и содержательным. Я повторил спой излюбленный тезис: Советский Союз примет то, что и конечном счете устроит наших друзей. Более того, мы лаже готовы гарантировать будущие договоренности. То, что мы предлагали себя в гаранты, было неплохим нашим козырем: еще только начались переговоры, а мы демонстрировали нашу уверенность в их благоприятном исходе. Да и сама постановка вопроса о гарантиях была важным компонентом будущей конструкции. Не случайно, уже через два месяца участники переговоров обратились к постоянным членам Совета Безопасности, т. е. и к Советскому Союзу, с просьбой о гарантиях. Отметил я в очередной раз различие в международно-правовом и в практическом ракурсах: ЮАР в соответствии с первым должна уйти из Намибии без всяких условий, но если Ангола и Куба фактически обсуждают с ЮАР и США график вывода кубинских войск — это их право. Раз кубинские войска прибыли в Анголу по приглашению законного правительства страны, две страны могут решить вопрос об их дальнейшей судьбе. Но в каком виде предстает ЮАР, если ее президент устраивает смотр своим войскам, незаконно находящимся за сотни километров от собственной границы, посещает штаб-квартиру мятежной УНИТА. И все это под предлогом необходимости остановить «русскую агрессию».

«Как СССР относится к контактам между ЮАР и Анголой?» — спрашивают португальцы. «Мы не против. Ангола — суверенное государство, ей самой решать, с кем иметь дело. Лишь бы не дали себя обыграть», — отвечаю я. Мы далеки от того, чтобы считать подходы ЮАР и США полностью совпадающими. Но и общего между нами немало. Наша военная поддержка прифронтовых государств, а она почти вся идет в долг, — одно из средств образумить южноафриканских националистов, показать, что политическое урегулирование в их интересах. Мы не против ЮАР как таковой, в свое время наши симпатии были на стороне буров. Не подогреваем мы и националистические страсти некоторой части черного населения. Против чего возражает Советский Союз — так это политика Претории. В ее же интересах изменить ее, — говорил я в надежде, что это будет передано юаровцам. Так это обычно и происходило.

Еще один вопрос португальцев: стремитесь ли вы облегчить поиски решения внутренних проблем Анголы? — Да, для этого мы и пытаемся создать благоприятные внешние условия. Но подменять собой непосредственно заинтересованные ангольские стороны не собираемся. В условиях, когда Луанда не хочет разговаривать с УНИТА, считая ее продолжением вооруженных сил иностранного государства, приходится действовать поэтапно. Первый — создание подходящей внешней среды. Второй — договоренность между самими ангольцами. Я ссылался на Душ Сантуша, заверявшего меня, что при такой последовательности решение будет найдено быстро. Действительность, к сожалению, оказалась сложнее.

Португальцы, твердо заявлявшие, что мятежникам они не помогают, предрекали, что после урегулирования на Юге проблемы Анголы будут смещаться на север. Возрастает роль Заира. Именно через него американцы пытаются сейчас перекупить УНИТА у юаровцев. Так что вы правы, говорили мне португальские коллеги, что не отождествляете Южноафриканскую Республику и Соединенные Штаты. Возможно, что и военная операция, затеянная юаровцами под Куито Куанавале, имела одной из целей показать, кто босс в регионе.

Теперь собственно о встрече с Ч. Крокером. Он в первую очередь поднял вопросы, волновавшие американскую сторону. Прежде всего это было продолжавшееся продвижение кубинцев к границе с Намибией. Чет охарактеризовал его как опасную игру, каковой оно во многом и являлось. Другое дело, что в интересах американцев было скорее прекратить ее, а в наших — не препятствовать, даже всячески помогать, но следить, чтобы не вышла из-под контроля. Он подчеркнул: ЮАР обеспокоена тем, что под прикрытием кубинцев продвигаются отряды намибийского освободительного движения. Это тоже было похоже на правду, но и этому тоже не было резона мешать. Крокер же просил, чтобы мы повлияли на наших друзей. За кулисами мы действительно призывали к осторожности, но открыто сказать об этом американцам я не мог. В том числе погому, что отнюдь не исключалось, что они могут использовать это, как и полагается тактически грамотным переговорщикам, в их контактах с Анголой и Кубой, стремясь обнаружить щели в позициях.

Так что моя реакция была очевидной: ангольцы недавно подтвердили юаровцам в Браззавиле, что в пределах своих национальных границ имеют суверенное право на свободное передвижение своих войск, а также находящихся в Анголе на законном основании кубинских подразделений. От себя я добавил, что при этом вряд ли учитывается, удобно ли это для южноафриканцев или нет. Мы не можем и не будем влиять на своих друзей.

Крокер вспылил: если вы не имеете влияния на союзников, то зачем мы вообще здесь сидим. Невольно он выдал себя: вот к чему американцы хотели бы свести роль Советского Союза. Влияние-то мы имеем, отвечал я, но использовать его, чтобы удерживать СВАПО от борьбы за освобождение Намибии СССР не собирается. Равным образом отговаривать кубинцев от вытеснения частей ЮАР с ангольской территории. Мы можем сделать много для того, чтобы помочь урегулированию, но это не всегда то, что просят США. Вы вот, американцы, наращиваете мускулы Савимби и за являете, что не прекратите это ни при каких обстоятельствах, даже ценой срыва переговоров. Нам же ангольцы и кубинцы говорят, что прекращение американской помощи УНИТА — предварительное условие для любой договоренности (в итоге они от этого требования отказались).

Пугал я Крокера тем, что ЮАР может пойти на прямые договоренности с Анголой, оставив американцев в стороне. Мало того, что это создаст угрозу самому формату нынешней работы — четырехсторонним переговорам. Урон может быть и по существу: юаровцы попытаются разменять с Анголой их отношения с УНИТА на присутствие кубинцев. Такая опасность реально существовала. Мы знали, что в некоторых южноафриканских кругах подобный вариант рассматривался. Нас он не устраивал, ибо повисала в воздухе независимость Намибии. Крокер же обвинил нас в том, что именно мы с Кубой подталкиваем ангольцев к прямой договоренности с ЮАР. Вряд ли это было справедливо в отношении кубинцев, но то, что Советский Союз не одобрял сепаратистские идеи, это точно. Так что я убежденно заявлял о нашей поддержке именно четырехсторонних, а не каких-то иных переговоров.

Даже если это не говорилось открытым текстом, американцы все же начинали понимать, что СССР играет все более активную роль. Это усиливало их заинтересованность в большей нашей вовлеченности не только в переговорный процесс, но и в то, что последует за будущими договоренностями. Отсюда настойчивая постановка Крокером вопроса о гарантиях. Раньше скорее мы будировали его, теперь как бы поменялись местами с американцами.

Внутри у нас позиция по гарантиям была затвержена только в принципе. Но на рабочем уровне мы ее разработали более детально. И хотя я оговорился, что трудно говорить о гарантиях, когда не видно даже очертаний того, что надо гарантировать, я упомянул две возможности: соответствующие обязательства может взять на себя Совет безопасности in corpore, либо его постоянные члены, включая и Советский Союз, если нас об этом попросят. Кроме того, основываясь на опыте других конфликтов, потребуется продумать вопрос относительно сил ООН, необходимых для разъединения противников. Надо будет также отработать механизм контроля за выводом войск.

Крокер решил польстить: все это очень важно, я тщательно записал. Но это был и прием, направленный на то, чтобы закрепить собеседника на только что им сказанном.

На чем мы никак не могли сойтись, так это проблема УНИТА. «Never (никогда), — говорил Крокер, — мы не откажемся от ее поддержки». Слышал бы это А. Громыко, подумал я. Тот постоянно учил нас: никогда дипломат не должен говорить «никогда». «Почему, — восклицал Крокер, — Соединенные Штаты должны отойти в сторону, а советская военная помощь может продолжать литься непрерывным потоком».

В общем, все та же линия: одной рукой США вроде работали на урегулирование, другой — укрепляли плацдарм для давления на правительство Анголы. Вот где между нами проходил водораздел: Советский Союз находился на стороне признаваемого всеми, кроме США и ЮАР, правительства, американцы же — на стороне повстанцев. Это было самое мягкое определение — про себя мы именовали УНИТА террористической организацией. К террору она действительно прибегала часто. Еще одно название для нее было — «вооруженные бандформирования», по аналогии с афганскими. У нас не было иллюзий, что американцы, как бы мы на них ни воздействовали, сойдут со своей двойной дорожки, тем не менее мы им открыто говорили, что видим их игру, предупреждаем, что она может затянуть урегулирование сейчас и привести к тяжелым последствиям в дальнейшем.

Крокер парировал: американцы не за то, чтобы сформировать правительство из одних унитовцев. Но они, мол, имеют право на часть власти. Так вытекает из соглашений, достигнутых в 1975 году. В Луанде должно сидеть правительство Анголы, а не МПЛА. И вообще (основной аргумент Крокер приберег про запас) сами ангольские руководители не считают американскую поддержку УНИТА препятствием для переговоров.

Может быть, и так, прикидывал я, но нам-то они говорят другое. Уступки они хотели бы делать не через нас, а напрямую американцам, и это верно, каждый думает о своем интересе.

«О'кей, — вслух говорил я, — странная у вас, американцев, логика — ваша помощь Савимби не есть препятствие для переговоров, а продвижение кубинцев на юг Анголы — да».

На гребне деидеологизации нашей собственной внешней политики я обвинял американцев в перехватывании того знамени, от которого мы отказывались — псевдо-идеологического. И тогда, и сейчас я думаю, что американцы переборщили с поддержкой мятежников. Тактического выигрыша, с точки зрения уламывания Луанды, они, возможно, добились. В стратегическом же плане, как показали дальнейшие события, вряд ли выиграли. Но стало это ясно (в том числе для самих американцев) много лет спустя[50].

И над нами, и над США довлела история. Американцам явно не нравилось, как сложились дела в 1975 году. От прихода тогда к власти «марксистов» они вели отсчет внутреннего конфликта, в котором проиграли их ставленники, и пытались в конце 80-х, когда победители оказались в сложном положении, взять реванш.

Плюс от наших разговоров с Крокером состоял в том, что мы оба укреплялись в мысли, что военного решения в Анголе не существует. И одностороннего политического, не уставал добавлять я. Американцы хотели навесить на анголо-кубинско-юаровско-намибийский узел еще и отношения между Душ Сантушем и Савимби. К уже имевшейся увязке — уходу кубинцев они добавляли еще одну — внутренние перемены в Анголе. В общем, хотели дважды заработать на уходе ЮАР из Анголы и Намибии. Мы же внутриангольские дела откладывали, в том числе по прямой просьбе Луанды, до создания благоприятных внешних условий, прежде всего этого самого ухода южноафриканцев. Такая схема уменьшала вероятность переноса противостояния по линии Восток-Запад в конфликт на Юге Африки, но не снимала ее до конца.

Разбираясь, вероятно, больше, чем я в некоторых тайных пружинах, Крокер говорил: «Что вы тут мне доказываете. Луанда и Савимби уже поддерживают контакты между собой». Было это блефом или нет, меня не слишком волновало: мы сами подталкивали к большей гибкости ангольское правительство. Ему же я честно отвечал — наши ангольские друзья говорят нам, что таких контактов нет. «В любом случае наш ли это с вами, дорогой Чет, вопрос?» Советско-американским делом мы считали поставить акцент на создание внешних условий, действуя по образцу женевского соглашения по Афганистану. Мы им тогда гордились, и не без оснований.

Вот такая была у нас смесь полемики и конструктивности с постепенным выходом на позитив. Но и дискуссий хватало, а по Рогу, по Эфиопии, вообще преобладали резкие споры.

Впоследствии я не раз думал, почему Луанда так неохотно принимала наши, не говорю уж американские, доводы о замирении с УНИТА. Во-первых — противник, конечно, был очень силен и покровители мощные. Не известно, чем бы закончился дележ власти, дело в африканских условиях очень и очень трудоемкое[51]. Во-вторых, расчет, возможно, делался на асимметричность ухода южноафриканцев и кубинцев. Первые должны были уйти скорее. Вот за тот промежуток времени, пока кубинцы еще оставались, хотя и вдали от районов возможных боевых действий, Луанда и надеялась ослабить унитовцев в военном отношении. Если же это не получится (как и не получилось), можно было перейти к политическому диалогу. Как в итальянской поговорке, «чтобы заплатить и чтобы умереть, всегда есть время». Логика в их рассуждениях была, как и в нашей поддержке ангольских друзей. К ней нас обязывал и договор между Советским Союзом и Народной Республикой Ангола. Не на мельницу же Савимби нам надо было лить воду.