Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Глава 9 Добрая добыча, но не твоя

Полевой лагерь 101 полка

Сигнала о подъеме еще не было, но в северной части лагеря наблюдалось какое-то странное шевеление. У главного поста, через который в городе вела полевая дорога, быстра собиралась толпа полураздетых красноармейцев. В брюках, майках, а кто и просто в черных трусах и сапогах, они окружили часового и что-то шумно обсуждали. Откровенный непорядок, и нарушение всех мыслимых и немыслимых инструкций по несению караульной службы. Видно, случилось нечто нерядовое, выбивающееся из привычного порядка событие. Неужели уже на фронт?

— Что там такое? Братцы, оглохли что ли? — прыгал за спинами товарищей невысокий боец. За плотной стеной ему совсем ничего не было видно. — А?

Не выдержав, он с хеканьем врезался в спину и ужом втиснулся внутрь.

— Народ, чего там такое? — из ближайших палаток уже бежали другие бойцы, привлеченные странным шумом. — Васька, слышал что? На фронт что ли?

— Да, нет! — махнул рукой в его сторону другой, тоже спешивший к посту. — Похоже, фильм сегодня привезут. Часовой завсегда об этом раньше узнает…

Но и тот, и другой ошибались. На фронт им было еще рано, а про кинопередвижку не было ни слуха ни духа. Причина переполоха была совсем в другом — возле их лагеря самого настоящего немецкого диверсанта поймали.

— … Что вы давить, мать вашу⁈ Хребет сломаете! — недовольно рявкнул в толпе, окружившей невысокого часового с раскрасневшимся от такого внимания лицом. — Ваня, давай еще раз расскажи, что видел! Давай, не меньжуйся. Все равно командирам сейчас не до нас. Ну? Чего молчишь? Может курнуть хочешь? Вот держи, не махра, а настоящие сигареты!

Часовой важно кивнул. Понимал, что сейчас он едва ли не самое важное лицо для них. В самом деле, а кто еще им расскажет про такой невероятный случай⁈ От командования точно ни слова, ни полслова не дождешься.

— Расскажу. Только, чур, в крайний раз, а то вдруг товарищ лейтенант увидит, что я с вами лясы чешу, — белобрысый парень, поправив нарукавную повязку, быстро огляделся. — Так вот… Стою я, значит, на посту, бдю, по сторонам посматриваю. Винтовка в руках, наготове.

Даже изобразил, как «на часах стоит». Весь напрягся, глаза выпучил, словно и в самом деле диверсантов высматривает. Настоящий артист. А как иначе? Не рассказывать же, что почти все время на посту со сном боролся. Едва все не проспал.

— И вдруг в кустах шорох, как будто кто-то через них ломится! — рукой махнул в сторону густой поросли орешника, что росли в паре десятков метров от поста. И все, словно по команде, дружно повернули в ту сторону головы. — Я сразу же щелкнул затвором, винтовку притянул и выцеливаю. Голосом же кричу — мол, кто идет.

Естественно, все это показывал.

— А тут они идут! Впереди, значит, взводный, ну, Лешак наш из второй роты! — упомянул это прозвище и всем сразу же все стало ясно. Про Биктякова с его изуверскими методами обучения все были наслышаны и едва не молились, чтобы к нему взвод не попасть. — Идет мягко, неслышно. У самого при это лицо довольное, прямо лучится. Чистый наш кот Васька, когда до сметаны доберется. Я, конечно, узнал его, но еще раз строго спросил.

В толпе кто-то хохотнул в ответ. Явно, не поверили. Лешак очень шутки не любил, и мог такое сделать, что вспоминать не хотелось.

— Пригляделся, а он на веревочке какого-то мужика ведет. Чисто, пастух бычка. А мужичок тот совсем не простой, сразу же приметил я. У меня ведь глаз наметанный на такое. Не зря почти полгода в дружине при нашем заводе хулиганов и ворье гонял. Только раз на человека взгляну, и все уже вижу — гниль он или нет.

Тишина вокруг него стала звенящей. Бойцы, похоже, и дышать перестали, боясь что-то пропустить и не расслышать.

— У того мужичка на руке часы были приметные. Настоящие командирские, с огроменным циферблатом, который еще светился, — про часы он специально сказал. Ведь, не секрет, что такие часы сейчас не у всякого командира есть. Вроде у генералов только. — Еще через всю грудь кожаная перевязь тянулась на манер косого ремня с кармашками для ножей. За спиной у него тяжелый сидор был, из которого моток с проволокой торчал. Я сразу понял, что там рация, а проволока для антенны нужна…

Тут часовой замолчал, принявшись раскуривать сигарету. Явно, хотел чуть время потянуть, насладиться таким вниманием. Оттого и чересчур вяло щелкал самодельной зажигалкой.

— А еще скажу, что шпион этот не сам сдался. Явно, его наш Лешак сам взял. Видели бы вы этого…

Он уже было набрал в грудь воздуха, чтобы красочно, со всеми подробностями описать, как из штабной палатки выскочил какой-то командир, и припустил в сторону радистов. А бегающие командиры, никому не нужно было это объяснять, совсем не к добру. Похоже, скоро что-то начнется.

— Расходимся по местам, — быстро проговорил один из бойцов, с тревогой поглядывая в сторону этой палатки. — К бабке не ходи, в штаб дивизии радиограмму отправят про шпиона. А потом тут такое заварится, что мама не горюй.

Бойцы сразу же начали шустро разбегаться по сторонам. Никому не хотелось попасть под горячую руку начальства. Ведь, шпион, а может даже диверсант, не просто происшествие, а чрезвычайное происшествие. В этих местах про такое еще и не слышали, а значит, кто-то просмотрел, упустил и теперь должен за это ответить.

Но полог палатки вновь шевельнулся. Наружу вышли двое бойцов с винтовками наготове и старший лейтенант с револьверов в руке. Следом вывели какого-то человека с перевязанной головой. Свежие бинты с проступающую кровью придавали тому вид героически раненного.

— Пошел! — шпиона ткнули прикладом в спину. Сзади шел еще один боец и аж целый капитан. — Вперед! А вы что уставились, как бараны на новые ворота⁈ — рявкнул капитан, заметив столпотворение вокруг. — Всем привести себя в порядок! Чтобы сапоги блестели, как у кота яйца! Всё заштопано, постирано! Бегом! Б…ь, сам командующий едет. Головы точно полетят…

Момент, и от всего многолюдья не осталось и следа. Всё разбежались по палаткам, спеша привести себя в порядок. Грозное «командующий едет» подгоняло не хуже плетки или кнута. Никому не хотелось оказаться крайним и испытать на себе гнев начальства.

— Черт, опять кровь пошла. Где этого санитара носит? — поморщился капитан, увидев кровь на шее пленного. — Командующий, как увидит это, с дерьмом же нас съест… Мать вашу, такого зверя прое…ли! Неделю в окрестных лесах отирался целый обер-лейтенант из Абвера, а мы ни слухом, ни духом. Точно с дерьмом съест… А ты чего плетешься⁈ Шлёпнуть бы тебя, суку, прямо здесь.

Обер-лейтенант Фишер, и правда, едва шёл. Ноги так переставлял, словно к ним были пудовые гири привязаны.

— Доннерветтер, — шептал немец искусанными в кровь губами, и его шёпот сразу уносил ветер.

Сейчас он ни капли — ни внешне, ни внутренне — не был похож на того бравого и никогда не унывающего Франца Фишера, лучшего выпускника варшавской диверсионной школы штурмбанфюрера Штехеля, любимца самого Канариса. Напоминал скорее тех самых большевиков-окруженцев, которые во множестве бродили по белорусским лесам. Такой же оборванный, окровавленный, а главное, с безнадегой и затаенным страхом в глазах. Выходит, спекся.

— Алес капут…

И сейчас чуть оклемавшись, Франц пытался понять, что же с ним произошло этой ночью. Похоже от сильного удара по голове (или ранения) у него что-то случилось с памятью. Последние несколько часов, словно выпали из его памяти. И теперь десятки самых разных вопросов крутились в его голове: как он, отлично подготовленный диверсант, оказался в плену, как на него вышли, почему он не смог уйти. Ведь, он не обычная шестерка из сдавшихся в плен большевиков, которых, наскоро подготовив, пачками забрасывали в ближний тыл противника для самых разных диверсий. Это им нужно было пускать под откос эшелоны с техникой и солдатами, подрывать мосты, поджигать склады с горючим, убивать отставших от своих красноармейцев и тд., то есть всячески нарушать логистику врага, не давать ему организовано отступать. Задача Фишера же состояла совсем в другом: «свободная» охота на высший командный состав Красной Армии, а точнее поиск и «наведение» на цель специальных групп, особых парашютно-десантных оберкоманд. Этим он, кстати, и занимался довольно успешно, вплоть до настоящего времени.

— Тойфель… — сами собой срывались с языка ругательства. — Аршлос…

Все же получалось, о чем обер-лейтенант неоднократно и докладывал. Ближний тыл русских превратился в самую настоящую свалку из десятков разных частей и подразделений, которые то беспорядочно отступали, то лихорадочно пытались закрепиться на новом рубеже. И в царившей неразберихе командиры полков, дивизий и даже армий со своими штабами, килограммами секретных документов передвигались с горсткой охраны, едва не сами напрашиваясь на засаду и пленение. В одном из таких случаев пару недель назад Франц уже отличился, наведя парашютистов на штаб одной из танковых дивизий большевиков. Для врага все оказалось настолько неожиданным, что практически не было стрельбы и сопротивления. В результате два генерала с подчиненными были схвачены и оперативно переправлены за линию фронта. Фишеру за успешную операцию был уже обещан железный крест и новое звание. В добавок во время сеанса связи передали, что им интересовался сам адмирал Канарис. А это означало, что по возращению домой его ждала поездка в Берлин и возможно работа в центральном аппарате Абвера. Прекрасное продолжение карьеры для молодого офицера.

— Шейзаль…

Но вместо Берлина с его широкими проспектами и теплого местечка в Абвере он, обер-лейтенант Фишер оказался в плену и сидит в какой-то вонючей яме. Его как раз и спускали в какой-то то ли погреб, то ли землянку. Земляные ступеньки под ногами уходили вглубь, в полумрак, в котором с трудом различались скособоченная скамья, несколько мешком, здоровенная алюминиевая фляга и пара ящиков с капустой. Точно, погреб для продуктов.

— Русише швайне…

Оглядевшись и убедившись в надежности своей «тюрьмы», Франц со вздохом опустился на скамью. Откинулся спиной к земле и тут же с шипением дернулся. От неосторожного движения сдвинулась повязка на голове и его тут же накрыла резкая боль.

— М-м… — застонал он, закусывая губу, чтобы не закричать во весь голос. Голову словно огнем опалило. — Деннерветтер…

Ноги подогнулись, и от невыносимой боли сполз вниз. С силой клацая зубами замычал, не в силах больше терпеть. Раны на месте ушей буквально горели.

— У-у…

Не сразу, но постепенно полегчало. В висках уже не стреляло, когда качаешь головой. От боли не перехватывало сердце.

Франц медленно поднялся и по стенке побрел к выходу, к плетенной из ивняка дверце, из-за которой пробивались солнечные лучи. Ему срочно нужно было попить. От недавнего приступа боли горло пересохло, едва пропуская звуки.

— Эй! Зольдат⁈ Пить! Вода, — захрипел немец, дергая за плетеную дверцу. — Зольдат⁈ Где есть твой официр? Я хотеть пи…

Голос окончательно пропал, превратившись в сипение. Оставалось лишь дергать за дверь в надежде, что часовой его услышит.

— Кхе-кхе…

Наконец, с улицы донесся шорох. Плетенка резко упала наружу, а внутрь кто-то спрыгнул. Франц прищурился, пытаясь понять, кто это. Но солнце слепило, оттого и лица не разглядишь.

— Пить? Вода? — Франц сделал шаг вперед, раскрывая рот и показывая на него пальцем. — Битте…

Вошедший тоже шагнул, закрывая собой солнце, и теперь его можно было хорошо разглядеть. Это оказался довольно молодой парень со странной ухмылкой на лице. Словно предвкушающей чего-то особенного. Словно хищник, с жадностью облизывавшийся на свою добычу.

— О, Иезус, — обер-лейтенант, когда-то примерный католик и певчий в церковном хоре, вдруг помянул имя Господа. — Ты же…

Франц внезапно вспомнил, что с ним произошло в этом злополучном лесу. Словно плотину прорвало, и в памяти стали непрерывной чередой всплывать совершенно дикие образы и эмоции.

— Найн, найн, — судорожно зашептал немец, начиная пятиться назад. Один, второй шаг, и, наконец, снова уперся спиной в стену. Дальше отступать было некуда. — Кредо им деум, Патрем, — казалась бы уже давно забытая латынь старинной молитвы истово срывалась с его губ, словно это могло его защитить.

Вспомнил… И эту зловещую, нечеловеческую ухмылку, и жадный людоедский блеск в глазах, и явное наслаждение чужой болью. В ушах стоял жуткий шепот, напоминающий шорох от тысяч и тысяч мерзких ядовитых гадов. Перед глазами вновь возник нож с едва заметной капелькой крови, которую с наслаждением слизывал багровый язык.

— … Ет им Иезум Кристум…

Его словно накрыло плотным покрывалом, сплетенным из жуткого мешанины детских страхов, тщательно скрываемых переживаний из юности, и самого настоящего животного ужаса. Закостеневшие мышцы сковали тело, не давая двинуть ни рукой, ни ногой. Сердце стучало так, будто пыталось вырваться из грудной клетки.

— … Кредо ин Спиритум Санктум… Кто ты е…

Франц не договорил. Кончик ножа уткнулся ему прямо в подбородок, а потом скользнул к горлу. Мерзкое ощущение разрезаемой плоти становилось все сильнее и сильнее.

— … Ху… ма… нс-с-с-с… — раздалось знакомое зловещее шипение, среди которого Франц с трудом разбирал слова. И из того, что понимал, выходила какая-то жуткая муть. — Хуманс-с-с… Я не забыл про тебя… Темная госпожа уже заждалась своего подношения… Ты хороший воин, а поэтому уйдешь за Край, как и подобает… с мучениями. Поверь мне, я знаю, как этой делать. Тебе не будет стыдно перед Богиней.

Нож, оставив в покое шею, нанес короткий порез на губе, потом шее, и застыл у самого глаза. Качнулся и подцепил веко, оттягивая его вверх и обнажая дёргающееся глазное яблоко.

— Я… Я… Я же есть плен… — зашептал немец, с трудом выталкивая из горла слова. — Это есть нарушение конвенции… Ты не можешь…Я пленный… Секретные сведе… — попытался трепыхнуться, но мигом оказался прижат к стене. Словно в тиски зажали. — Я…

Лезвие уже было у брови. Через мгновение на лбу выступила кровь струйкой скользнув по щеке и к подбородку. Острозаточенная сталь клинка начала медленно срезать тонкий ломтик кожи, затем еще один и еще один.

— Держись, не позорь себя, — жуткий шепот, казалось, наполнял все вокруг, становясь чем-то живым, реальным. — Ллос обязательно понравится такая жертва… даже без алтаря.

Франц даже не почувствовал, как по ноге что-то потекло. Остро запахло мочой.

— Ду бист… Люцифер, — с ужасом лепетал немец, понимая, что наступает его последний час. — Иезус.

Застонав, он упал без чувств. Незнакомец же, услышав с улицы шум приближающегося автомобиля, быстро выскользнул за дверь.

У главного поста лагеря уже собрался весь комсостав полка, встречая несущийся в облаке пыли черный автомобиль. Судя по двум грузовикам с охраной позади, ехал кто-то очень важный, возможно, даже с генеральскими звездами на воротнике.

— Втянули животы, вашу мать! — рявкнул комполка на своих подчиненных. Сам Жуков едет! Вые…т теперь всех и в хвост, и в гриву.

Командиры за его спиной с тревогой переглянулись. Кому-то сегодня точно не поздоровится. О суровом нраве генерала Жукова целые легенды складывали, в которых нерадивые командиры косяками под трибунал шли. Правда, народная молва и жуковской справедливости не забывала. Мол, если не испугаешься, слабину не дашь, то Жуков никогда этого не забудет.

— Б…ь, как же так⁈ Целых дне недели этот сукин сын под нос лазил, а мы не слухом не духом! — все продолжал сокрушаться полковник, качая наголо бритой головой. — Тут же целых два склада — дивизионный с горючим и армейский со снарядами, о которых, вообще, ни одна живая душа не должна знать. А если он уже все передал? Если уже бомбардировщики летят?

Кривясь, вскинул голову к небу. Следом, словно по команде, запрокинули головы и остальные. Многие даже стали вслушиваться, а вдруг, и правда, летят?

— Мать вашу, точно недоволен, — комполка вытянулся едва только взвизгнули тормоза и автомобиль остановился рядом с ним. — Товарищ генерал…

Предлагаю глянуть и на другие книги про перенос на Великую войну

Например, «Лирик против Вермахта». Поэт и песенник из будущего выносит немчуру. https://author.today/reader/318440/2908317

Или «Физик против Вермахта». Бывший советский физик изобрел плазменную пушку и прожарил немцев вместе с их танками, флотом и самолетами https://author.today/reader/314768/2871650

А может «Друид. Второй шанс». Друид из другого мира с помощью полумагических биотехнологий показывает всему миру кузькину мать https://author.today/reader/262130/2357408