Брюсов Орден. Ради лучшего будущего

Глава 24

г. Санкт-Петербург, 2 (14) марта 1881 года

3849-е санкционированное вмешательство в поток времени (сбой)

— Ну и объясните мне, любезный Алексей Дмитриевич, за каким, как у нас говорят, Уроборосом нашему Ордену понадобилось убивать Государя Императора? — сухо поинтересовался генерал.

— В наше время тоже так говорят… — на моем лице промелькнула легкая ухмылка, тут же, правда, изгнанная прочь болезненным спазмом.

Я возлежал на пуховой перине, со всех сторон обложенный подушками — буквально утопая в этом постельном великолепии. Мои скулы и подбородок были густо вымазаны какими-то едкими мазями, на лбу покоилась холодная повязка примочки, которую каждые полчаса меняла на новую молчаливая пожилая женщина в черных одеждах — про себя я называл ее «монахиней». Пахло спиртом, медом и какими-то травами.

В качестве обезболивающего меня поили горьким отваром, в котором я заподозрил было опиум (а чего еще прикажете ожидать от просвещенного XIX века?) и поначалу всячески пытался от него отвертеться, но меня успокоили, сказав, что это настойка из смеси белены, каннабиса и ивовой коры. Не то чтобы сие чудо народной медицины совсем не помогало — возможно, без него все было бы еще хуже — но малейшая попытка пошевелить головой все равно вызывала в моем мозгу взрыв бомбы — вероятно, подобной той, что предназначалась Александру II — а каждое произнесенное слово отдавалось в челюсти ударом когтистой лапы.

К тому же из-за последствий взрыва ли, а может, из-за упомянутой дурман-травы, мысли мои затейливо плутали и путались, когда же усилием воли я пытался хоть как-то сосредоточиться, это снова отдавалось болью — добро хоть не резкой, как при физическом движении, а тягучей и тупой, но «зато» долго потом не отступающей.

Однако выбора у меня не было — Осип Фомич (этим именем представился мне генерал) задавал вопросы, и на них нужно было отвечать — вроде как, в моих же интересах. А то, что, забываясь, временами я ронял фразы и не по делу — наподобие брошенной только что, о бытующей в Ордене поговорке — тут уже, вероятно, виной была моя нынешняя пришибленность — инстинкты срабатывали раньше, чем полусонный разум успевал сказать им свое «Стоп!».

— А что до Императора, — переведя дух, продолжил я, — то Орден тут ни при чем… Это все ваши местные революционеры постарались… Я там случайно оказался… И, толкнув бомбиста, по сути, Государя вашего спас… При естественном ходе дела царь должен был погибнуть — а ваш полковник… Добрейшей души человек, кстати, — не удержался я от едкого замечания. — Так вот, полковник проговорился, что Император выжил…

— Не судите строго господина Скуратова, — покачал головой Осип Фомич. — Он верный слуга царю и воспринял происшедшее как личное себе оскорбление. Ну и кое с кем другим его методы сработали исправно. Первый, выживший бомбист — некто мещанин Рысаков — уже много успел нам рассказать. Вас, кстати, он и в самом деле в числе заговорщиков не называет. Кстати, раз уж на то пошло, ответьте, для мня это важно: вы действительно дворянин? И капитан Евгений Радкевич, часом, не ваш предок? Встречал я его на турецкой войне…

— Сословия в России отменили в 1917-м… — решил я сконцентрироваться только на первой части вопроса. — Нет более ни дворян, ни мещан… Хотя нет, мещане, пожалуй, как раз сохранились… В каком-то смысле… Правда, наверное, мне не следовало вам этого рассказывать… — с запозданием сообразил я. — Да и вообще, наша с вами встреча — готовый рассадник парадоксов…

— Если хотите, верну вас полковнику Скуратову и навсегда забуду о вашем существовании, — усмехнулся генерал. — Хотя, после того, что вы рассказали о ликвидации в Империи дворянства… Нет, — вздохнул он, — такого точно не забудешь. Остается лишь надеяться, что все это — ради лучшего будущего.

— Ради лучшего будущего… — как заклинание повторил я девиз Ордена.

— А насчет парадоксов — не переживайте, — продолжил между тем Осип Фомич. — Пердимонокли, подобные вашему, уже случались — и, насколько мне известно, ничем страшным не обернулись. А известно мне, поверьте, немало…

— А какой у вас градус посвящения? — машинально спросил я.

— Уж наверняка повыше вашего, сударь, — хмыкнул генерал. — А у вас что, принято о таком спрашивать? В наше время подобный вопрос считается неподобающим.

— Извините, — пробормотал я. — Я не знал… У нас это в порядке вещей… У меня третья степень посвящения, — зачем-то добавил в конце.

— Извинения приняты, — вполне серьезно кивнул мой собеседник. — Как я и сказал, мой градус значительно выше вашего. А теперь, сударь, будьте так любезны, расскажите — со всеми возможным подробностями — как именно вы оказались вчера на набережной Екатерининского канала. Да еще в столь неудачный… Или, наоборот, удачный — если верить вашей версии случившегося — момент. Отдельно прошу уточнить, почему на вас был мундир эпохи Николая Павловича — подобных ошибок в экипировке даже мы не допускаем. Ну и где ваш спутник — только не говорите, что в будущем на миссию отправляют в одиночку…

— В одиночку не отправляют… — покачал головой я — зря шевельнулся: только организовал себе под черепом очередной локальный теракт. А может, и не зря: взрыв боли изгнал из головы все лишние мысли, включая сомнения. — Вы правы, нас было двое, — продолжил я на этом расчищенном поле уже уверенно. — Я и моя напарница. Мы прибыли из первой половины XXI века. Но изначально не к вам — в январь 1837 года…

* **

— На случай, если это вам интересно, сударь, — проговорил генерал, внимательно выслушав мой рассказ и задав несколько уточняющих вопросов — весьма четких и уместных. — В нашей версии истории в начале января 1837 года за Александром Пушкиным действительно числится несостоявшаяся дуэль с неким поручиком Солженицыным. Противник на место поединка не явился, чем, по утверждению свидетелей, немало раздосадовал поэта. В сопровождении господ Данзаса и д’Антеса он направился по известному ему — и вам — адресу, где оного Солженицына не застал, но обнаружил мертвое тело отставного майора Ковальского, секунданта своего сбежавшего противника. Полиция провела расследование, однако убийца схвачен не был. Что до Пушкина, то на следующий день после несостоявшейся дуэли на улице в него стрелял неизвестный. Рассказывали, будто поэта уберег Господь: в момент выстрела Александр Сергеевич поскользнулся на льду, упал, и пуля лишь зацепила ему плечо. Стрелявшего так и не нашли. Более того, осталось непонятным, откуда вообще был произведен выстрел: от любой возможной точки расположения стрелка дистанция для пистолета — да даже и для ружья — была слишком большой. Сразу после этого случая Пушкин с семьей уехали из Петербурга. Некоторые выражаются резче: сбежали. Но от судьбы не убежишь. В дороге у поэта открылась та самая рана в плече. Оставленная без должного ухода, она воспалилась — и произошло заражение. Меры снова не были приняты вовремя, а когда Пушкин попал в руки квалифицированного врача, было уже поздно. 29 января поэт скончался.

Вот как, значит? Я прикрыл глаза, старательно концентрируясь на ускользающей мысли. Стреляла Полина из своего карабина — тут сомневаться не приходится. Получается, она осталась в 1837-м — как минимум, на день — и решила все же исполнить миссию. На первый взгляд, не преуспела — выстрел пришлось делать издалека, да еще эта история со скользким льдом… Моя напарница промахнулась, сумев лишь легко ранить везунчика-Пушкина. Но, как верно заметил жандарм, от судьбы не убежишь. Или, выражаясь научным языком, поток времени — субстанция весьма инертная. Суждено было поэту умереть в конце января — он и умер…

— На случай, если вам это интересно, ваше превосходительство… — не столько передразнивая собеседника, сколько просто идя по проторенной им дорожке, проговорил я, открыв глаза. — Вчерашнее счастливое спасение Императора в потоке никак не закреплено. Ежели все пойдет само собой — в ближайшее время он все равно должен умереть. Хотите переиграть судьбу — усильте бдительность.

— Уже сделано, — кивнул Осип Фомич. — Государь находится под лучшим присмотром из возможных. И да, я понимаю, что даже это не дает нам гарантий — но как верноподданный сделаю для безопасности Его Величества все, что смогу… А как товарищ Гроссмейстера Ордена — постараюсь помочь вам.

— Очистите меня от обвинений в попытке цареубийства? — уточнил я.

— Это само собой. Но главное — попробую вернуть вас в ваше время. Да, это возможно, — быстро добавил он, упреждая мои скороспелые вопросы — в порыве немедленно их задать я даже приподнялся на своих подушках, забыв о боли. — И нет, обещать я пока ничего не могу. Но, как уже упоминал, казусы, подобные вашему, в анналах Ордена зафиксированы. Некоторые из них удалось разрешить благополучно, хотя и не все. Так-то ясно, что нужно делать… Но, как говорят французы, le bon Dieu est dans le détail[15]…

* **

— Так или иначе, это не вопрос нескольких дней, — заметил Осип Фомич. — Для организации переноса вас потребуется доставить в Москву, поближе к Машине. Но, во-первых, придется подождать, пока заживут ваши раны…

— Не нужно ждать, я готов ехать! — горячо заявил я, порываясь сесть, но осуществить этого простого движения не смог. Пришлось сделать вид, что и не собирался.

— А во-вторых, что куда важнее, пока не завершено следствие, забрать вас из Петербурга я не вправе, — не обращая никакого внимания на мои дерганья, размеренно продолжил генерал. — Перевести из обвиняемых в разряд свидетелей — это одно, но вовсе вырвать из дела… Слишком рискованно. Да и не нужно. Ваше нынешнее состояние всяко не располагает к переезду.

— Понятно… — пробормотал я, решив до поры смириться. — А Полину… Ну, мою напарницу, — уверенности, называл ли я ранее жандарму настоящее имя девушки, у меня не было. — Ее вы тоже сможете вернуть в будущее?

— Из 1837 года? — саркастически усмехнулся Осип Фомич. — Разве что она также прибудет сюда, в 1881-й. Подобно вам, напрямик — ну или, так сказать, своим ходом, за годом год… Сколько ей в таком случае исполнится нынче?

«На автомате» я попытался подсчитать, но цифры в голове безнадежно перемешались.

— На миссию она пошла в восемнадцать, — это все, что смог я пояснить.

— Значит, теперь ей около шестидесяти лет, — «обрадовал» меня генерал. — Небось, внуков воспитывает… Шучу, — поспешил он, однако, заметить тут же. — Наиболее вероятно, что ваша напарница эвакуирована в штатном порядке. Если бы сбой касался вас обоих — скорее всего мы бы и ее увидели на Екатерининском канале. Впрочем, тут мы с вами можем лишь строить предположения — в той или иной степени обоснованные. Так что лучше вернемся к вашей собственной судьбе — с ней все пока куда более прозрачно. Скажите, в вашем веке Машина все еще находится в подвале Сухаревой башни?

— Сухаревой башни? — нахмурившись, переспросил я.

— Сухарева башня в Москве. Там Машина стояла с времен Якова Брюса, — уточнил жандарм. — Место надежное, находится под монаршим патронажем, никому чужому не подступиться — ни в каких чинах…

— Нет, — выговорил я. — Башню снесли… снесут в XX веке. Наверное, тогда Машину и перевезли. Я точно не знаю, как-то не интересовался этой темой…

— И где же она теперь? Вернее, потом?

— В районе Волоколамки… — ответил я — все же после некоторых колебаний. Секрет, конечно, еще тот, но все же…

— Машина не в Москве? — удивился мой собеседник. — В уездном городе Волоколамске?

— Нет. В Москве. На Волоколамском шоссе. Ну, на тракте. Это часть Москвы. Будет. В районе метро «Тушинская». Метро — это такая подземная железная дорога.

— Метрополитен? — уточнил генерал. — Как же, слыхал: в Лондоне такой уже есть и, вроде бы, в Северо-Американских Соединенных Штатах… На карте сможете показать? — спросил он затем.

— Думаю, смогу…

* **

— О, да это аж за усадьбой Покровское-Глебово! — присвистнул Осип Фомич, когда после долгих поисков я наконец ткнул пальцем в некую область на принесенном по его приказу топографическом плане. — Разрослась Первопрестольная! Вот так и понимаешь, что скрывается за нашим «ради лучшего будущего»… — восхищенно проговорил он. — Велико ли здание, где стоит Машина? — спросил уже с прежней деловитостью.

— Весьма велико, — подтвердил я. — Там, по сути, целый квартал занят штаб-квартирой.

— А вот это уже не очень хорошо, — помрачнел жандарм. — Чтобы вернуть вас в будущее, нам придется синхронизировать работу обеих Машин — нашей, и той, в веке XXI. При этом, располагаться они должны в одной и той же географической точке — плюс-минус двадцать саженей. Там же должны будете находиться и вы. Нашу Машину мы перевезем — уверен, Гроссмейстер даст на это свое согласие — но вот что касается вас, сударь… С Сухаревой башней было бы просто — ее длина по фасаду около двадцати саженей, ширина — без малого двенадцать. Нужную дистанцию можно выдержать, просто находясь на мостовой возле здания — так, по моим сведениям, и поступили в прошлый раз, отправляя домой жертву сбоя. Но если само здание слишком большое…

— Сажень — это сколько? — уточнил я.

— Три аршина.

— То есть около двух метров, чуть больше… — проговорил я для себя. — Нет, комплекс зданий штаб-квартиры точно крупнее, — сообщил со вздохом. — Гораздо крупнее.

— Тогда велик риск, что, перенесясь в будущее, вы окажетесь внутри какой-нибудь внутренней стены или аккуратно вписанным в мебель, — развел руками Осип Фомич. — То есть, либо нам нужна точная схема внутренних помещений, либо придется забрасывать вас на крышу, — заметил генерал. — Там высоко?

— Ну, несколько этажей… Но машина же в подвале, а они там глубокие… Двадцати саженей может не хватить…

— А что насчет планировки?

— Я бывал далеко не во всех помещениях… И в основном — в том же подвале.

— Яму вырыть — не проблема. Важно понимать, где и на какую глубину копать. Можете начертить план здания — хотя бы в той части, что вам знакома? — спросил генерал.

— Я… Я могу попробовать… — неуверенно выговорил я.

— Придется попробовать, — кивнул жандарм. — И, по возможности, не затягивая — операцию мне еще с Гроссмейстером согласовывать…

— Я… Я сделаю, что смогу…

* **

— Сударь мой, сие все, на что вы сподобились? — скептически прищурившись на полученный от меня карандашный чертеж, поинтересовался Осип Фомич.

— Увы, — виновато вздохнул я. — Это — максимум…

Составленная мной схема явно оставляла желать много лучшего. Если в размерах коридоров и комнат я был более или менее уверен — хотя и здесь по мере разрастания рисунка легко могли накапливаться ошибки — то о глубине залегания известных мне этажей оставалось только догадываться.

— На самом деле, не так уж и плохо, — неожиданно заключил жандарм. — Признаться, я ждал куда меньшего.

— Но для безопасного переноса этого явно недостаточно, — снова вздохнул я — с робкой надеждой, что собеседник со мной не согласится.

— Для переноса — недостаточно, — и не подумал возражать генерал, аккуратно складывая чертеж и пряча его в карман своего синего мундира.

— Но… — понял я лишь то, что не успеваю следить за виражами его мысли. — Что ж тогда хорошего?

— Дело в том, Алексей Дмитриевич, что я вынужден перед вами извиниться, — покачав головой, будто бы вовсе невпопад ответил Осип Фомич. — Я вам солгал. Ну, или, выражаясь обтекаемо, умышленно ввел в заблуждение.

— Насчет чего? — похолодел я.

— Насчет возможности вашего возвращения. Не существует способа отправить вас в будущее. В принципе не существует, вне зависимости от места нахождения Машины и прочих деталей. Ну или, по крайней мере, мне таковой способ неведом.

— Э… — растерянно протянул я. — А как же те случаи, о которых вы рассказывали?..

— Тоже выдумка, — развел руками генерал.

— Но… Но зачем? — только и сумел выдавить из себя я.

— Вот за этим самым, — самодовольно похлопал ладонью по карману с чертежом мой собеседник. — Для переноса из потока в поток ваш рисунок совершенно не годится — тут вы правы — а вот для… для некоторых иных целей — в соответствующее время, разумеется, и при дополнительной проработке — вполне. Дело в том… — он ненадолго умолк, словно задумался, стоит ли продолжать — и, как видно, рассудил, что стоит. — Дело в том, сударь, что я представляю отнюдь не Орден.

— А… что тогда? — само собой вырвалось у меня.

— Легион, конечно же, — с доброй улыбкой сытого людоеда ответил Осип Фомич. — Легион — организацию, которая хорошо умеет ждать…