Белое солнце Анголы

Без нас соглашения не было бы

Некоторые авторы, тот же Ч. Крокер, явно стремятся приуменьшить нашу роль в урегулировании конфликта. Другие, хотя их явное меньшинство, ее признают, как и то, что без СССР решения проблем, возникших на Юго-Западе Африки, достигнуть бы не удалось. Нечего и говорить, что я отношусь к последним.

Разумеется, ключевая миссия в поисках решения принадлежала непосредственно заинтересованным сторонам — Анголе, Кубе, ЮАР. Для того, чтобы они пришли к согласию, немало сделали американцы. Это — две крупные составляющие, но было ли их достаточно? Скорее всего, нет. Без вклада Советского Союза нью-йоркские договоренности, — в том виде, в каком они были достигнуты, — долго еще оставались бы неосуществленным проектом.

В связи с этим не могу отказать себе в удовольствии процитировать такого специалиста, как американский профессор Мелвин Гудман. Вот что он пишет: «Горбачев использовал любую возможность для того, чтобы… уменьшить вовлеченность Москвы в конфликты в Африке и снизить напряженность в отношениях с США. Поворотный пункт— 1988 год, когда Советы сыграли закулисную роль в прекращении тринадцатилетнего присутствия в Анголе кубинского экспедиционного корпуса, в уходе ЮАР из Анголы и южноафриканской администрации из Намибии. США не смогли бы своими посредническими усилиями привести дело к соглашению, подписанному в ООН в декабре 1988 года, если бы не советское давление (Гудман был бы более точен, если бы сказал «влияние» — А.А.) как на Луанду, так и на Гавану. Ангольский вопрос, символ краха разрядки в 1975 году, стал образцом советско-американского сотрудничества в разрешении споров в третьем мире»[66].

Любопытно, что примерно те же выражения употребляет Чаз Фримэн, непосредственно занимавшийся переговорами в качестве заместителя Ч. Крокера. Он говорит о советско-американском взаимодействии как «о символе творческого дипломатического сотрудничества»[67].

Курт Кэмпбелл, считающийся в США крупным специалистом по южноафриканским делам, описал ситуацию следующим образом: «В конце 1987 года — начале 1988 года кубинское и советское военное давление на Юге Анголы, несмотря на понесенный ранее урон, резко возросло. В это же время старшие советские дипломаты сигнализировали о том, что они заинтересованы в переговорном урегулировании в Анголе и Намибии. Тонкие советские ходы за кулисами переговоров помогли вдохнуть новую жизнь в челночную дипломатию Честера Крокера»[68].

Наконец, вряд ли протокольными были высокие оценки советско-американского сотрудничества со стороны тогдашнего Госсекретаря США Джорджа Шульца. В январе 1989 года он сказал, беседуя с Э. Шеварднадзе: «Если удалось продвинуться по Югу Африки, то я твердо убежден, это стало возможным лишь благодаря нашим совместным усилиям».

В самом деле, многие годы все попытки погасить войну в этом районе не приводили к успеху. Дело пошло на лад, причем стремительно (сравните пессимизм 1986 года и даже 1987 года и достижение уже к декабрю 1988 года договоренности на переговорах, начатых только в мае того же года), когда к этому тяжелому возу были приложены и наши, советские усилия.

Абсолютно точно, что корни урегулирования глубоко уходили в местную почву — ангольскую, намибийскую, южноафриканскую. Здесь возник сам конфликт, здесь созрело и его решение. Но предпосылки могли зреть еще долго, если хотя бы одна из участвующих сторон, а тем более такая, как СССР, выдвинула неприемлемые условия или тормозила бы поиски компромисса. Кто знает, сколько еще времени все это продолжалось бы? Американцы уверены, и не без основания, что противоборствующие стороны вряд ли пришли бы к согласию сами, без американского брокерства. Но какой характер носили бы договоренности, если бы не было советского противовеса? И как долго бы они выдержали испытание временем? Насколько легче было бы США и ЮАР выкрутить руки Анголе и Кубе, если бы за ними не стоял Советский Союз. Мы обеспечили главное — нахождение справедливого баланса интересов. Это именно то, что и позволило договоренностям удержаться.

Не могу сказать, что эта точка зрения, позитивно оценивающая роль Советского Союза, разделяется многими исследователями. Преобладает как раз другое мнение — роль СССР была скорее подсобной. Да, он помог США, но именно американцы сделали главную работу и вполне могли бы обойтись без «Советов», к тому же пришедших к столу урегулирования слишком поздно. Но, спрашивается, разве американцы сразу пришли к выводу, что следует сотрудничать с СССР на Юге Африки?[69] Напомню, что когда М. Горбачев в декабре 1987 года заговорил о советско-американском взаимодействии на Юге Африки с Р. Рейганом, тот не откликнулся. И этот «неотклик» повторился еще не раз. Другими словами, даже в период перестройки у американцев не было еще убежденности, что надо работать вместе с СССР. По крайней мере, не у всех американцев.

Есть и такая сторона дела. Утверждается, что мы заплатили высокую цену только за то, что нам якобы позволили подключиться к урегулированию, не остаться в стороне и тем самым сохранить престиж. Упоминаю о подобного рода суждениях, как крайней точке зрения, вряд ли они заслуживают серьезного разбора.

Почему же Советский Союз довольствовался ролью «певца за сценой», не являлся официальным участником переговоров или посредником на них? Хотя прямого приглашения выступить в первом или втором качествах нам не поступало, в том числе и от наших кубинских и ангольских друзей, мы, наверное, могли бы «организовать» подобный полнокровный статус. У нас обсуждался такой сценарий, более того, на всякий случай имелось решение ЦК о возможности непосредственного подключения к переговорам на той из стадий, когда должен был обсуждаться вопрос о гарантиях. Но ангольцы и кубинцы промолчали, соответствующих предложений нам сделано не было, и в этих условиях у нас было немного вариантов кроме сознательного самоограничения.

Не было ли это ошибкой? Вопрос имеет право на существование. Но поступили мы правильно. Я был в этом уверен тогда, то же думаю и сейчас. Не говоря уже о том, что не очень продуктивно иметь двух посредников (последующие попытки действовать таким образом, например, на Ближнем Востоке, подтвердили это), функция неофициального представителя давала большие возможности с точки зрения свободы действий. Кроме того, менять сложившуюся уже ряд лет композицию, требовать для себя переговорное кресло — это могло бы затянуть дело, а фактор времени имел серьезное значение. То, что мы не видели непосредственно за столом переговоров, имело и свои преимущества: положение как бы над дискуссионной схваткой позволяло не быть чересчур в ней заангажированным. Мы предметно работали на основных участках переговорного процесса, использовали весь арсенал дипломатических средств, включая порой редактирование документов[70].

Роль СССР в урегулировании на Юге Африки была «структурно важна», отметил профессор У. Зартман, эксперт по урегулированию кризисов, в том числе и южноафриканского, в разговоре со мной 17 ноября 1999 года в Вашингтоне. «Без советско-американского сотрудничества эта сделка никогда бы не имела места». По словам профессора, главное в том, что мы подталкивали наших друзей к соглашению, а не отговаривали от него.

Действительно, нетрудно предположить (отталкиваясь от противного), насколько тяжелее, а фактически невозможно, было бы достигнуть договоренностей, если бы СССР вдруг решил препятствовать этому.

Разумеется, наше отношение к посредничеству американцев и соответственно степень взаимодействия с ними прошли через различные стадии. Не исключаю, что до 1986 года оно было прохладным, что эпизодически мы вставляли палки в колеса. Действовала конфронтационная логика, но такой она была с обеих сторон. Вместе с тем позиция на полное блокирование переговорного процесса никогда не была нашей. Очень быстро выявилось, что главное расхождение не в том, нужно ли урегулирование или нет, а в том, каким ему быть. Поначалу обе стороны, как это обычно бывает, стояли на запросных позициях. Думаю, что американцы отошли от них позже, чем мы, и в большей степени, чем мы. Все же их программа-максимум предусматривала не только решение основного ядра проблем (уход из Анголы и ЮАР, и кубинцев плюс независимость Намибии), но и дополнительный приз — приведение к власти Савимби или по меньшей мере раздел власти. В конце концов американцы снизили свои ставки. Нам было в этом смысле легче. Мы постоянно исходили из того, что выгодное нашим друзьям устроит и нас. Сверх этого, говорили мы, ничего не попросим. И не попросили, выдержав эту линию до конца. И, что немаловажно, сохранив у власти дружественное нам правительство в Луанде и не испортив отношений с кубинцами (это последнее пришло позже, но, к счастью, ненадолго).

Но следует ли из этого, что можно считать нашу линию безгрешной и безошибочной? Думаю, что я показал, что это не так. Возможно, самая главная ошибка была совершена в конце 70-х годов, когда мы не мудрствуя лукаво «влезли» в Анголу и застряли там, не сумев помочь решить проблемы, возникшие после того, как к власти пришло дружественное нам освободительное движение[71]. Дальнейшая цепь событий, далеко вышедших за пределы южноафриканского региона, вписалась в более широкую конфронтацию с США по всему миру. Ангольское же «действо» имело дополнительную негативную нагрузку, поскольку увеличивало иллюзию того, что противостояние с Западом в «третьем мире» можно выиграть.

Вместе с тем американские историки неправы, когда почти единодушно утверждают, что СССР действовал на Юге Африки в середине 70-х годов, якобы не встречая сопротивления со стороны Соединенных Штатов, изображаемых в качестве наивных приверженцев разрядки напряженности. Да, американцы на какое-то время прекратили открытую военную поддержку одной из противоборствующих сторон. Но не из-за того, что присягнули разрядке. Их союзники в регионе потерпели военное поражение, а стоять на их стороне до конца американцы не решились: слишком свежа была в памяти многолетняя трагедия Вьетнама, чтобы залезать в новую авантюру далеко от своих берегов. В пропаганде же действия США были представлены как благородное следование принципам разрядки, которые предали «вероломные Советы».

Подобный поворот явно приободрил наше тогдашнее руководство и бросил еще одну гирьку на весы тех, кто принимал за исходную точку неизбежность конфронтации, считал столь же неизбежным максимум усилий и жертв с нашей стороны ради того, чтобы ее выиграть. Не сдаваться же в самом деле. С этой точки зрения, начальный кубино-советский успех в Анголе подкреплял господствовавший тогда, пусть подспудно, тезис, что поле деятельности для разрядки ограничивается непосредственными отношениями с Западом. Там же проходит и граница неприменения силы.

Наше военное вмешательство в Венгрии, Чехословакии наглядно показало лимиты мирного сосуществования с капитализмом. На базе такой логики «третий мир» также выводился из игры по разрядочным правилам. Ангола, а потом еще и Эфиопия сделали более проходимым катастрофическое решение о вводе советских войск в Афганистан в 1979 году, т. е. спустя лишь четыре года после победы «марксистской» МПЛА.

Поставим теперь вопрос в другой плоскости.

В чем был плюс от того, что мы решительно поддержали один из отрядов национально-освободительного движения в Анголе? Не говорю уж о том, что очень трудно представить себе иное решение в обстановке, царившей тогда в мире и стране, наконец, с теми людьми, которые определяли советскую внешнюю политику при Брежневе. Мы были убеждены, что отстаиваем правое дело, и не считались с издержками. Эти последние в конечном итоге — наряду с многими другими грузилами — потянули нас на дно. Но положительным переменам, причем существенным, мы, что ни говори, способствовали. Правда, как обычно, защита и подталкивание вперед национального и социального прогресса обернулись большей пользой для других, чем для нас.

Это касается и Юга Африки. Не приди мы на помощь МПЛА в Анголе, за семь тысяч километров от своих границ, кто бы оказался в выигрыше? Мало сомнений, что ЮАР. Разве она не вмешалась во внутренние ангольские дела? Юаровские колонны были остановлены в непосредственной близости от Луанды. Что они там делали? Вели к власти своего ставленника, Савимби. На каких, собственно, основаниях? Какой оборот приняли бы последующие события в этом регионе, если бы расистская ЮАР прихватила в придачу к Намибии еще и Анголу? Сколько бы еще лет продолжалось ее насильственное доминирование в регионе? Сколько еще лет длился бы апартеид?

Да и тринадцать лет спустя, в 1988 году, все еще в основе своей расистская ЮАР вряд ли по собственной воле ушла бы из Анголы, если не столкнулась бы с дилеммой: воевать с кубинцами по-крупному, объявлять всеобщую мобилизацию, рисковать немалой белой кровью или все же поискать компромисса. Послужной список ЮАР, ее перманентная ставка на силу говорят о том, что это не надуманные соображения. Кубинцы резко повысили цену, которую ЮАР должна была бы заплатить за военный выбор, принудили ее более внимательно посмотреть на преимущества мирного решения и в конечном счете склониться к нему. Ясно, что кубинский фактор не был единственным, правительство ЮАР вынуждено было постоянно оглядываться на внутреннее положение в стране. Но кубинское военное давление привело к тому, что на поле боя установилось равновесие, верный предвестник последующих переговоров. Действенной же роль Кубы стала только при нашей поддержке, включая, прежде всего, поставки оружия.

Так что была наша миссия на Юге Африки сложной и противоречивой, как и в «третьем мире» в целом. Но когда-то надо было остановиться, прикинуть, надолго ли хватит сил отстаивать пусть даже во многих отношениях справедливое, но неподъемное дело. Посмотреть, как это отражается на положении внутри страны. Определить, в чем в конце концов состоят национальные интересы — нести в мир идеалы социализма или поднимать экономику собственной страны, благосостояние людей. Этим и была занята в годы перестройки наша внешняя политика, по крайней мере на многих ее участках.