Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Глава 2 Не твой мир, не твое тело, но твой разум

СССР

Мордовская АССР

с. Сургодь

25 июня 1941 г.

Над петляющей проселочной дорогой раздавались веселые голоса. Мальчишки босыми ногами топтали пыль, громко обсуждая новость о войне с немцами. Старшие мечтали о блестящих медалях, и даже чем черт не шутит, об орденах, невольно выпячивая грудь, словно их вот-вот наградят. Младшие с завистью в глазах об этом слушали, остро сожалея о своем возрасте. Подтягивая то и дело спадавшие штаны, они были уверены, что война скоро закончится победой Красной Армии и им так и не удастся попасть на фронт.

— Абзи! [1] — мелкий пацан с оттопыренными ушами и стриженной наголо головой дернул за рукав соседа, крупного брюнета с наглой улыбкой на лице. Сразу было видно, что тот верховодит в их компании. Держался уверенно, да и одет был лучше других. Крепкие ботинки, а не босые ноги, как у остальных, уже о многом говорили. Айтуган, сын самого председателя, и этим все сказано. — А нам с тобой, правда, никак? Я бы твой вещмешок носил, костер на привале разжигал. Могу даже салму сготовить…

Хохотнув, брюнет тут же отвесил мелкому подзатыльник, отчего тот чуть не растянулся в пыли. Но пацан и не думал обижаться, похоже, так получая уже не в первый раз. Быстро вскочил на ноги, звучно высморкался на землю и снова влез в самую гурьбу.

— Куда тебе⁈ Винтовку-то не поднимешь! — презрительно харкнул Айтуган, расправив плечи. Всем своим видом показывал, что ни чета остальным. Он-то точно справится и на войне все сделает, как надо. Обязательно с медалью или орденом назад вернется, по всему селу будет гулять, чтобы все видели. — Иди лучше быкам хвосты крутит!

В ответ мелкий опять шмыгнул носом. Не помогло, зеленая сопля все равно упорна выползала из носа. Пришлось ее рукавом вытереть.

— Хвосты лучше пусть наш дурень крутит, а я все равно на войну сбегу! Вот увидите, — он упрямо насупился, вдобавок топнув босой ногой. — До станции с кем-нибудь доеду, а там на таворняк ночью залезу… Еще завидовать будете.

Упоминание железнодорожной станции еще больше оживило разговор. Мальчишки тут же заспорили, какой паровоз мощнее. Они, правда, в устройстве локомотивов и их видах не разбирались, но это не только не помещало спору, а, наоборот, сделало его еще более жарким. Одни с жаром упирали на высоту трубы, называя ее главной причиной паровозной тяги. Мол, как в домашней печи, при плохой тяге нет и огня. Другие с не меньшим упорством доказывали, что все от котла зависит. Чем больше котел, тем быстрее машина.

За разговорами не заметили, как оказались у подножия холма, где паслось деревенское стадо. В паре верст отсюда как раз виднелись лениво бродящие буренки и сбившееся в кучу овцы.

— Эй, народ, айда лучше над дурнем поржем! — вдруг предложил кто-то из компании. — Напугаем, дурака. Поди, дрыхнет сейчас где-нибудь.

Мальчишки быстро переглянулись и тут же довольно загалдели. Занятие что надо! Глуповатого паренька, что за еду пас сельское стадо, они часто шпыняли, всякий раз изобретая все новые и новые шутки. Один раз всего в грязи вываляли, с ног и до головы. Вылитый черт оказался. Смеху-то потом было, когда тетки у околиц дурным матом визжать начали. В другой раз овцу спрятали в кустах, а ему сказали, что ее течением унесло вниз по реке. Дурень тут же бросился бежать вдоль речного русла, чтобы пропажу отыскать. Словом, им точно не скучно будет. А дурню так и надо — он ведь дурак.

У сельского дурачка, правда, имя имелось. Равилем мама при рождении назвала. Но редкий человек его так звал. Все больше Равой называли или просто дурнеем.

— Пошли… А что сделаем?

— Может сонного в реку кинем? Он же жутко воды боится. Так визжать начнет, что обхохочешься. Поди в штаны от страха наделает…

— Лучше навоза ему в котомку с едой накидаем. Представляете, соберется перекусить, сунет в мешок руку, а нам коровьи лепехи! Ха-ха-ха-ха!

— Нет, зачем еду портить⁈ Лучше я ее съем, — скривился один из них, полный мальчишка в засаленной рубашке и мятых штанах. Сам он из большой семьи, где кроме него еще семь ртов, оттого ходил вечно голодным и все время искал, чтобы съесть. Вот и сейчас даже покраснел от того, что еду могут испортить. Облизнулся, глаза заблестели, похоже, уже представлял, как съест какую-нибудь вкуснятину. — А лепехи в него кинем. Слышите?

— Чего раскудахтались? — лениво бросил Айтуган, молчавший до этого. Он всегда так делал: сначала все скажут, а потом он закончит. Так его еще отец, председатель колхоза, учил. Мол, за тобой, сынок, если хочешь стать важным человеком, в любом споре должно быть последнее слово. Вон парень так и старался делать. — Мы у него портки и рубашку на ленточки порежем. Пусть стадо в село голым гонит. Дурак же прикрываться даже не будет. Так и будет сверкать задницей и яйцами. Настоящая умора будет…

И вот всей гурьбой они уже бросились по дороге. Двое, самый шустрые, впереди бежали, чтобы первыми жертву увидеть. В середке быстро шагал Айтуган с братом, таким же крепышом с черной шевелюрой. Позади пылили еще двое. Толстяк, обливаясь потом, ковылял последним.

— Нашли! Точно дрыхнет! — убежавшие вперед пацаны остановились у раскидистой ивы, став размахивать руками. К себе остальных звали. — Сюда! Только тише, а то разбудим.

Вскоре вся компания оказалась на месте. Тот, кого они искали, и правда, обнаружился в теньке в куче травы. Видно было, что здесь он не первый раз обретается. Худенький парнишка свернулся в клубочек и негромко посапывал. Охапка подсохшей травы укрывала его с головой, словно одеяло. Правда, ноги не помещались, грязные пятки из травы торчали.

— А дурень, хорошее место нашел, — присвистнул Айтуган, удивленный таких убежищем. Больно уж хорошо все было устроено. Можно даже сказать, что устроено с умом, да как-то язык не поворачивался. Ведь, это все слабоумный сделал. — Здесь не дует, от дождя ветки дерева закроют. Травы даже нарвал, чтобы мягче было.

Толстяк, прибежав после всех, сразу же сунулся к мешку с припасами. Сопя от жадности, развязал узел и чуть не с ушами влез внутрь.

— Смотри-ка, бялеш с картошкой положили! — найденный кусок картофельного пирога, он тут же запихал в рот. Давясь, роняя крошки, стал вытаскивать остальное. — Яйца… Лук… О, казы![2]

Хотел было спрятать за пазуху, но получил пинка от кого-то из товарищей. Пришлось поделиться.

— Хватит жрать! Держите его! С рубахи начнем.

И на спящего тут же всей гурьбой набросились. Шипели, кричали, с азартом хватая жертву за руки и ноги. Тот, конечно, отчаянно брыкался, царапался и даже кусался, но все без толку. Слишком уж неравными были силы.

— Сука, укусил! — возмущённо вскрикнул толстяк, сразу же засунувший окровавленный палец в рот. — Больно-то как! Урод, до крови прямо…

Скрутили пастуха, как барашка на закланье. Один прямо на ноги сел, чтобы не брыкался. Еще двое руки в стороны тянули. Айтуган жерубаху резать собрался. У него одного был нож, настоящий складник с разными лезвиями, чему кстати все остальные люто завидовали.

— Как знал, вчера хорошо заточил. Острый, острый, — широко улыбаясь, брюнет махал ножом перед глазами жертвы. Из стороны в сторону, а у того только жутко расширившиеся глаза бегали. Ясно дело, испугался. — Лучше держите, а то пырну его ненароком.

Перехватил нож поудобнее и резко потянул на себя ворот рубахи. Осталось только рубануть по сильнее ножом, что целый лоскут отхватить.

Пастушонок, зажатый мальчишками, замер. Лицо посерело. Глаза дико расширились. Из полураскрытого рта раздавалось еле слышное жалобное скуление, словно от брошенного на улице кутенка.

— У-у-у-у, — всхлипывал он, пытаясь выдавить из себя что-то связное. Без толку, ничего не получалось. Все равно выходило скуление. — У-у-у-у…

Риивал, дроу из благородного дома До’Урден / Равиль, сельский дурачок

Последним, что помнил дроу, были рушившиеся со всех сторон своды пещеры. В проломах сверкали резаки железных големов, которыми управляли дварфы. Рядом пробивались паладины людей, закованные в зачарованный металл. Где-то за ними мелькали алый плащи эльфийских князей. Спасения не было, кругом была лишь смерть.

Только Риивал широко улыбался, хотя улыбка сейчас и напоминала нечеловеческий оскал. Он был, как никогда счастлив. Пусть жуткие пытки, пусть смерть, но рядом с Темной госпожой! Его удостоили великой чести — умереть в объятиях Благословенной Ллос! Никто из великих дроу древности, его легендарных предков, не удостаивался такого!

— Темная госпожа…

Счастье упокоиться рядом с Благословенной Ллос, став ее служителем и после смерти.

— Я готов…

Он готов снова в одиночку выйти против тысяч врагов, держа в руках лишь ритуальный кинжал. Готов с голыми руками броситься на железных монстров проклятых дварфов, схватиться с десятком рыцарей-паладинов. Вцепится в шею ненавистному эльфийскому князю лишь бы вновь оказаться рядом с Темной госпожой.

— Благосло…

Вдруг темнота вокруг него рассеялась. В глаза, словно кувалдой по наковальне, резко ударил яркий солнечный свет. Дичайшая боль затопила все его тело, пронзая тончайшими иголками каждую клеточку.

— А-а-а-а! — не выдержав жуткой боли, дроу закричал. Тело выгнуло, едва не колесом. — А-а-а-а-а!

Его глаза открылись вновь, и рвавшийся из груди крик застрял в горле. Прямо перед его лицом застыл клинок, сверкая в лучах солнца. И человек, его державший, явно целился в Риивала.

— Плен⁈ Человеческое отродье взяло меня в плен⁈ — изумился дроу, дергая головой по сторонам. Рядом были еще люди. Судя по потрепанной одежде, стрелки или пикинеры из вспомогательных войск. Рыцарей-паладинов он бы сразу узнал, тех ни с кем не спутаешь. Получается, святилище уничтожено, Богиня погибла, а он, как последнее ничтожество, стал добычей жалких людишек. — Меня, хранителя Темной госпожи? Твари-и-и!

Дроу взревел. Одна только мысль, что он не смог защитить Богиню, приходила его в неистовство.

— Отродье света, сгиньте!

С хрустом в костях Риивал извернулся, готовясь разразиться градом молниеносных ударов. Тело, на удивление непослушное, казалось деревянным. Прежде стремительные удары, приносящие смерть его врагам, были медленными. У него получались какие-то жалкие тычки, с которыми бы и ребенок справился.

— Aj, etot urod slomal mne ruku! — по-птичьи верещали его враги, сразу же прыснувшие в стороны. — Moi subi, moi subi! Suka, on vibil mne subi!

Самый крупный из людей, похоже, командир отряда, почему-то выронил нож и начал жалобно подвывать, баюкая руку. Какой-то сопляк рядом, вообще, залился слезами, прыгая на одной ноге. Какие же это воины? Разве настоящий воин, пусть и из племени людей, будет рыдать над сломанной рукой или ногой. Сброд какой-то, в самом деле. Может мародеры, пришедший для грабежа земель дроу? А может это такое племя низкорослых людей, выглядящих, как дети?

Ничего не понимая, дроу подхватил с травы нож и сразу же встал в защитную стойку. Видимая слабость врагов не должна была убаюкивать его. Где-то рядом могли бродить остальные. Может они уже подбираются с тыла…

Сделав шаг назад, Риивал уперся спиной в дерево. Сразу же стало спокойнее. За деревом, обрыв и река, а, значит, оттуда на него не нападут. И атаковать его можно было только в лоб.

— Подходите, идово отродье! Я выпотрошу ваши потроха, одену их на ваши шеи, чтобы получилось достойное украшение, — дроу кровожадно скалился, подзывая врагов к себе. Пусть он и слаб телом, но его решимость крепко, как прежде. Сдохнет, но заберет с собой кого-то из врагов. — Идите, идите, что вылупились? Без своих паладинов трясетесь…

Риивал видел их страх и наслаждался им, как и любой другой дроу. Ведь, страх твоего врага делает тебя многократно сильнее, а его — кратно слабее. Поэтому, да здравствует страх и ужас!

— … Onpsih! Samijnastoajshijpsih! Onubjetnas! — людишки продолжали верещать, тыча в него пальцами. — Uhodim, uhodim!

Чувствуя, что его враги уже на грани, дроу скорчил жуткую рожу и напрыгнул на них. Вдобавок издал громкий рык, словно нападающий дикий зверь.

И они бросились с криками в разные стороны. Только пятки сверкали.

— Бежали…

Дроу следил за ними, пока их фигурки не стали совсем крошечными, а после и не пропали, вовсе. Лишь после этого он выдохнул. Держаться больше не было никаких сил, и Риивал рухнул на траву.

— Идово отродье…

Только сейчас он смог спокойно осмотреться и осознать всю неестественность происходящего с ним. Прямо над ним висело солнце, яркий свет которого резал глаза и заставлял щуриться. Рядом шелестела ярко зеленая трава, чувствовался одуряющий аромат луговых трав. Но всего этого просто не могло быть в землях дроу!

— Как…

Его пробил пот. В груди заходило ходуном сердце.

— Это не земли дроу…

В гигантских пещерах, на тысячелетия ставших прибежищем для народа дроу, просто не могло быть солнца. Риивал, как тысячи его сородичей, вырос под мягким светом голубых мхов, густо покрывающих своды подземных пустот. Здесь всегда царит полумрак, «звучит» тишина, а каждый звук неестественен и угрожающ.

— Я на поверхности!

Риивал медленно поднялся, нож сам собой снова оказался в его руке. Как бы он не оказался в землях своих исконных врагов, но он все еще дроу, а, значит, его врагов ждала жестокая смерть.

— Я дроу, — Риивал прошипел, подобно злобным тварям из глубоких пещер. — Я все еще дро…

И тут его взгляд падает на руки, потом медленно переходит на плечи. Через мгновение бледный Риивал уже пристально рассматривает свое тело, едва его не обнюхивая.

— Это же не мое, не мое…

Под пропахшей потом грязной рубахой и ветхими штанами было человеческое тело. Сомнение не было никаких! Дроу с каким-то мистическим ужасом мял мягкую загорелую кожу на руке, разглядывал обгрызенные ногти на пальцах. Совершенно точно, это было человеческое тело!

— Темная госпожа, как…

Он стал тем, кого так искренне ненавидел всю свою жизнь, кого десятилетиями убивал во славу Благословенной Ллос!

— За что, Темная госпожа? — взмолился он, рухнув на колени. — За что такое наказание? Я не достоин твоей милости? Я подвел тебя? Не защитил святилище? Молю, скажи…

Страшное унижение, стать тем, кого ты всегда презирал. Осознание этого просто убивало, заставляя сходить с ума. Все его нутро восставало против того, чтобы оставаться в теле человека. Дроу просто не мог быть человеком!

— Темная госпожа, ответь… За что?

Нож вновь оказался в его руке. Даже сама мысль о том, чтобы остаться в теле человека, казалась ненавистной. И у истинного дроу был лишь один единственный путь — смерть, чтобы остаться самим собой.

— Я дроу и иду к тебе, Темная госпожа…

Его губы шептали осанну Благословенной Ллос, а клинок медленно опускался к запястью. Мгновение, и клинок напьется крови.

— О!

Прямо перед его глазами с дерева протянулась невесомая белесая ниточка, на которой перебирал лапками паучок. Совсем кроха, он отважно цеплялся за паутинку, стараясь не сорваться.

— Благословенная…

Риивал остолбенел. Ведь, он только что просил ответа, умолял о знаке. И вот Темная госпожа смилостивилась над ним, послав свою служанку.

— Госпожа…

Сердце замерло в груди, когда от ветра паучок спланировал прямо на ладонь. Это же великая милость, особый знак доверия и благосклонности.

Кроха-арахнид под пристальным взглядом дроу встал на задние лапки, а передние вытянул перед собой и замахал ими. Казалось, а может, и правда, подавал знак.

— Я понял, Благословенная Ллос, — склонил голову Риивал, принимая послание своей Богини. — Я дроу, и не должен сдаваться, как бы грозен и могущественен не был враг. Я буду ждать, Темная госпожа, столько, сколько будет нужно.

Паучок перестал махать лапками, сложил их перед собой и лег. Разве это не знак о божественной милости? Дроу снова склонил голову в молитвенном поклоне, шепча слова благодарности. Его жизнь снова обрела смысл.

[1] Абзи (татарский) — уважительное обращение младшего к старшему.

[2]Казы (казылык, махан) — домашняя, сыровяленая колбаса из конины.