В парке Ростова-на-Дону слышалась музыка духового оркестра, гуляли по темным аллеям влюбленные пары, шумело народное гулянье в центре парка, а в одной из самых затемненных его аллей сидели Фарнега и Кравчук. Немало переговорили они друг с другом, и Фарнега, поверив в то, что Кравчук действительно послан националистами, оглядываясь на кусты, тихо сказал:
— Я же вам правду говорю: кто знал, что вы придете именно сегодня? Сколько лет не было никакой связи! Я думал, что про меня забыли совсем. Ну, а тот блокнот с шифрованными записями дома мне оставлять было опасно. Неровен час — обыск. Или жена еще найдёт? А она у меня русская, ничего не подозревает: ей я не открылся.
— Правильно сделали, друже Буйный, — похвалил его Кравчук. — Даже самому близкому человеку нельзя доверять тайны нашей организации… А где вы храните тот блокнот?
— У себя, на заводе. Есть у меня в цеховой конторке тайничок такой особый. Никакая холера туда не проникнет. Если хотите — я завтра…
— А сегодня? — заглядывая в глаза Фарнеге, спросил Кравчук.
— Сегодня никак нельзя. Конторка закрыта. Приду я брать ключи — сразу подозрение.
— Завтра я никак не смогу, — медленно сказал Кравчук. — Давайте тогда встретимся послезавтра, в шесть вечера на той вон скамеечке…
И он показал на скамеечку, где сидела какая-то пара…
…Всякие посетители бывали в приемной управления государственной безопасности в Ростове, но такой, как Фарнега, появился здесь впервые.
Совсем увядший, со следами большого внутреннего волнения на лице, сидел он перед полковником Туровцевым.
— Я признался вам во всем. Кусок жизни прожил под чужим именем. Но не сделал за это время ничего плохого. Берите. Этот мне не нужен. — И он положил на стол потрепанный паспорт.
Полковник небрежно полистал паспорт и отложил его в Сторону, как давно прочитанную, хорошо знакомую книгу.
— А сейчас что мне… делать? — осторожно спросил Фарнега. — Подождать там, пока меня заберут, — он показал на дверь, — или вы сюда вызовете?
— Зачем ждать? Когда у вас смена?
— Через два часа.
— Идите… работайте… товарищ… Гуменюк.