Эхо черного леса

БЕЗ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ПЕЧАТИ

В одном из особняков Мюнхена собрались представители различных слоев эмиграции, которая и поныне обитает в Западной Германии. В тот июньский вечер 1951 года здесь можно было увидеть бывших вожаков латвийских «айсаргов», эстонских, литовских и украинских националистов, тех беглецов из Венгрии, кто еще недавно подвизался в окружении регента Хорти и Салаши. Были приглашены сюда польские деятели из клики Андерса и Сосновского, из «Зеленого интернационала», возглавляемого бежавшим из Польши вице-премьером Миколайчиком. Среди них были и те, кто незадолго до освобождения Польши Советской Армией и Войском польским бродили там по лесам в шайках, грабя и уничтожая мирное польское население, жаждущее изгнания гитлеровцев. Были приглашены сюда и молодчики из «железной гвардии» румынского фашиста Хориа Сима.

Все они выглядели весьма благообразно, выступая в новой роли — «защитников западной демократии», которую уготовали им те, кто стоял за их спиной. Пришли сюда и вожаки украинских националистов, а среди них и тот загадочный коренастый человек, которого его коллеги привыкли называть «профессор».

Когда все расселись на мягких старомодных креслах, открылась дверь из соседнего с залой кабинета и к собравшимся вошел в сопровождении невысокого худощавого человека лет шестидесяти сам мистер Голин. Невысокий худощавый человек сел рядом с ним и незаметным, но очень пристальным взглядом принялся рассматривать собравшихся, как бы отыскивая среди них старых знакомых.

Несколько иные цели привели теперь того самого полковника абвера Ганса Коха, который при отступлении гитлеровцев напутствовал оставляемых в Черном лесу бандитов Хмары на это новое, далеко не первое в его жизни, таинственное заседание. Об этих-то целях и сказал вскользь Голин, открывая заседание.

— Пусть не удивляет вас, господа, что здесь нет представителей печати. Пока в них нет необходимости. Все, о чем мы будем говорить сегодня, до поры до времени должно остаться в тайне. Прошу каждого сделать из этого необходимые выводы. Я хочу представить вам нашего друга, виднейшего теолога и ученого-историка Ганса Коха. Уже одно то обстоятельство, что господин Кох является руководителем Мюнхенского института по изучению Восточной Европы, достаточно хорошо аттестует его. Наш уважаемый канцлер господин Аденауэр всегда прибегает к консультации господина Коха, когда речь идет о Советском Союзе. Прошу, господин Ганс Кох!

— Я весьма благодарен мистеру Голину за столь лестную рекомендацию, — сказал Кох, поднимаясь и оглядывая присутствующих холодными голубоватыми глазами. — Еще до войны, когда я был профессором Кенигсбергского университета, мне приходилось встречаться со многими из господ, которые приглашены на это ответственное заседание. По долгу службы я бывал в Риге, в Таллине, заезжал в Вильно, ну и, разумеется, в близкий моему сердцу Львов. Я вспоминаю об этом, чтобы подтвердить: интересы земель, которые вы здесь, господа, представляете, мне близки и знакомы. Вас объединил «антибольшевистский блок народов» под одним, общим знаменем борьбы с коммунизмом. Тут мы можем говорить открыто. Какова бы ни была наша пропаганда, предрекающая скорое падение Советского Союза, коммунизм укрепляется и влияние его ширится с каждым днем. Пора нам, господа, приступать к более решительным действиям. Изучать врага. Знать его. Парализовать его действия.

Ганс Кох сделал паузу и отпил глоток содовой из стакана, который придвинул ему Голин.

— Последнее время все чаще и чаще советские деятели выступают с идеями борьбы против так называемого колониализма. Не будем скрывать — идеи эти, как утверждает печать, находят широкий отклик среди колониальных народов. Они настаивают на самостоятельности, проклинают «западных колонизаторов» и все чаще обращают свои взгляды в сторону Советского Союза. А в этом большая опасность для западного, свободного мира. Кое-кто из вас, господа, занимаясь своими национальными делами и мелкими дрязгами, не замечает этой растущей опасности. Что же нам с вами надо делать? Прежде всего, пустить в обращение широко аргументированное обоснование опасности СОВЕТСКОГО КОЛОНИАЛИЗМА. Я подчеркиваю эти слова, потому что они отныне должны пропитать всю нашу пропаганду, все наши действия. В контакте с нашим институтом по изучению Восточной Европы деятели заокеанской эмиграции уже подготовили научно обоснованные доказательства того, какую опасность представляет для западной демократии советский колониализм. Вполне возможно, что когда-нибудь на одном из международных форумов с этим тезисом выступит крупный государственный деятель, которого нельзя будет прямо заподозрить в причастности к нашим европейским делам. Выступление его будет ответственным. А вам, господа, надо будет быть подготовленными к тому, чтобы здесь, на Европейском континенте, поддержать его выступление, присоединить свои слова и доводы к его словам. Пусть эта перекличка через океан сведет на нет пропаганду Москвы, докажет миру, что главной опасностью для свободных народов является советский колониализм. Надо отрицать и затушевывать все достижения Советского Союза. Ну, а если ко всему этому (тут Ганс Кох перевел свой взгляд в сторону «профессора») там, на советской территории, особенно на Украине и в Прибалтике, последуют активные выступления сил подполья — наша задача будет выполнена. Вам понятна моя мысль, господа?..

Вскоре после этого таинственного заседания Голин вместе со своим ближайшим сотрудником Влеком привезли «профессора» в немецкий порт Киль.

Там они посадили его на специальный катер американской разведки с западногерманскими опознавательными знаками. Ночью катер вышел в море. Несколько дней сидевший в удобной каюте катера «профессор» и экипаж судна ждали ветреной погоды возле острова Борнхольм. Когда поднялся ветер нужного румба, катер снялся с якоря и взял курс в сторону Калининграда.

Неподалеку от запретной зоны советского побережья капитан катера сказал поднявшемуся на палубу «профессору».

— К сожалению, дальше нельзя. Я не люблю разговаривать с советскими пограничниками. Бойз, плиз! — дал он знак матросам из команды.

…Мотор замолк, катер швыряло на волнах, и в наступившей тишине под завывание ветра моряки помогли «профессору» надеть лямки небольшого воздушного шара, которые, до поры до времени, лежали под грудой шелковой прорезиненной материи на палубе.

К шару подвели шланг от баллона. Пока воздушный шар наполнялся газом, моряки закрепили на спине «профессора» парашют и рюкзак с резиновой лодкой.

Капитан катера еще раз повторил «профессору» то, что говорил ему в каюте:

— Ветерок отличный! Недаром мы его столько ждали. Через несколько часов вы уже будете далеко за пределами пограничного района. Нож я вам дал? Ну, а если ветер переменится, что по прогнозу мало вероятно, — на крайний случай у вас лодка. Вы можете открыть вентиль баллончика, и она, надутая мгновенно, спасет вам жизнь.

— Я все понимаю! — сказал «профессор». — Спасибо, мистер Рочестер!

— Только, ради бога, не опускайтесь на Красной площади, — пошутил капитан, прощаясь со своим очередным таинственным пассажиром, покидающим борт таким необычным путем. Гуд лак!..

Матросы перерезали стропы, и воздушный шар унес «профессора» в темное небо.

Спустя несколько дней этого воздушного пассажира уже можно было увидеть в купе мягкого вагона скорого поезда «Москва — Чоп». Только значительно позже выяснилось, какими путями добирался он до Брянска, чтобы сесть на этот поезд, кто ему помогал, после того как спустился он с неба в глухом сосновом лесу.

Один из катеров, которые использовались иностранной разведкой для высадки шпионов из числа «оуновцев» на советскую территорию с помощью воздушных шаров.

Но с уверенностью можно сказать: если бы любому из пассажиров, едущих в том же поезде, указали тогда на этого скромного, хорошо одетого, серьезного мужчину и сказали, что еще так недавно пролетал он на воздушном шаре над холодным, покрытым барашками Балтийским морем, то такого «информатора» сочли бы попросту фантазером, начитавшимся приключенческих романов. В наше время скоростных воздушных кораблей этот наивный, еще Жюль Верном описанный способ передвижения? И только сведущие люди, знающие все тонкости тайной борьбы с врагами, могли бы отнестись серьезно к такому сообщению и сделать из него нужные выводы.

Однако надо было ли делать эти выводы преждевременно и мешать «профессору» следовать заданным маршрутом?..

Все места в его вагоне были заняты туристской молодежью, которая возвращалась из Москвы: смуглыми арабами, светловолосыми датчанами, молчаливыми англичанами.

«Профессор» прошел мимо раскрытых купе по коридору покачивающегося поезда в ресторан и сел у окна. Перед ним уже мелькали поля Украины, «освобождать» которую он прибыл сюда из Мюнхена.

Подошел официант и вопросительно посмотрел на гостя.

— Дайте фляжку пива!

Официант открыл бутылку «Золотого пива», и оно, пенясь, полилось в стакан.

«Профессор» медленными глотками, смакуя, пил холодное пиво и, не обращая внимания на веселье, бушевавшее в ресторане, думал о том, как-то его встретит нынешний Львов, который покинул он еще в те дни, когда эсэсовцы из дивизии «Галиция», погибая тысячами, пытались задержать продвижение Советской Армии к Сану и Висле?