Белое солнце Анголы

Контакты с ЮАР

Чем больше дело шло к развязке, тем более настоятельной становилась необходимость нашего общения с ЮАР на правительственном уровне. Три из четырех наших основных союзников, Ангола, Куба и СВАПО, больше не возражали. Дело упиралось в позицию АНК. Не раз МИД обращался в партийные инстанции, но разрешение нам давали в год по чайной ложке. Потихоньку, однако, что-то сдвигалось. Осенью 1988 года в Преторию (до этого контакты с общественными деятелями ЮАР предписывалось иметь вне пределов этой страны) был направлен корреспондент «Известий». Это был Борис Пиляцкин, первая, можно сказать, ласточка. Его репортажи непосредственно с места событий произвели впечатление, ибо раскрывали доселе во многом неведомую страну. Он показал, в частности, что за последние годы апартеид был смягчен принятием ряда антирасистских законов, что социальная мозаика ЮАР сложнее, чем казалась на первый взгляд. К тому же у него по особому разрешению были встречи с официальными лицами. Он привез в Москву настойчиво выраженное пожелание юаровцев о повышении уровня контактов с советскими представителями.

После многочисленных проволочек вышло, наконец, долгожданное решение, которое определенно констатировало, что без правительства ЮАР урегулирование на Юге Африки не может быть достигнуто. Коли так, то требуется доводить до него советскую точку зрения, узнавать из первых рук его позицию. Тут уж без прямых контактов не обойтись. Это обставлялось множеством оправдательных оговорок, мол, и апартеид СССР по-прежнему осуждает, и решение ООН об его изоляции поддерживает; отходим лишь от политики игнорирования южноафриканских властей, дабы содействовать урегулированию. Кроме того, на МИД накладывались различные ограничения: контакты должны быть негласные, инициатива может исходить только от ЮАР, каждый раз их требовалось согласовывать с друзьями.

Сейчас, задним числом это кажется абсурдом. Американцы спокойно говорили и воздействовали на всех участников переговоров. Те точно так же общались друг с другом. У нас же выпадало исключительно важное звено — ЮАР. Не знаю, было ли это преувеличением, но некоторые наши африканские друзья, да и американцы, говорили нам, что без прямого разговора с нами юаровцы на соглашение не пойдут. Они со своей бурской подозрительностью будут постоянно опасаться, что где-нибудь их обманут. Скажем, уйдут они из Намибии, а кубинцы под тем или иным предлогом останутся в Анголе. Кроме всего прочего, юаровским переговорщикам требовалось представить своему руководству, прежде всего президенту, «заверения Советов» в том, что новое мышление — не очередная туфта, а серьезная и долгосрочная политика[53].

Лучше поздно, чем никогда. Разговор напрямую официальных лиц СССР и ЮАР состоялся, и я до сих пор горд, что советскую сторону представлял я. Это произошло 3 декабря 1988 года в Браззавиле во время предпоследнего раунда переговоров. Запросила встречу (в полном соответствии с тем, что требовали наши директивы!) делегация ЮАР. Обратились они непосредственно к одному из членов нашей команды, насколько сейчас помню — В. Васеву. Общая санкция была у меня в кармане, вернее, в сейфе у нашего посла в Конго Владимира Константиновича Лобачева, но пришлось еще раз запросить Центр, предварительно обговорив дело с кубинцами и ангольцами. Те не возражали. Москва, надо сказать, быстро дала добро. Встретились мы в гостинице М'баму Пэлэс». Почти в каждой африканской стране, даже в самой небогатой, есть, как правило, подобный роскошный оазис среди общей нищеты. Министр иностранных дел Рулоф Бота, голубь по юаровским понятиям (хотя «Пик», как его чаще именовали, шло от прозвища «пингвин»), и министр обороны М. Малан — ястреб, пришли вдвоем, видимо, для того чтобы соблюсти политический баланс. Нас тоже было двое, я и С. Крылов, оба из одной «стаи». Юаровцы несколько опоздали, и когда Бота извинялся, ссылаясь на то, что говорил по телефону со своим однофамильцем, президентом ЮАР, я ответил: «Мы с вами не разговаривали тридцать два года, несколько минут значения не имеют».

Беседа проходила в апартаментах делегации ЮАР, явно более роскошных, чем номера, в которых размещались мы. За широкими окнами, у которых мы расположились в креслах, неслась могучая и бурная река. На другом ее берегу вырисовывались небоскребы Киншасы. Говорю об этом потому, что Пик Бота, любивший выражаться поэтически, не раз сравнивал события на Юге Африки с этим стремительным потоком.

Было важно не только выслушать собеседников, но возможно более убедительно донести до них мысль, что в Советском Союзе всерьез взялись за переосмысление своих внутренних дел, за переделку внешней политики. Я говорил об общей необходимости избавляться от узкоидеологических подходов, искать баланс национальных интересов, рассуждал о примате общечеловеческих ценностей. В эту картину вплетал то, как действует Советский Союз в конфликтной ситуации на Юге Африки. Хотя мы не участники в переговорах, не являемся посредниками в них, стремимся всячески содействовать их успеху. Я обрисовал, как мы конкретно добиваемся этого: СССР работает в единой связке с Анголой и Кубой, будучи друзьями своих друзей и твердо зная, что Луанда и Гавана хотят соглашения. Разумеется, они будут выполнять обязательства, которые возьмут на себя. Наш представитель хотя и называется неофициальным, варится в общем котле. О серьезности наших намерений говорит и то, что Советский Союз готов всем своим авторитетом гарантировать будущие договоренности.

Пик Бота особо подчеркнул, что в совместной комиссии для решения спорных вопросов, которые могут возникнуть в ходе выполнения соглашений, ЮАР хотела бы видеть не только США, но и СССР. В ответ я определенно дал понять, что Советский Союз готов принять участие в такой комиссии. (Мы заблаговременно заручились согласием ЦК на это, предусмотрев даже разрешение советскому представителю выезжать в случае необходимости в ЮАР и Намибию. Это пригодилось в дальнейшем, и весьма быстро.)

Честно скажу, продолжал я, у нас были сомнения в серьезности намерений ЮАР. Сейчас, как мне кажется, вы приняли политическое решение в пользу договоренностей. С учетом готовности к компромиссу наших друзей это означает, что процесс принимает необратимый характер. Теперь важно не потерять темп.

Бота, со своей стороны, старался создать впечатление, что за ЮАР дело не встанет.

Когда разговор зашел о будущем Намибии, я призывал Бота не мешать СВАПО прийти к власти мирным путем. Если ЮАР будет действовать по-другому, постарается поставить у власти «карманное» правительство, то не избежать кровопролития, длительной партизанской войны. Я охарактеризовал С. Нуйому как разумного и умеренного лидера, готового найти общий язык с юаровскими руководителями: «Сваповскис деятели говорят нам, что они не имеют в виду строить в независимой Намибии социализм, и мы принимаем это. Советский Союз при Горбачеве не навязывает своих идеологических воззрений».

Юаровцев тогда беспокоило, будут ли обеспечены в независимой Намибии права белого меньшинства. Ссылаясь на позицию руководства СВАПО, я заверил в этом Боту и Малана. Так оно и произошло, белые практически не пострадали.

Как раз незадолго до этого советское руководство ввело в оборот принципиально важный тезис о том, что СССР выступает против разрыва традиционных исторических связей между метрополиями и бывшими колониями. Необходимо лишь, чтобы эти отношения приобретали справедливый и равноправный характер. Я в полной мере использовал этот тезис с южноафриканцами.

В ответ оба министра определенно заявили, что вооруженным путем ЮАР не будет навязывать свою волю Намибии, не станет препятствовать СВАПО. Они — за безболезненный переходный период в своей бывшей колонии. Не высказывали они возражений и против сотрудничества с освободительным движением, если оно победит на выборах: «От нас они все равно никуда не денутся». Одновременно Бота сетовал, что «неблагодарная» Намибия будет обходиться ЮАР дороже, когда получит независимость, чем сейчас, когда в ней находятся юаровскис войска.

На меня работал и начавшийся вывод советских войск из Афганистана. Я всячески обыгрывал это обстоятельство, убеждал Боту и Малана в бессилии военной мощи. Четыреста вооруженных конфликтов произошло в мире после окончания второй мировой войны — чего они достигли? Это тоже было своеобразное подталкивание к политическим методам решения.

Мой призыв не вмешиваться во внутренние дела Анголы, прекратить поставки оружия УНИТА особенного отзвука не получил. Я уверял, что правительство Анголы все больше переключается на политическое решение внутренних проблем. Не исключено, однако, что юаровцы имели другую информацию и, соответственно, иное мнение.

Бота согласился с тем, что начавшийся процесс необратим. Тут он указал на полноводный поток за окном, воскликнув: «Слишком много воды накопилось в реке, чтобы се можно было сдержать».

Разумеется, не во всем мы сходились. Бота упрекал меня в том, что Советский Союз помогает Африканскому национальному конгрессу. «Он проводит террористические акты, убивает невинных людей советским оружием, где же ваше новое политическое мышление? Многие, если не все белые в моей стране считают, что СССР хочет нас уничтожить».

Я как мог опровергал это, говорил Боте, что от правительства больше всего зависит, чтобы прекратилось насилие. «Вы не идете на переговоры с АНК, давите их, и в этих условиях мы не можем не продолжать оказывать помощь преследуемым». Вместе с тем отмечал, что большевистская партия, еще когда она создавалась, осудила террористическую деятельность, откуда бы она ни исходила.

Бота (Малан больше молчал) выражал сожаление, что между СССР и ЮАР практически отсутствуют контакты: «Мы плохо информированы друг о друге, хотя у нас с симпатией относятся к перестройке и гласности (эти слова он произносил по-русски) и стремятся следить за тем, что у вас происходит». Он подчеркнул, что они с сочувствием относятся к тем трудностям, которые возникли тогда в Армении и Азербайджане, включая конфликт вокруг Нагорного Карабаха.

Южноафриканцы призывали к большему пониманию их собственных проблем. Апартеид, по их словам, далеко не таков, каким его себе представляют в Советском Союзе. Более того, лишь крайне правые цепляются за него. Остальные понимают, что с таким режимом далеко не уедешь. Правительство ЮАР ищет якобы возможности политического решения, но этому мешает другая сторона. «Освободи мы сейчас Манделу, — патетически восклицал Бота, — и он немедленно будет убит самими же черными».

Я, в свою очередь, упирал на то, что если у них и происходят изменения, то слишком медленные. «В положение страны изгоя вы поставили себя сами системой апартеида. Чем скорее он будет демонтирован, причем без взрывов и насилия, тем лучше. Тогда ЮАР займет подобающее ей место в международном сообществе. Нелепость, что СССР хочет вас закопать».

Примечательно, что Бота высказывал мысли, которые повторял в беседах со мной и позже — США, мол, представляют для ЮАР большую угрозу, чем СССР. В случае, если возникнет мировой конфликт, Южноафриканская Республика не присоединится к фронту против СССР. «Мы — африканская страна с колониальным прошлым. Именно в войне против буров англичане изобрели концентрационные лагеря. Если бы они не помещали туда наших женщин и детей, им бы нас не победить». Понятно, для чего делались такого рода высказывания.

Но вот когда Бота предсказывал, что Африку ждут тяжелые годы, ибо с ужасающей быстротой распространяется СПИД, он вряд ли фальшивил. Я спросил его, не найдется ли в ЮАР новый К. Барнард, на этот раз такой, который изобретет лекарство против чудовищной болезни.

Здесь южноафриканцы, на этот раз оба, заговорили о том, насколько желательно сотрудничество между двумя странами и в области здравоохранения, и во всем остальном, особенно в торговле. Ведь мы поставляем одни и те же товары — алмазы, платину, золото и т. д. Почему бы не обговорить весь этот комплекс?

Словом, несмотря на некоторые диссонирующие нотки, беседа получилась. Я за эти полтора часа почувствовал: пусть мучительно, но пересматривают юаровцы свои представления, хотят выйти из международной изоляции, ищут контакт с нами. С ними, видимо, можно иметь дело по части анголо-намибийского урегулирования. Хорошо бы, чтобы и они поняли, что наша страна действительно за договоренности.

Вышел я из гостиницы в прекрасный африканский вечер — как известно, в Африке лучшее время — утро и предночная прохлада — и натолкнулся на знакомого английского журналиста Тони Робинсона. С ним мы дружим до сих пор. Он, естественно, тут же спросил: «Что нового, Анатолий?» Нового у меня было в избытке, и я с некоторым трудом сдержался оттого, чтобы в возбуждении не поделиться всем с англичанином. Но даже и в этом маловероятном случае сначала полагалось бы отправить телеграмму в Москву.

Но оказалось, что всего нового я еще не знал. Буквально через полчаса — сенсация: президент ЮАР отозвал из Браззавиля свою делегацию. Значит, действительно недипломатическим было опоздание южноафриканцев на наше рандеву. Недоволен он был тем, что делегация проявила якобы чрезмерную мягкотелость на четырехсторонних переговорах. Но это стало мне известно лишь позже, когда американцы успокоили меня, заверив, что «молодой Бота одолеет старого» (за глаза этого последнего называли крокодилом). Пока же для меня дело выглядело так: состоялся первый, пусть закрытый, советско-юаровский контакт на правительственном, по крайней мере с их стороны, уровне, и мои собеседники тут же покинули переговоры. Ничего себе поговорили!