Этого забыть нельзя: Воспоминания бывшего военнопленного

Глава 19. Итак, концлагерь

Стоя в строю, я обратил внимание на странную группу заключенных. На них та же полосатая форма, но за спинами — ранцы. Они выстроились по четыре, блоковый придирчиво осмотрел каждого, после чего колонна удалилась с аппель-плаца. Казалось, Гитлер требует солдат для своей армии из числа узников концлагеря, готовит их в маршевые роты.

Но это было не так. Принятые за солдат оказались заключенными-штрафниками, на которых испытывалась прочность новых образцов солдатской обуви. Ежедневно несчастным навешивают на спины ранцы, набитые песком и камнями до веса полной выкладки солдата и гоняют их по лагерю в течение десяти часов. Специально созданная дорога разбита на участки: асфальт, бетон, грейдер, песок, булыжник. Полсуток непрерывной изнурительной ходьбы то строевым, то свободным шагом, то быстро, то медленно. Через определенное время специалист тщательно осматривает потертости обуви, отправляет ее на специальное исследование в лабораторию, а штрафники снова таскают тяжелые ранцы и совершают с утра до вечера утомительные марши.

Мимо проскользнул Вилли. Он заметил, что мы наблюдаем за штрафниками. Легонько толкнул меня в бок и сказал:

— Туда не надо попадать, там плохо…

Может быть, мы не ошиблись в этом никогда не улыбавшемся человеке. Многие получали от него тумаки за разные мелкие провинности. Но крупных обид он нам не причинял. Да и бил он, будто шутя, не больно, лишь в редких случаях давал крепкую оплеуху.

После жидкого кофе штубовый приступил к занятиям. Цель — приучить нас быстро и четко выполнять команды. Мы тренировались ходить немецким строевым шагом, перестраиваться, приветствовать начальство поворотом головы. Особое внимание уделялось упражнению — Mützen аЬ! По этой команде следует молниеносно сорвать правой рукой головной убор и шлепнуть им себя по правой ляжке. Хлопок должен звучать одновременно, а у нас, как мы не старались, получалась нестройная дробь. Вилли нервничал, называл нас бездарями, неспособными выполнить пустяковую команду.

Во время этого занятия нас навестил блоковый. Вилли опасливо поспешил ему навстречу. Блоковый широко расставил ноги, руки заложил за спину. Трудно понять — доволен он или нет. Но мы знаем одно: среди «зеленых» подавляющее большинство — изверги и садисты. Наш — в прошлом крупный бандит, и убить человека для него развлечение, тем более, что эсэсовцы это поощряют.

На этот раз никаких происшествий. Блоковый круто повернулся и зашагал в сторону. Вилли, очевидно, получил внушение. Он продолжал муштру с еще большим усердием. «Шапки снять, шапки одеть!» — повторял он до хрипоты. Мы старались, сколько могли, но усталость и голод брали свое, одновременного хлопка, хоть убей, не получалось.

— Стадо баранов! — беззлобно ворчал Вилли, грозя кулаками. Видно, и ему порядочно осточертело это занятие.

Тренировка продолжалась до самого обеда. Без пяти минут два Вилли перестроил команду и повел ее к блоку. К этому часу четверо штубиндистов — уборщиков бараков, принесли дымящиеся баки. Скорее бы, скорее! Пожилой немец в полосатом выдавал миски и ложки, сам Вилли массивным железным черпаком разливал суп. В ожидании своей очереди я стал рассматривать оловянную миску. На оборотной стороне дна чья-то рука выцарапала пятиконечную звезду. Ниже мелкими буквами надпись: «Смерть фашизму!». Замечаю и на других мисках такие же звездочки и таинственные инициалы: «С. Н. О.» Мой сосед объяснил, что это начальные буквы слов: «Смерть немецким оккупантам!».

Когда подошла моя очередь, Вилли опустил поглубже черпак, помешивая им внутри бака, затем наполнил миску доверху. Брюквенный суп заправлен эрзац-жиром неизвестного происхождения. Горячий, невкусный. Но изголодавшиеся люди просили добавки. Впереди меня человек с тонкой шеей жадно вылизывал миску, затем незаметно снова втиснулся в очередь. Я узнал в нем Федора, моего штеттинского попутчика. В эту самую минуту как из-под земли вырос эсэсовец. Он спокойно взял из рук Вилли черпак, поднял его и со всей силы ударил узника по лицу. Заливаясь кровью, Федор упал на руки товарищам ˂…˃ штубиндисты, поволокли парня в душевую.

В нестройной толпе наступило тягостное ˂…˃, изредка нарушаемое позвякиванием Виллиного ˂…˃. «˂…˃ оно, — думали мы, — не зря старожилы ˂…˃ быть осторожными».

Вилли никак не реагировал на происшествие. Уставился в бак, механически орудовал своим инструментом:

— Давай, не задерживайся, подходи следующий!

Когда время обеда истекло, Вилли скомандовал выходить на построение. Штубиндисты убирали опорожненные баки, звенели посудой. Несколько пленных пробовало выклянчить у них немного баланды, оставшейся на дне бака, но те отбивались, как могли. Вилли не обращал внимания на запоздавших в строй. Шумел, грозился лишь для видимости. Оказавшись снова на аппель-плаце, мы до шести вечера отрабатывали упражнения «шапки долой!» и «шапки надеть!». Вилли коротко поясняет: надо добиться абсолютной четкости; если при появлении высокого начальства будет замечен какой-нибудь промах, — не сдобровать никому.

Подводить Вилли мы не хотим, потому стараемся изо всех сил.

— Genügh!..[15] — наконец, удовлетворенно прохрипел Вилли.

Пройдя вдоль строя, штубовый предупредил, чтобы мы не допускали безрассудных поступков, наподобие того, который произошел сегодня во время обеда. Малейшее отступление от установленного в лагере порядка карается очень строго. Он не рекомендовал противиться никому из лагерного начальства. Он, Вилли, наш непосредственный начальник, не желает нам худа, поэтому и говорит это.

Медленной походкой, еле волоча ноги, в ворота вошли штрафники, на которых испытывалась обувь для вермахта. Шли они, низко склонив головы, будто каторжники с галер. Пора было отправляться в барак, но Вилли медлил, ему хотелось, чтобы мы наглядно убедились, к чему приводит нарушение лагерных законов. Штрафники — самые несчастные люди. Сейчас они съедят жалкий ужин, отправятся спать, а в четыре утра опять подъем и снова шагистика по каменным дорогам и ухабам.

На вечерней поверке Вилли продемонстрировал перед блоковым результаты своих упорных стараний. По его ˂…˃ дружно сорвали головные уборы. Раздался ˂…˃. Блоковый осмотрел строй. Руки у всех по ˂…˃ как положено, разведены. Придраться не к чему, но блоковый что-то искал, высматривал, нюхал. Так и казалось, сейчас ткнет: — Ты, выйди из строя!..

Неожиданно хлынул дождь. Осенняя туча будто специально выливает на нас пол-океана. Десять, двадцать минут стоим под холодным ливнем. Промокли до нитки, многие не в силах держаться на ногах, трясутся, точно в лихорадке, стучат зубами. Но поверка продолжается.

На следующий день четверо из нашей команды заболели воспалением легких. В блоке, что напротив нас, дела еще хуже — штубиндисты выволокли из барака несколько трупов и свалили их, как падаль, в углу двора.

После утренней поверки Вилли подозвал меня и дал крошечный пакетик. Объяснил: в нем двенадцать пилюль, на каждого по три. Надо дать их больным, но так, чтобы никто не видел. Напоить всех цикорием, сохранить им порции хлеба.

За больными присматривала вся команда, но сохранить нам удалось лишь двух. Двое других нуждались в срочной врачебной помощи, поэтому по распоряжению блокового санитары забрали их будто бы в госпиталь, на самом же деле, как позже выяснилось, еще живых бросили в крематорий.

Двухнедельный карантин подходил к концу. Скоро нас должны определить на работы. Куда — никто, кроме Вилли, не знал. Мы пробовали вызвать штубового на откровенность, похваливали его за гуманное отношение, но Вилли — кремень.

— Ничего не знаю, не спрашивайте.

Некоторые стали допускать по отношению к штубовому разные вольности. Вилли быстро ставил их на место, а однажды так двинул одного словака за самовольный выход из строя, что тот умылся юшкой. После этого инцидента многие усомнились, тем ли является Вилли, за кого выдает себя. Красную нашивку можно носить и подставному уголовнику. И поскольку Вилли с первых дней нашего пребывания в лагере явно симпатизировал мне, Семен предупреждал быть поосторожнее.

— Какой он политический, бандит настоящий, — говорил он.

Меня тоже раздирали сомнения. История с зондерфюрером была еще свежа в памяти. Навели справки у старожилов лагеря. Оказалось, Вилли действительно политический заключенный, уже около десяти лет скитается по разным лагерям. Из-за нехватки «зеленых» эсэсовцы вынуждены на различные должности в лагере ставить и немцев-«красных». Так Вилли стал штубовым. Вилли действительно благоволил ко мне. Однажды во время побудки буркнул на ходу:

— Фронт зеер гут. Днепр.

В Штеттине до нас просачивались скудные сведения о сражениях на Днепре. Теперь штубовый подтвердил их. Как сдержать свою бурную радость: на фронте хорошо!

Я сжал Семену руку:

— Наши вышли к Днепру.

— Честное слово?

— Тише, не ори. Вилли шепнул.

— Мало чего твой Вилли наболтает, верь ему. А я думал, правда.

Правда или нет, но мы готовы подпрыгивать от радости.

С Семеном у меня самые дружеские отношения, ему можно доверять. К тому же он незаменим, если надо установить связь с соседними бараками, добыть внутреннюю информацию, произвести мелкую коммерческую сделку. Многих ослабевших поддержал он, доставая неизвестно откуда то лишнюю миску баланды, то кусок хлеба. Завел дружбу с дежурными, охранявшими наши ворота, менял у них разные мелочи на сигареты. После отбоя, когда разрешалось на полчаса выйти на воздух, мы прятались за бараком и, затаив дыхание, выкуривали по полсигареты. Это было связано с громадным риском. Если б заметил блоковый — не миновать порки!

Внешне Вилли оставался таким же строгим, немногословным, хмурым. Обронит два-три слова, точно невзначай, и скроется с глаз. В предпоследний день карантина он остановил меня у выхода из барака:

— Завтра вас передадут форарбейтеру.

Я уже знаю, что форарбейтер — это старший рабочей команды, обычно очень строгий начальник, умеющий выматывать душу из заключенных.

— Значит, с вами распрощаемся? — поинтересовался я.

— Вилли будет ночью, форарбейтер — днем, — ответил штубовый.

Действительно, утром блоковый писарь — длинноногий, тонкий, как жердь, немец — приткнул нас к другой команде. Общим строем руководил один из «зеленых». Простуженным голосом скомандовал он «шагом марш», и мы, отбивая колодками шаг, двинулись за ворота. Там нас уже поджидали десятка два солдат СС, вооруженных, помимо пистолетов, толстыми кленовыми палками — для «выравнивания» строя. Достаточно отстать на полшага, нарушить строй — и на тебя посыплется град палочных ударов.

Привели нас на территорию лагерных мастерских. Низкие кирпичные здания, из потемневших от копоти окон доносилось жужжание станков. Воняло чем-то горелым. Людей быстро разбили на группы и увели.

Нас осталось восемь человек. Но вот форарбейтер подозвал к себе. На ходу Семен показал мне большую четырехугольную трубу, из которой зловеще валил густой черный дым.

— Смотри, крематорий!

Вот откуда несло горелым. Действительно, пока что выход на «свободу» для нас, заключенных, только через эту мрачную трубу.