Брюсов Орден. Ради лучшего будущего

Глава 16

г. Москва, июль 20** года

Текущий поток времени

Вечером этого же дня я навестил в больнице Зулю Ибрагимову.

Должен признаться, самому мне такая идея в голову бы не пришла — Полина подсказала. Или даже, скорее, настойчиво посоветовала. В Ордене, мол, так принято — особенно с учетом, что мы с Зулей, пусть и недолго, числились напарниками.

Полина же организовала, чтобы меня пропустили в больницу в неприемный час — с кем-то по-быстрому созвонилась и договорилась. Я еще тогда подумал, что она все через своего отца провернула, но едва ли это и в самом деле было так — позже станет ясно почему.

Больница, собственно, Ордену не принадлежала, но, как я успел нагуглить по пути, считалась одной из самых лучших в Москве. В подъезде и коридорах, через которые проходили посетители, все блестело и сияло, на стенах через каждые пять метров висели огромные зеркала в золоченых рамах, а люстры под семиметровым потолком сделали бы честь иной королевской или президентской резиденции. Лечебное отделение выглядело несколько скромнее — подчеркнуто функциональным, но при этом почему-то уютным и даже умиротворяющим — ни грана казенной холодности.

Подведя к нужной двери, сопровождавшая меня в коридорах клиники медсестра проскользнула внутрь первой, коротко переговорила с пациенткой — я слышал голоса, но слов не разобрал — и только затем разрешила войти мне.

Зуля лежала в отдельной палате. Левая нога девушки, от стопы до колена закованная в толстый белый кокон, покоилась на хитром подвесе из гнутых трубочек и серебристых тросиков. Оставленная поверх одеяла правая рука моей несостоявшейся напарницы также была в гипсе — по локоть. Заплетенные в многочисленные тонкие косички волосы, еще недавно фиолетовые, а теперь цвета вороньего крыла, в беспорядке раскинулись по подушке, словно черные змеи вокруг лика Медузы Горгоны — может, и не самое удачное сравнение для образа юной девушки, но такое уж у меня родилось — вслух я ничего подобного, естественно, не произнес, лишь бросил с порога, растянув губы в улыбке:

— Привет!

— Привет… — при виде гостя на лице Зули отразилось скорее удивление, нежели радость. Она чуть приподняла голову и «змеи» на подушке дружно зашевелились. — А что это ты не на тренировке?

— Дали выходной. Ты… как? — не самый оригинальный вопрос, но другого мне сходу не придумалось, а подготовить речь заранее я не позаботился.

— Как видишь… — воспарив над белым одеялом, рука в гипсе указала на ногу в гипсе. — Висю… Подвешена на ниточках… Как и все мы, впрочем, — задумчиво добавила девушка, аккуратно кладя поврежденную руку обратно. — Мы на них висим, а нас за них дергают. А когда нужно — одергивают.

— Ну… — несколько сбитый с толку этой ее философией, протянул я.

— Ладно, не обращай внимания, — слегка качнула головой, снова вызвав оживление среди своих «змей», Зуля. — Настроение просто паршивое — с чего бы, да? — усмехнулась она. — Спасибо, что навестил, я не ждала…

— Ну, мы же, типа, напарники… — пробормотал я.

— Были напарники, да все вышли, — скривилась девушка. — Кстати, кого там поставили вместо меня?.. Нет, погоди, — прежде, чем я успел открыть рот, быстро добавила она. — Дай сама угадаю. Белоголовцеву, разумеется?

— Да, Полину, — кивнул я. — Тебе уже кто-то рассказал?

— Говорю же: угадала, — хмыкнула Зуля. — Невелика сложность, вообще-то.

— Как это невелика? — не понял я. — Эмиссаров же Машина выбирает…

— Ты в дверях-то не стой, проходи, — бросила девушка вместо ответа. — Вон, располагайся, — показала она глазами на табурет в ногах своей кровати.

Сделав полдюжины шагов, я присел на его краешек.

— Так как ты узнала насчет Полины? — спросил снова.

— Ты, понятно, у нас недавно, но уже бывал на общих сборах, — как-то уж слишком издалека начала Зуля. — Много видел в Ордене народу нашего возраста?

— Ну…

Стоп! А ведь и правда! До сих пор я об этом не задумывался, но моих сверстников — плюс-минус пара лет — в Ордене можно было пересчитать по пальцам — еще, глядишь, и незадействованные бы остались. Преобладали люди старшие, от тридцати и выше — ну или наоборот, дети и подростки. Странное какое-то соотношение, честно говоря…

— Парней вообще страшный дефицит — до твоего появления, по сути, один Петруха и был, — не дождавшись от меня внятного ответа, но, как видно, уловив на лице некий отблеск понимания, заговорила Зуля. — Ну, еще Горилле двадцать девять, но он с нами особо не общается. Витек в свой полноценный тридцатник и то чаще снисходит. Девчонок у нас чуть больше, но и с ними небогато. Кроме нас с Белоголовцевой это Светка с Танюшей. Есть еще Маша — ты ее, скорее всего, не видел, она в Интернате практику проходит, помощницей воспитателя, и в общих залах редко показывается. Плюс Кристина Ястребкова — но эта учится в Питере, Скачки обычно там и пересиживает. В Питере, кстати, еще наш парень один живет, Игорь, как и ты — я когда о тебе в первый раз услышала, даже подумала, что это он наконец в Москву перебрался. Но нет. Короче, добавим сюда парочку школьниц-шестнадцатилеток, и список будет полным. Усекаешь?

— А почему так? — спросил я.

— А Уроборос его разберет. Говорят, бывают десятилетия, на Столпов урожайные, а бывают — победнее. И наше, выходит, какое-то совсем уж нищее. Плевать на причины, честно говоря. Тут важно, что в нашем конкретном случае развернуться Машине было особо и негде — если, конечно, ей требовалась именно девушка и именно моя ровесница. Теперь смотрим: Белоголовцева, Светка, Танюша, Маша и Кристина. Мелких я не беру. Светка и Маша сходили на миссию по разу еще в Интернатские времена — и Машина о них словно забыла. Верный признак, что они ей не приглянулись — у нее же, у Машины, свои предпочтения. К кому-то, как к Белоголовцевой или, вон, к Витьку тому же, она явно благоволит, а кого-то пробует — и отвергает. Кого-то, кстати, вообще не спешит использовать — Танюша до сих пор ни разу не привлекалась, у меня до последнего Скачка тоже не было ни единой миссии. В текущем потоке, правда, уже третья должна была состояться — но, как видишь, не сложилось… Однако сейчас не об этом, — одернула она сама себя, успев, впрочем, на миг помрачнеть. — Даже если выбирать из всех пяти кандидаток — шанс, что пошлют именно Белоголовцеву, получается весомый. А уж если учитывать все нюансы… Так что смысл был, — не слишком внятно закончила она вдруг.

— Смысл?

— Смысл Эф Эф меня устранить.

— Что? — опешил я.

— А то самое! — резко повысив голос, бросила девушка. — Думаешь, я часто с лошади падаю? Да еще чтобы меня потом по кусочкам собирали?! — Зуля судорожно дернула загипсованной ногой — так, что зашаталась вся удерживавшая ту на весу конструкция. Судя по гримасе, исказившей лицо пациентки, неосторожное движение отдалось ей неслабой такой порцией боли, но речь свою моя собеседница прервала разве что на секунду. Снова заговорила она, правда, уже чуть тише. — Там проволока была натянута между деревьев — в последний момент я заметила блеск, но сделать уже ничего не успела — лошадь споткнулась, и я полетела кувырком. Хорошо не шею сломала, а только руку с ногой. Головой, кстати, тоже приложилась — и вырубилась. Поэтому не смогла сразу все проверить. Когда пришла в себя, уже возле конюшни, спросила инструктора, но он сказал, что ничего там не было. Но смотрел при этом почему-то в сторону, глаза в глаза — словно боялся, — нервно сглотнув, девушка умолкла.

— То есть… Погоди! — воспользовавшись паузой, поспешил заговорить я. — Ты считаешь, что твое падение подстроил Эф Эф?

— Ну а кто же еще? — фыркнула Зуля.

— Но зачем это ему?!

— Затем, чтобы протащить свою драгоценную дочурку тебе в напарницы. А меня, наоборот, убрать подальше! Одним выстрелом убить двух зайцев.

— А что, место моей напарницы медом мазано? — хмыкнул я, пытаясь скрыть растерянность за иронией.

— Вспомни, о чем мы только что говорили, — устало покачала головой девушка. — Наших ровесников в Ордене — всего ничего. Парней — особенно. При этом более-менее счастливую пару такие как мы могут образовать только в своем кругу. Вот Эф Эф и подыскивает любимой доченьке достойного кавалера. Петруху он всерьез не воспринимает, питерского Игоря за что-то недолюбливает — остаешься только ты. Не заметил, Эф Эф с самого начала носится с тобой, как с писаной торбой?! И нет-нет да и сведет с дочуркой. А тут вдруг Машина другую к тебе в пару поставила. Да не абы кого, а извечного недруга его дочери. Непорядок же! Срочно исправить! Вот он и исправил.

— Дешевая мелодрама какая-то… — пробормотал я. — Да ну, бред же!

— Вообще никакой не бред! Или вот это — тоже бред?! — тряхнула она сломанной ногой — кажется, даже сильнее, чем в прошлый раз.

— И Полина, по-твоему, обо всем знает?

— Если не дура, то догадывается. А Белоголовцева у нас кто угодно, только не дура!

— Между прочим, — обрел я внезапно твердую почву под ногами, — это именно она посоветовала мне тебя навестить! Так что нет, не бьется у тебя теория заговора! — с облегчением заключил я.

— Еще как бьется! — холодно усмехнулась Зуля. — Это у нее такая форма протеста. Назло папаше. Эф Эф как узнал, что ты здесь — а он уже узнал, поверь — так небось от досады кирпичами ср… испражняется. Ну да не бойся, — бросила она, должно быть, неверно прочтя выражение моего лица — что бы там ни отразилось, был это не испуг. — Тебе он ничего не сделает. Да и мне, скорее всего, тоже уже — слишком явно будет. Ну и насчет Белоголовцевой особо не обольщайся. Насколько могу судить, ты совсем не в ее вкусе. К тому же, она до сих пор страдает по тому своему парню. Ну, которого зимой грузовик сбил.

Эту историю — про грузовик — я знал. И поведала мне ее сама дочка Федора Федоровича — каких-то пару часов назад, в том самом кафе на Волоколамке.

* **

…— Не обошлась, — мотнула челкой Полина. — Был у меня пятый. Даже в текущей реальности — был. Папа его меня и лишил…

— В смысле — лишил? — поднял я на собеседницу недоуменный взгляд.

— В буквальном. Понизил градус. Это в Ордене такое наказание для провинившихся. Применяется редко, но мне вот «повезло».

— И за что же это тебя разжаловали аж до второй степени? — поинтересовался я.

— До первой, — невесело усмехнулась девушка. — Вторую я с тех пор себе уже вернула. Могли вообще отобрать кольцо, но на это у отца, как видно, рука не поднялась. А решал он — Гроссмейстер тогда серьезно болел (как раз очередная пандемия коронавируса разразилась), и отец его замещал.

— Так за что, все-таки, подобные строгости? Если это, конечно, не секрет.

— Ага, секрет. В курсе которого в Ордене каждый второй — не считая каждого первого… И я даже знаю, кто разболтал — имя сплетницы начинается на «Зуль» и заканчивается на «фия». Ну да это уже неважно. Сейчас расскажу, короче — только еще один коктейль попрошу, — отодвинула она от себя высокий фужер с тонкой соломинкой, торчавшей из оставшихся на дне розовых ягод и зеленых листиков — натуральной, не пластиковой.

Я покосился на собственный бокал — тот был еще полон почти наполовину. Тем не менее, подошедшая официантка предложила повторить мне пиво — получив, впрочем, в ответ неуверенный, но отказ.

— Как-то так сложилось, что Машине я пришлась по нраву, — начала рассказ Полина, когда ей наконец принесли заказанный напиток — на этот раз ягодки в фужере были голубыми, а листики — желтыми. — Но в текущей версии реальности — похоже, особенно. В первый раз меня послали на миссию в восемь лет — в паре с отцом, кстати. По легенде я там, правда, приходилась ему не дочерью, а сироткой-крепостной, которую он — тульский помещик — выиграл в карты. Забавное у нас тогда вышло приключение — ясное дело, всей опасности я в силу возраста не осознавала… Ну да не суть. Машина выбирала меня еще дважды подряд, потом последовала небольшая пауза, затем еще одна заброска — и снова пауза, уже на несколько лет. В четырнадцать Машина обо мне опять вспомнила… В общем, к выпуску из Интерната я намоталась на миссии на полноценный пятый градус. Официально мне его, правда, не присвоили — ждали совершеннолетия — но все, кому положено, о нем знали. А за год до окончания школы я встретила мальчика. На полгода меня старше. Обычного человека, не Столпа…

— Это как же он тогда оказался в Интернате Ордена? — не понял я.

— А он и не оказывался. Интернат — не тюрьма, время от времени нас выпускали подышать воздухом свободы. Там мы с Тёмой и пересеклись. Первая любовь, все дела. Часы и минуты, что мы проводили вдвоем, были счастливейшими в моей жизни… — словно споткнувшись, она замолчала, а я вдруг поймал себя на мысли, что слушать об этом Тёме мне не то чтобы неприятно… Как-то дискомфортно. Ну в самом деле, я же не рассказываю Полине о своих отношениях с Ольгой или той же Ирочкой! — А потом, после очередного Скачка, оказалось, что Тёма погиб, — снова заговорила девушка, отпив из своего фужера. — Уже месяц как. Попал под грузовик… Я была в отчаянии! Хотела тоже броситься под колеса. А тут Машина назначила меня на очередную миссию. И я подумала: крутись Уроборос, я же повелеваю временем! Меняю историю! Что мне стоит изменить один лишний эпизод?

— Твой отец мне как-то говорил, что такое невозможно, — заметил я, вспомнив тот наш разговор с Эф Эф — о судьбе моих родителей.

— Не только тебе. И был совершенно прав, скорее всего… Но мне казалось, что я все продумала. Незадолго до своей гибели Тёма нашел на чердаке одного старого дома клад. Ну, как клад — чугунок с ржавыми железками и, может, парой медных монеток. Как раз примерно из времени, в которое меня посылали. И место почти совпало. И я решила подложить в тот чугунок письмо. В котором предостеречь Тёму. В прошлом подложить, разумеется.

— Не факт, что он бы поверил такому странному посланию, — с сомнением заметил я.

— Написать так, чтобы все сработало, было меньшей из проблем. Куда сложнее — проникнуть на нужный чердак. Да еще так, чтобы не вызвать подозрений у наблюдателей Ордена. Но я справилась… Почти. На пункте должен был сидеть Витек Панкратов — я договорилась, что он меня прикроет. Кое-что обещала… Не важно что. Кое-чем пригрозила — тоже неважно чем. И он, в общем-то, не подвел. А вот я облажалась. Хотя, казалось бы, все предусмотрела! Помимо бумажного письма подбросила лазерный диск и глиняную табличку с надписью… Но поток времени так просто не обманешь… — Полина снова ненадолго прервалась, потянувшись к бокалу. Шумно свистнув соломинкой, продолжила: — Бумага промокла и письмо сделалось нечитаемым. Глиняная табличка рассыпалась — Тёма ее даже не опознал, принял за налетевшую грязь. А диск, как потом оказалось, он просто не стал брать — видно, решив, что тот портит старинный имидж находки. Потом я нашла этот проклятый диск на чердаке, но файл все равно не открылся — наверное, носитель тоже испортился за двести с лишним лет… Вот такая печальная история, — подняла на меня глаза девушка — и тут же снова их опустила, но я успел заметить, как блеснула слезинка. — При этом в прошлом меня даже не спалили. Но, должно быть, Зуля — почти уверена, что это была она — нашла в спальне черновик письма, который я второпях забыла сжечь — и настучала интернатским воспитателям. Жуткий вышел переполох! Все наперебой завопили об угрозе парадокса. Началась проверка. Витьку влетело — но он как-то отмазался. А меня чуть не выгнали из Ордена… Крутись Уроборос! Лучше бы выгнали, но Тёма прочел то мое письмо…

— Так ты бы даже не узнала, прочел он его в очередной реальности или нет, — покачал головой я. — Уж поверь человеку, прожившему жизнь без кольца… Или, когда его отбирают, память продолжает накапливаться?

— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Но что-то, ясное дело, меняется. Впрочем, ты же как-то жил?

— Приспособился, — хмыкнул я. — Но жизни такой и врагу не пожелаю.

— Я понимаю… — кивнув, прошептала девушка. — Наверное, понимаю…

В пальцах Полины хрустнула, переломившись пополам, коктейльная соломинка — когда девушка успела достать ее из фужера, я и не заметил.

* **

Этой ночью мне снилось, что я на миссии — уговариваю Пушкина зашифровать в стихах сообщение для моих родителей. Поэт упирается, выдвигает одно возражение за другим, но ни одно из них не кажется мне убедительным. Время от времени в комнату входят Федор Федорович, Виктор, Горислав, Полина и даже Ольга с Ковальским (последние двое — вместе, чуть ли не под ручку) — и все как один горячо поддерживают упрямца Пушкина. В конце на лошади в двери въезжает Зуля — причем вся в гипсе, как в скафандре, только лицо виднеется.

«Не соглашается?» — спрашивает, кивая на Александра Сергеевича. Голова у нее закована нацело с туловищем, но каким-то образом двигается.

«Нет», — развожу я руками.

«Так убить его за это мало!» — заявляет Зуля.

В руках у нее откуда-то появляется допотопный автомат — как у гангстеров в американских фильмах. Очередь прошивает Пушкина — но тому все нипочем.

«То, что мертво, умереть не может! — хихикает поэт, пожевывая гусиное перо. — Отличная фраза, кстати — надо будет в «Евгении Онегине» использовать. Или в «Руслане и Людмиле»? Как думаешь, где лучше будет смотреться?»

Затем все повторяется снова — раз, другой, третий… Я то забываю какие-то аргументы, то снова их вспоминаю, то изобретаю новые — только все без толку: помогать мне Пушкин не желает категорически.

Что характерно, Ирочки в моем сне не было. Зато утром меня ждало ее сообщение в мессенджере:

«Встретила классного парня. Прости. Не звони и не пиши. Но разрешаю иногда вспоминать. Удачи, было неплохо», — и еще две строчки разнообразных смайликов, разглядывать которые внимательно я не стал.

Тоже спишем на происки коварного Эф Эф?!