...Дела завертелись быстрее, но не строго в одном направлении. Памятуя о тупиковых ситуациях 1986 и даже 1987 года, о имевшем место пессимизме, вряд ли можно было предположить тогда, что всего лишь через семь месяцев соглашения будут достигнуты и подписаны. Мы на это не очень надеялись, но работали активно.
13 мая ангольцы и юаровцы встретились в Браззавилле без свидетелей. Луанда, насколько я помню, не информировала нас об этом. Ангольцы вообще не любили ничего говорить заранее. Меня это, впрочем, не очень волновало, мы сами советовали ангольцам прощупать юаровцев. В условиях кубинского продвижения на юг контакт был особенно необходим. В то, что юаровцы навяжут ангольцам двустороннюю сделку, я не очень верил. Все же мы и кубинцы были рядом. Но вот последние, оказавшись не в курсе дела, на ангольцев обиделись всерьез. Не очень довольны были, насколько я понимаю, и американцы. Такие, к слову, интересные встречались расклады.
У кубинцев и после начала четырехсторонних переговоров возникали время от времени претензии к ангольцам. Больше всего они опасались сепаратных контактов по поводу сроков вывода кубинских войск, отхода от платформы 1984 года. Был момент, когда кубинцы пригрозили, что если дело будет так продолжаться, они сами — и быстро — выведут все свои войска. Можно понять и ангольцев: они крутились меж нескольких огней. Американцы, в руках которых было 90 % добычи ангольской нефти, грозили им санкциями, экономика находилась в кризисе, а войне с УНИТА не было видно конца. За уход кубинцев они по-прежнему рассчитывали получить от США экономическое содействие, не говоря уже о дипломатических отношениях, а от ЮАР — вывод войск из Анголы и предоставление независимости Намибии. Уравнение, надо признать, было обещающим. Но действовать всем трем участникам с нашей стороны — Анголе, Кубе и Советскому Союзу — надо было осмотрительно.
В мае в Женеве встретились в очередной раз Шульц и Шеварднадзе. Тему Юга Африки они затронули лишь бегло.
Но в одном советский министр заверил американца: Ангола и Куба хотят договоренностей, причем это касается и вопроса о выводе кубинских войск. Он передал тот настрой, который был у Кастро: кубинцы могут уйти, но так, чтобы это не выглядело как бегство и сопровождалось встречным движением со стороны ЮАР. Если покидать Анголу, то с высоко поднятой головой, тем более что кубинцев ни разу не побили на поле брани.
Как мне передали, Шульц так сказал Эдуарду Амвросиевичу: «Я думал взять сюда Крокера, но когда узнал, что Адамишина не будет, оставил его в Вашингтоне. Пусть встречаются отдельно, без нас».
А у нас в Москве (почему я не поехал в Женеву) сложилась в очередной раз непростая ситуация с тем, что во времена перестройки называлось гуманитарным сотрудничеством. Этот вновь изобретенный и, на мой вкус, не очень удачный термин мы предпочитали понятию «права человека», к которому, как отдававшему запал ной идеологией, еще только привыкали. Стоит упомянуть, что в МИД тогда впервые было создано специальное управление, занимавшееся гуманитарными проблемами, и как заместитель министра я курировал его. Это был в глазах руководства наиболее важный мой участок, напрямую связанный с нашими внутренними дела ми. Даст Бог, когда-нибудь расскажу о перипетиях и па этом направлении.
Возвращаюсь в Африку, вернее, Женеву, где беседуют министры. Шеварднадзе сразу же дает согласие на предложение об отдельной нашей встрече с Крокером (я уже говорил, что у нас была официальная договоренность с американцами о регулярных контактах по региональным проблемам). Мы встретились с ним в Лиссабоне 18 мая 1988 года, отметив на наших пресс-конференциях, что делаем это по прямому поручению министров. Наверное, впервые я тогда публично заявил, что возможны параллельные или даже совместные шаги СССР и США с целью содействия динамике урегулирования.