Эхо черного леса

НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО

В тот вечер, когда на пороге ее хаты появился давно ожидаемый курьер из-за кордона, Паранька чувствовала себя очень плохо. Все сильнее побаливало в правом боку, целый день она ничего не ела, ее тошнило. Такие боли, только послабее, бывали раньше, но учительница не придавала им особого

значения. Почти силой приведенная националистами к присяге в хате, переданной ей сельсоветом после отъезда в Польшу ее бывшего хозяина, живя на окраине Черного леса, Паранька вынуждена была выполнять поручения завербовавшего ее в подпольную сетку Хмары, потому что понимала: любое ослушание грозит смертью. Другое дело — если бы рядом был ее жених Богдан Катамай. Но он на действительной военной службе в Советской Армии, и не от кого ждать теперь помощи, потому что участкового милиционера Кокотайло бандиты зверски зарубили, а нового на его место еще из Яремче не прислали.

Вот почему Паранька, несмотря на недомогание, вынуждена была пойти к бандитам, охранявшим тайник Хмары. Она сказала им о прибытии курьеров и сама почти до рассвета не спала, ожидая, пока придут эсбисты Хмары и она покажет, где поджидают их заграничные гости.

И дальняя дорога к бандитскому маяку, и связанные с нею волнения, и сознание того, что она, невеста советского сержанта, запутана в какие-то темные загадочные дела, убыстрило течение болезни, и к утру, постанывая, держась за живот, Паранька поплелась в Яремче.

Когда она зашла в приемный покой, где уже образовалась очередь, ей пришлось то и дело закусывать губы, чтобы удержать себя от крика.

В коридоре сидели пожилые гуцулы, молодицы с детьми, повязанные разноцветными хустками жены лесорубов.

— Ой, лышенько, как мне плохо! — простонала, держась за живот, Паранька.

Ее стон услышал сидящий рядом пожилой гуцул в теплом кептарикё, наброшенном на плечи. Сперва он подумал, что красивая, смуглая девушка с волосами, заплетенными коронкой над высоким лбом, хитрит, чтобы прорваться к врачу без очереди, но, увидев искаженное от боли лицо Параньки, понял — дело худо!

— Слухайте, люди добрые! — обратился он к сидящим в очереди пациентам, — пропустим оцю молодицу. Мучается очень…

Не очень, правда, охотно, но сидящие закивали головами, и Паранька, сгорбившись от боли, прошла в приемный покой.

…Закончив осмотр новой пациентки, удивившей Тоню своей необычайной красотой, Маштакова сказала решительно:

— На операцию! И немедленно. Иначе я ни за что не ручаюсь…

— Що меш? — по-украински спросила Паранька, устремив на доктора глаза.

Прикрывая простыней обнаженные ноги Па-раньки, Тоня сказала строго:

— Гнойный аппендицит!..

— Тогда режьте, — простонала Паранька.

И когда Тоня делала скальпелем первый надрез, и когда она смело отсекала набухший, готовый вот-вот лопнуть багровый отросток, и после, оставляя на всякий случай марлевый тампон в незашитой ране, и подумать не могла она, что именно эта случайная и такая красивая ее пациентка значительно раньше, чем майор Загоруйко и его коллеги, могла бы при желании дать ей самую верную нить к поискам пропавшего Березняка. Но часто случается, что мы проходим мимо самого близкого звена в поисках того, что может принести нам счастье.

Когда операция была закончена, усталая Тоня швырнула в таз окровавленные инструменты и, откинув прядь русых волос, прилипшую к вспотевшему лбу, стала стягивать резиновые перчатки. Санитарки осторожно переложили Параньку с операционного стола на коляску. Одна из санитарок, пожилая вдова лесника, которую все в больнице звали по старинке пани Паулина, взяв ватку, стерла каплю крови с загорелой ноги учительницы.

Потом, взяв другой клочок ваты, она бережно вытерла пот, проступивший крупными каплями на лбу Параньки.

Приходя постепенно в себя Паранька оглянулась, задержала взгляд на Тоне и прошептала воспаленными, искусанными губами:

— Спасибо, доктор! Я, кажется, кричала?

— Лежите тихо. После поговорим. У вас незашитая рана, — сказала Тоня, поправляя прическу.