Белое солнце Анголы

Немного об Эфиопии

Те весенние недели были довольно бурными. Вашингтон — Гавана — Луанда… Не успел вернуться в Москву, давай на другой конец африканского континента: полыхнуло в очередной раз на Роге, но посильней, чем обычно. Менгисту оказался между двух неприятелей, действовавших одновременно — Сомали с юга, эритрейцы и тиграйцы, поддерживаемые Суданом, — с севера. Срочным порядком вылетел я в Аддис-Абебу и 6 апреля был уже там. Обговорили с Менгисту план первоочередных действий в критической ситуации и их направленность. Затем — в Хартум, а потом через Кению в Могадишо, уговаривать суданцев и сомалийцев поубавить агрессивность. Пропускаю детали, ибо наша тема — все же Юго-Запад Африки, но два момента, один бытовой, другой политический, отмечу.

Встретившись в сомалийской столице с президентом Сиад Барре и воодушевленный некоторыми подвижками в его позиции, заторопился я в Москву. Никакой возможности вылететь, однако, не было. Наш самолет раз в две недели садился здесь по дороге из Дар-эс-Салама в Москву, но это была не «та» неделя. Связались с Москвой. Верный товарищ Юрий Алексеевич Юкалов обещает: завернем самолет из Танзании. Мы ликуем. «Хорошо сидим» перед выездом в аэропорт, и вдруг к послу входит шифровальщик с только что полученной телеграммой: ничего не получилось. «Аэрофлот» запросил 10 тысяч долларов за посадку, у МИД нет таких денег. А ведь находился я там в качестве спецпредставителя советского руководства. Помню отчаяние, с каким на плоской крыше посольства мы проводили взглядом в совершенно пустынном небе аэрофлотовский лайнер. Кто бывал в Могадишо, знает, как там и без того тоскливо. Выбирались долгими облетами через Арабские Эмираты: западники уже в Сомали не летали, а у сомалийцев был в прямом смысле один летающий, да и то с трудом, самолет, другой стоял в ремонте.

По возвращении из поездки по трем враждующим африканским государствам — Эфиопии, Судану и Сомали, — я с полной откровенностью рассказал Шеварднадзе, насколько плоха ситуация у Менгисту и какие ошибки надо бы исправить. Выслушав меня внимательно, министр спросил: «Сможете все это повторить на комиссии Политбюро по Эфиопии?» Я оценил его заботу: он давал мне возможность уклониться от доклада, который мог бы иметь для меня неприятные последствия в плане «внутренней дипломатии» — отношений с военными и другими ведомствами (не раз вспомнишь Андрея Андреевича Громыко, который в шутку — всерьез учил нас, что внутренняя дипломатия значительно сложнее и важнее внешней). Но это была и своего рода проверка: назвался груздем — полезешь ли в кузов? Коли так, то на заседании этой самой комиссии 15 апреля 1988 года я еще добавил мрачности в картину. Председательствовавший А. Н. Яковлев и некоторые другие товарищи поддержали и сделанное сообщение, и внесенные предложения. А предлагалось применительно к Эфиопии сделать примерно то, что мы уже делали в Анголе: не уповать на то, что правительство Менгисту одержит военную победу, попытаться подвигнуть его на политические решения, от которых тот упорно отказывался, уверяя нас, что он вот-вот побьет своих внутренних врагов, дайте лишь еще кредитов на закупку оружия и сделайте так, чтобы внешние силы, Судан и Сомали, им не помогали. Военные промолчали, недовольство выражали лишь возгласами с мест. Открыто выступил против Георгий Маркович Корниенко, долгое время бывший первым заместителем министра иностранных дел, а в то время работавший на высокой должности в ЦК КПСС. Несмотря на его высочайший авторитет в тот раз его, однако, не послушали. Вечером того же дня получил я то, что можно было считать подтверждением правильности своих действий: А. Н. Яковлев позвонил мне, похвалил, что не говорил обтекаемыми фразами, а резал правду-матку. «Иначе нам из этой дыры не вылезти».

Самое веселое, что к переменам это не привело. Записка в ЦК, которую на основании этого заседания мы подготовили, пролежав там какое-то время, была возвращена обратно. Решение, которое санкционировало бы то, о чем вроде договорились на комиссии, — не безоговорочная, как прежде, военная поддержка Менгисту, который все больше терял реальную власть, не ставка на победу в гражданской войне, а поиск компромисса — принято не было. Люди, исходившие из того, что идеологические соображения, ориентация на «естественного союзника социалистического лагеря», каким была в их глазах менгистовская Эфиопия, важнее, чем реальная политика, эти люди могли еще влиять на ситуацию. Особенно когда такие действия прикрывались фактической анонимностью. Никто тебе не объяснял, почему вдруг «решение не вышло». А возможно, сами наши перестроечные лидеры не захотели открывать еще один фронт с ортодоксами и быть обвиненными еще и в «предательстве эфиопской революции» и пособничестве сепаратистам.

Кончилось это, как известно, нашим тяжелым фиаско. Менгисту потерпел поражение, спасся бегством на самолете к своему другу Мугабе от входивших в мае 1991 года в Аддис-Абебу тиграйцев (спешно должны были эвакуироваться, кстати, и сотни наших военных). Эритрея получила независимость, за которую так долго воевала. Лидер тиграйцев Мелес Зенаи на данный момент (2000 год) — премьер-министр Эфиопии.

Чтобы не заканчивать эту главку на невеселой ноте, расскажу одну историю. Готовился очередной визит Менгисту Хайле Мариама в Москву. По мидовскому обыкновению, мы подняли архивные материалы, в том числе дореволюционного времени, когда в Санкт-Петербург должен был приехать глава эфиопского государства. «Памятка к беседам», как назвали бы ее по сегодняшней терминологии, подготовленная для Николая II. В верхнем левом углу — начертанная синим, начальственным во все времена, карандашом косая строка: «Неужели ничего не просит?» К тому, чей визит готовили мы, это, к сожалению, не относилось.