Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Глава 37 Ритуал

Мордовская АССР, поселок Торбеево — административный центр Торбеевского района

На вокзале творилось нечто неописуемое. Путейцы, застывшие у кирпичной стены, никогда еще столько начальства здесь не видели. Пыльная черная эмка, приткнувшаяся у ворот, еще утром привезла первого секретаря Мордовского обкома партии, который сейчас нервно курил одну сигарету за другой. Рядом с ним топтался на холодном сентябрьском ветру председатель Совета народных комиссаров республики, спрятав руки в карманах пальто. Чуть поодаль от руководства держалось начальство помельче — первый секретарь Торбеевского райкома партии, первый секретарь Торбеевского поселкового совета, начальник Торбеевской милиции, руководитель местного военкомата. У самого пути толпились все остальные встречающие лица, среди которых выделялись военные с серьезными лицами.

— … Георгий Иванович, как же это так? — ветер доносил обрывки разговора между председателем Совета народных комиссаров и первым секретарем Мордовского обкома. — Ни слуха же ни духа не было. Или случилось чего-то? Так просто ведь ничего не бывает.

Председателя СНК республики можно было понять. Вчера примерно в час или полтора пополудни в кабинете первого секретаря Мордовского обкома партии, считай первого человека в республике, раздался междугородний звонок. Звонила Москва, что уже было не самым хорошим знаком в такое тяжелое время. Оказалось, что в соответствие с чрезвычайным съездом союзного совета народных комиссаров, проведенным только что, в Мордовской АССР с завтрашнего дня образуется Закрытый административно-территориальный округ, который будет включать территорию аж трех районов республики: Торбеевского, Темниковского и Ковылкинского. Это чуть ли не четверть всего региона.

— А я откуда знаю? — разводил руками первый секретарь, закуривая очередную [уже четвертую или пятую по счету] сигарету. — Ты же тоже был в кабинете и все слышал. Приказали…

Поэтому, собственно, они сейчас все срочно и приехали в Торбеево, на железнодорожную станцию, куда вот-вот должен был подойти литерный поезд из Москвы. Согласно полученным инструкциям, нужно было встретить человека, который и возглавит этот вновь создаваемый округ.

— Так, что это за человек? — все не унимался председатель СНК, пытаясь хоть что-то разузнать. — Чай, хоть намекнули?

Столь неприкрытое любопытство вполне можно было понять. Появление такой фигуры очень многое меняло в политических раскладах в республике. Ведь, Закрытый административно-территориальный округ (ЗАТО) объединял районы с большими запасами строевого леса, внушительными пахотными землями и многочисленным населением, что позволял в перспективе, вообще, финансово не зависеть от руководства Мордовской АССР. Наконец, постановление чрезвычайного съезда СНК Советского Союза наделяла руководителя ЗАТО особыми организационно-распорядительными полномочиями, которых не было даже у первого секретаря обкома. По сути глава ЗАТО был там «царь и бог», причем далеко не в фигуральном смысле.

— Интересно, кого же пришлют? Варяга что ли…

— Не-ет, не варяга, — затушив носком сапог дымящийся окурок, пробормотал первый секретарь. — Сказали, что местный, из Сургоди. Фронтовик, орденоносец, порученец Самого, — он бросил быстрый взгляд на, затянутое тучами, небо и снова потянулся за сигаретой. — Понял?

Тот качнул головой в растерянности. Видно, что новость о местном его совсем выбила из колеи. Варяг-то могу быть и лучше для них. Если же придет местный человек, то это может сильно усилить кого-то из своих. Нехорошо, когда тут все уже поделено и распределено. Новая свара никому не нужна.

— Так… Подожди-ка, Георгий Иванович! Вон же председатель Сургодьского колхоза Кудяков. Он же там каждую собаку знает, ему и карты в руки, — председатель СНК резко развернулся и замахал руками, привлекая внимание нужного человека. — Товарищ Кудяков, подойдите сюда!

Плотный мужчина в пальто с поднятым воротников уже бежал в их сторону.

— Добрый день, товарищи, — первым поздоровался он с большим начальством.

— Не очень добрый, товарищ Кудяков, — покачал головой первый секретарь, хмуря лоб. — Рассказывай, кто там у тебя в хозяйстве орденоносец, фронтовик. Кого могли к нам отправить?

Кудяков тут же застыл с остекленевшими глазами.

— Чего молчишь? Говорю, к нам нового человека на большую должность шлют. Сказали, что из твоей деревни, фронтовик и орденоносец, — нетерпеливо переспросил первый секретарь. — Что у вас таких много что ли?

Мужчина морщил лоб

— Дык, вроде бы не много, товарищ Кузнецов. Наперечет все. Только, считай, никто и не подходит. Ильдар Зарипов весь пораненный в госпитале лежит. Еще не скоро на ноги встанет. Галямов на Карельском фронте рядовым воюет. Федор Савельев, конечно, с орденов, но без обеих ног вернулся. Какой из него начальник? Правда…

Дальше Кудяков замялся. Похоже, еще было что сказать, но не знал как.

— Ну, чего мнешься, как девица на выданье? — недовольно буркнул первый секретарь. — Договаривай!

— Так, этот молодой больно, хоть и с орденами. Дурной, вдобавок. Вы же его знаете! Биктяков Равиль это!

Оба начальника — первый секретарь и председатель СНК — многозначительно переглянулись. Конечно же, помнили этого юнца, имя которого уже несколько раз прогремело по всему Союзу.

— И правда, молодо больно, — подумав, решил первый секретарь. — На такую должность опытного человека должны назначить. Этому же хоть есть восемнадцать? Или приписал себе год, а то и два?

В этот момент откуда-то издалека раздался протяжный гудок. Похоже, долгожданный литерный прибывал.

— Вот сейчас и узнаем, кого к нам прислали…

Небольшая площадка перед железнодорожными путями в миг оживилась. Толпа пришла в движение. Бойцы оттянулись назад, выстраивая оцепление. Вперед протиснулось начальство, сделав сосредоточенно-деловые лица. Руками вцепились в папки с бумагами и портфели.

— Смотри-ка, литерный прислали, — пытался перекричать поднявший лязг и грохот председатель СНК, показывая на небольшой состав. — Еще и с зенитками…

Поезд, и правда, впечатлял. Небольшой: блиндированный паровоз, четыре бронированных вагона, и две платформы с зениткой и чем-то массивным, крупным.

— А это еще что? Ничего себе! — ахнула толпа, когда шустрые бойцы выскочили на одну из железнодорожных платформ и стянули тент. Внутри, как оказалось, укрывался самый настоящий бронеавтомобиль, БА-3 с сорокапяткой в башне. — Броневик! И сходни…

По сброшенным сходня бронеавтомобиль осторожно съехал на перрон и тут же застыл, грозно развернув орудие в сторону вокзала. Следом из вагонов высыпали бойцы в форме наркомата государственной безопасности, вооруженные необычными автоматами с толстыми кругляшами.

— Освободить проход! Освободить проход! — кричали они в сторону ничего не понимающих людей.

Лишь только толпа схлынула к вокзалу, очистив перрон, из среднего вагона сошел невысокий паренек в шинели нараспашку, из под которой проглядывали лычки старшего лейтенанта наркомата государственной безопасности и целый иконостас наград — звезда героя Советского Союза, орден Красной Звезды, орден Красного Знамени, медаль за Отвагу.

— Это же… — первым незнакомца узнал председатель колхоза, от удивления едва дар речи не потерявший. — Твою же мать… Рава!

— Он⁈ — следом взлетел брови и у первого секретаря обкома. Парень был удивительно похож на ту фотографию, что не раз печатали в газетах. — Точно Биктяков.

Получалось, они все оказались не правы. Московский гость был тем самым Равилем Биктяковым, жителем села Сургодь, о котором они только что подумали.

— И это он возглавит ЗАТО? — растерянно пробормотал председатель СНК. — Как же так⁈

Мордовская АССР

Закрытый административно-территориальный округ

С. Сургодь

С фотографии смотрел ладный паренек в еще необмятой гимнастерке. Голова чуть наклонена на бок, на губах заметна печальная улыбка, словно все уже наперед знает. С этой фотографии вот уже какой час не сводила глаза мама паренька, то вздыхая, то не на долго прикрывая глаза, то немного всплакивая. Дания Биктякова уже давно потеряла счет времени, думая о сыне.

— Только бы живой пришел… Хоть без руки, хоть без ноги, главное, чтобы живой вернулся, — время от времени начинала она горячо шептать, не обращая внимания н капающие слезы. — Равиль, сыночек.

Чего скрывать, все знал, что почти каждый вечер Дания так проводит. До самой поздней ночи в ее окне теплился еле заметный огонек керосинки. А ничего не скажешь, война. Многие в селе так жили. Почитай, у каждой второго кто-то на фронт ушел. Вот они и плачут по ночам в подушки, никак выплакаться не могут.

— Кровиночка моя…

Обхватив голову ладонями, вспоминала его глаза, горбинку на носу, вороного цвета волосы. Ведь, всю жизнь была рядом с ним. Считай, ни на день не расставались. Он же, как хвостик за ней ходил. Всего и всех вокруг боялся.

— Равиль…

Вдруг за окном просветлело. Темноту прорезали яркие лучи света. Раздалось тарахтение двигателя.

— Чего это Кудякову на ночь глядя нужно? — встревожилась Дания, сразу же узнав силуэт председательской машины. А узнать было немудрено: в селе только у председателя и была машина. Эмку в селе увидишь, значит, председатель едет. — Может хочет, чтобы снова на ферму вышла? Завтра бы и сказал…

Повязав платок и накинув на плечи фуфайку, женщина вышла на крыльцо. Старый пес почему-то громко скулил, с силой лапами ворота скреб. К ночи всегда в лежку валялся, а здесь прямо издергался весь.

— Черныш, хватит! Ну-ка отойди от ворот!

Сдвинула засов, и осторожно приоткрыла калитку.

— Товарищ Кудяков, вы?

— Я, Дания, я, — раздался из темноты знакомый голос. Значит, точно председатель колхоза, его голос сложно с чужим перепутать. — Привез тебе дорогого гостя, принимай.

У женщины живо забилось сердце. Слишком уж странно звучали вечером эти слова.

— Что? — еле слышно пробормотала она.

Из темноты возникла полная фигура председателя с фонариком в руке. Похоже, он кому-то дорогу подсвечивал.

— Прошу, прошу. Здесь только осторожнее, тут ямка, — заискивающим тоном приговаривал Кудяков, направляя сноп света на тропинку. — Мы, товарищ Биктяков, все заровняем. Завтра лично проконтролирую. Все заровняем, а лучше щебенкой засыпим, чтобы и в дождь пройти можно было, не замочив ноги.

Женщина с силой вцепилась в калитку, боясь поверить своему сердцу. Неужели сын вернулся?

— И дом вам подправить нужно, товарищ Биктяков. Крышу обновим, окна, чтобы глаз радовался, чтобы полный порядок был… Вот здесь осторожнее, грязно.

— Вижу…

И едва она услышала родной голос, как, не помня себя, рванула вперед.

— Равиль, сыночек!

— Мама!

— Равиль!

Крепко-крепко обняла его, зарыдала, заливая слезами гимнастёрку и бормоча что-то малоразличимое.

— Сыночек… Миленький… Вырос… Совсем большой… Как же я скучала, как же я боялась…

Так, обнявшись, они и вошли в дом. Дания даже там старалась коснуться его, словно боялась, что он сейчас снова исчезнет и пропадет. Держала за рукав, не отпускала.

Когда же он снял шинель, то сначала ахнула, а потом снова залилась слезами. Вся грудь парня была усыпана орденами и медалями. Ведь, все это не просто красиво сверкало и позвякивало, а прежде всего напоминало о смертельной опасности.

— Сыночек, совсем не бережешь себя, — женщина вцепилась в его рукав, крепко прижимая к своей груди. — Все вперед лезешь… Сыночек, побереги себя. Слышишь, побереги. Я же не смогу жить, если тебя не станет…

Он же нежно гладил ее по волосам и успокаивал:

— Хватит, не плачь. Теперь все будет хорошо. Осталось еще немного, еще чуть-чуть потерпеть, и все будет хорошо, все будет очень хорошо. Я тебе обещаю.

Не переставая всхлипывать, она подняла голову и с надеждой посмотрела на него.

— Потерпи совсем немного и все изменится, — продолжал парень без тени сомнения в голосе. — Все будет по-другому.

— Да, да, — грустно улыбалась она. — Все будет хорошо. Вот эта проклятая война закончится, и все обязательно будет хорошо. Скорее бы уж, сыночек. Скорее бы этого упыря в могилу загнали.

— Ты даже не представляешь, как скоро это случится…

Данию снова уткнулась лицом в грудь сына, сотрясаясь. И не видела, какое странное лицо стало у ее сына. На мгновение исказилось, став чужим, страшным, нечеловеческим. Черты лица заострились, стали резкими, угловатыми. В глазах «зажегся» нехороший огонек. От него дохнуло Жаждой, нехорошей, тяжелой, кровавой Жаждой.

Мордовская АССР

Закрытый административно-территориальный округ

С. Сургодь

Убедившись, что мать, наконец, заснула, Риивал вышел из дома. Осторожно прикрыл за собой дверь и замер на крыльце.

— Странно все это… Дроу не пристало это чувствовать.

Уже не в первый раз его накрывало эти странные ощущения. На него почему-то все сильнее и сильнее накатывали чувства, которые его соплеменники когда-то с презрением называло человеческими, слабыми. Жалость, сострадание, сопереживание и др. постепенно становились ему более понятными и близкими.

— Не пристало, но чувствую… Хм, странное чувство… Наверное поэтому хумансы именно такие, какие есть… Слабые, да, да, именно слабые.

Произнес это слово несколько раз. Медленно, с расстановкой, словно пробовал на вкус новую ягоду, и еще не знал, понравится она ему или нет.

— Хм… Слабые, но все же сильные…

Звучало еще более странно, но так оно и было. Ведь, Риивал видел, как себя вели люди в окопах. Многие из них с такой яростью и решимостью бросались на врагов, что сделало бы честь и дроу. Оказавшись в западне и без единого шанса на спасение, они с радостью умирали, забирая с собой врагов. Жертвовали собой, чтобы спасти товарища. Все верно: хумансы слабы, но в то же время и сильны.

— Хорошие будут подданные. Темная госпожа будет довольна, — довольно улыбнулся дроу, выбираясь со двора к саду. Именно там был его первый в этом мире алтарь — материнский алтарь. — Война их еще больше закалит, вычистив слабых, а Благословенная Ллос покажет путь, которым следует идти.

Тропа терялась в темноте, но дроу все хорошо видел. Осталось пройти между двух берез, за которыми и располагалось скрытое от нескромных глаз место.

— Вот и материнский алтарь…

Он опустился на колени перед первым алтарем Ллос в этом мире. Совсем простой, незатейливый: пять самых обычных серых камней, сложенных в неровный круг, и прикопанная рядом деревянная рогулька, знак Темной госпожи.

— Все закончится там, где и началось, — тихо прошептал Риивал, доставая из котомки заранее приготовленного зайца. Выбор жертвы тоже был не случаен. Последняя жертва должна быть той же самой, что и первая. — Темная госпожа…

Ритуал, как и предыдущие, не был продолжительным. Окропление алтаря кровью животного, чтение священного текста заняло чуть более часа, по истечению которого не произошло чего-то грандиозного или величественного — не взревели фанфары, не загрохотал гром и небо не прорезали молнии. По-настоящему великое требует тишины.

— Я буду ждать, моя госпожа.

С коротким поклоном дроу легко вскочил на ноги. Ритуал завершен, и путь назад для Темной госпожи открыт. Осталось лишь дождаться ее воплощения, чтобы для этого мира началась новая эра.

— А теперь пора сдержать свое слово. Голова врага за землю

Риивал поднял голову к небу, которое где-то с самого края начало постепенно светлеть. С жадностью вдохнул ночной воздух, чувствуя нарастающее возбуждение. Верный признак вновь просыпающейся Жажды.