Этого забыть нельзя: Воспоминания бывшего военнопленного

Послесловие

Поводом для написания этой книги послужило одно обстоятельство. 4-го июля 1960 года дома, в Одессе, меня разбудил телефонный звонок. Извинившись за беспокойство, мой заводской товарищ предложил не медля включить радиоприемник.

— Что-нибудь экстренное? — спросил у него.

— Сам узнаешь.

Включил радио. Сначала передали краткий репортаж о пребывании Советской правительственной делегации в Австрийской республике. Потом диктор объявил:

— Слушайте речь товарища Никиты Сергеевича Хрущева на митинге в Маутхаузене.

Надолго врезались мне в память слова Главы нашего правительства: «Нет, мы не можем забыть прошлого, — камни Маутхаузена, как и других таких же лагерей, напоминают о страшных злодеяниях гитлеровских извергов…»

Я долго ходил по комнате, и думы не давали мне покоя. Как это верно сказано: «Мы не можем забыть!»

Взяв лист бумаги и авторучку, написал: «Этого забыть нельзя».

Из ящиков были извлечены записки, которые я вел вскоре после окончания Великой Отечественной войны и освобождения из заключения, блокноты, старые газеты и журналы, письма товарищей. Писем у меня несколько сотен. В марте 1957 года газета «Правда» на своих страницах поместила фотографию группы участников подполья в Маутхаузене. С того дня ко мне идут весточки из многих городов и сел страны. Пишут боевые друзья, вспоминают пережитое в неволе, нашу совместную борьбу.

Помните эпизод, когда эсэсовцы забирают из санитарного лагеря инвалидов, погружают их на баржи, чтобы утопить в реке? Партийная организация тогда решила тайком направить вместе с инвалидами подпольщика Александра Игошкина. Игошкин с честью выполнил данное ему поручение. Несколько охранников было уничтожено, а люди спасены.

И вот передо мной письмо: «Вы, наверное, не забыли Сашку со второго блока, которого по решению подпольного комитета послали с инвалидами на Дунай. Я должен был возглавить восстание военнопленных на баржах».

Конечно, не забыл, дорогой Саша, разве такое забывается!

Сейчас Игошкин работает фрезеровщиком, живет на станции Иноземцево, Ставропольского края.

Читателю, вероятно, небезынтересна судьба и других товарищей, о которых идет речь в повествовании. К великому сожалению, о многих из них, которых я знал лишь по именам, порой ненастоящим, ничего конкретного сказать не могу. Надеюсь, что, прочтя книгу, они откликнутся, пришлют весточку о себе, о наших общих друзьях-товарищах.

Не знаю, остались ли живы мои друзья по аджимушкайским каменоломням — старший лейтенант Лэнь и капитан Качурин. Лэнь на несколько дней раньше меня ушел из подземелья в разведку. Ушел и больше не возвращался. Чудесный был парень, как большинство украинцев, жизнерадостный, любил шутку и песню, никогда не падал духом. С Качуриным мы расстались во Владимир-Волынском. Вместе с ним находился и майор Заремба, участник обороны Севастополя, человек железной закалки и большого мужества.

Володьку, о котором речь идет в первых главах, я потерял в Ченстохове, на формировочном пункте. Долго потом я вспоминал этого замечательного паренька. Поскольку он был летчиком, то его отправили в специальный лагерь. Точно помню, что он из Грозного, там у него остались мать и кто-то из младших — братишка или сестренка.

В Штаргардте подпольем руководил «дядя Степа», фамилия его так и осталась неизвестной. Но мы все хорошо знали, что под этим простым именем скрывается незаурядный человек. В Заксенхаузене до меня доходили слухи, что плотник Степан продолжает в Штаргардте свое дело. Для меня было бы невыразимой радостью узнать о дальнейшей судьбе «дяди Степы», узнать его настоящее имя.

Говоря о людях Заксенхаузена, назову прежде всего генерала Александра Степановича Зотова. К счастью, он вышел из концлагеря цел и невредим, возвратился к себе домой, в Саратов. В 1958 году Зотов умер, оставив большую рукопись, посвященную борьбе узников Заксенхаузена с гитлеровскими палачами.

В Москве работает журналистом Марк Телевич, там же проживает доктор Николай Шеклаков, который спас от крематория многих советских патриотов.

Петр Щукин, Борис Винников, Иван Сиренко также живы и здравствуют. Первый заведует отделением совхоза в Ульяновской области, второй учительствует в Белоруссии. Сиренко — шофер, живет и работает в Харькове.

По-разному сложились судьбы некоторых участников восстания в Маутхаузене. Иван Михайлович Кондаков демобилизовался из армии в 1946 году, приехал на родину в Волосовский район, Ленинградской области. Тяжелые вести ждали его дома. Родители умерли во время блокады, жена обзавелась другой семьей. Иван Михайлович весь отдался работе. Его избрали председателем колхоза.

По соседству с начальником штаба восстания, в самом Ленинграде, живут Семен Подорожный и Сергей Розанов.

Весной нынешнего года я встретился с Розановым в Москве. Узнав, что я готовлю книгу воспоминаний, он и москвич Виктор Логинов выразили готовность сделать для нее художественное оформление.

Один из организаторов русского подполья Валентин Сахаров — ныне главный инженер Крымской конторы облсельпроекта. Недавно он издал свои воспоминания «В застенках Маутхаузена». Юрий Пиляр — писатель. Его книга «Все это было» хорошо известна советскому читателю. Она переведена на иностранные языки.

Павел Лелякин, Александр Шлыков, Георгий Арапов — инженеры, работают на предприятиях Москвы.

Полковник Митрофан Шамшеев проживает в Херсоне, Белозеров трудится на приисках Сибири, Павел Усольцев — на Урале, Михаил Бурлаченко — ныне кандидат медицинских наук, старший научный сотрудник туберкулезного института в столице Молдавии.

Врачом работает и Василий Чередников. Живет он в г. Поворино. Александр Григоревский — «доктор Саша» — это Александр Моисеевич Иоселевич, ныне главный врач больницы в г. Лозовая, Харьковской области.

Георгий Никитин в Туле. «Петрович» — Николай Петрович Дейниченко — в Средней Азии.

Трудная жизнь сложилась у Александра Ивановича Панфилова. Панфилов — бывший летчик, участник боев в Испании. В войну геройски сражался с фашистскими «ассами». Был сбит в воздушном бою, попал в концлагерь. В дни восстания в Маутхаузене Александр Иванович командовал штурмовой группой. Потом в числе бесстрашной четверки прорвался через американские кордоны и ушел с донесением в наши части.

Тем обиднее было для Панфилова, когда он встретил дома холодный прием. Клеветники бросили ему обвинение, будто он разгласил врагу военную тайну. Досужие канцеляристы намекали ему: мол, другие летчики убегали из плена, а ты не сумел. Однако чуткие советские люди помогли Панфилову доказать всю нелепость обвинения. Сейчас он живет и работает в г. Щекино, Тульской области.

Читателей, конечно, интересует история восстания заключенных 20-го блока, о которой рассказывается в 29-й главе. Неужели все участники этого беспримерного подвига погибли? Неужели из восьмисот узников никому не удалось спастись?

В последнее время стали известны имена организаторов этого восстания. Вот они: полковник Александр Филиппович Исупов, до плена командовал штурмовой авиационной дивизией; Кирилл Моисеевич Чубченков, тоже командовал авиационной дивизией, член партии с 1931 года, бывший тракторист; подполковник Николай Иванович Власов, Герой Советского Союза, летчик-инспектор по технике пилотирования, родом из Ленинграда. Этих троих фашисты схватили и расстреляли накануне восстания, после чего руководство принял на себя летчик майор Леонов. В 20-ом блоке было около 200 летчиков, им принадлежала и сама идея побега из лагеря.

Стали известны имена и других участников восстания в 20-м блоке: это — капитан Геннадий Мордовцев, старший лейтенант Усманов, лейтенант Павел Богданов, старший лейтенант Володин, капитан Жариков, младшие лейтенанты Иван Писарев, Николай Фурцев и другие.

Некоторым участникам этого героического подвига удалось спастись. Среди них — Виктор Украинцев, ныне мастер станкостроительного завода в Новочеркасске, Иван Битюков, инженер вагоноремонтного завода на станции Попасная в Донбассе, электросварщик Владимир Дорофеев из Константиновки, бывший летчик Владимир Шепетя из Полтавы. Их укрыли от преследования советские военнопленные, работавшие батраками в поместьях, расположенных вокруг Маутхаузена.

В книге называются имена многих зарубежных антифашистов, переносивших с нами все муки заключения и сражавшихся рука об руку с нами в дни восстания. Где они? Какова их судьба?

Всем известно, что Антонин Новотный — ныне Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Чехословакии, Президент ЧССР. Юзеф Циранкевич — Председатель Совета Министров Польской Народной Республики. Иржи Гендрих — член Политбюро и секретарь ЦК Коммунистической партии Чехословакии.

Хейнц Дюрмайер и Ганс Маршалек живут у себя на родине в Вене. Зденек Штых и Индри Коталь — в Праге, Казимир Русинек — в Варшаве, Якоб Буланже и Франц Далем — в Берлине.

Как бы хотелось пожать всем им руку!

Впрочем, с некоторыми из иностранных товарищей — бывших узников Маутхаузена, мне посчастливилось повидаться в мае 1961 года.

Как делегат Советского комитета ветеранов войны я вместе с Валентином Ивановичем Сахаровым — постоянным представителем нашей страны в международном комитете бывших заключенных концлагеря Маутхаузена, отправился в Австрию.

Трудно передать мое волнение. Сахаров тоже заметно волновался, но ему все же было легче — он после войны бывал в Маутхаузене. В ожидании взлета нашего сверкающего на солнце красавца ТУ-104 мы снова, в который раз, вспоминали день, когда покинули аппель-плац лагеря, поклявшись отдать все свои силы борьбе против возрождения фашизма, укреплению мира и дружбы между народами. С тех пор прошло шестнадцать лет — срок немалый в жизни человека.

Самолет незаметно отрывается от земли и, сделав прощальный круг над Москвой, ложится на курс. Мы сидим в удобных креслах и беседуем о предстоящей встрече. Узнают ли меня австрийские товарищи? Сахарова, конечно, узнают, поэтому договариваемся, что сначала выйду из самолета я, а он последует за мной.

Точно по расписанию самолет идет на посадку в Вене. В красивом здании аэровокзала, сделанном из стали и алюминия, навстречу мне спешит седой мужчина в сером костюме. Улыбается, широко расставив руки для объятия. Это Хейнц Дюрмайер, известный венский юрист. И хотя он не в полосатой куртке узника, я узнаю его сразу.

— Так вот ты какой: помолодел, отлично выглядишь, — говорит он, хлопая меня по плечу.

— А ты, Хейнц, совсем юноша, — в тон отвечаю я, — только голову посеребрило…

Подошел Сахаров. Снова следуют крепкие мужские объятия. Да, ни бои в Испании в рядах Интернациональной бригады, ни годы, проведенные в фашистском застенке, ни последние шестнадцать лет не изменили Дюрмайера, не уменьшили доброты и задорного блеска в его глазах. Наша переводчица скромно стоит в сторонке. Нам и без ее помощи все ясно, все понятно.

Коммунист доктор Дюрмайер — ныне Генеральный секретарь международного комитета бывших политзаключенных концлагеря Маутхаузен. Он объявляет нам, что завтра мы отправляемся на место бывшего концлагеря для участия в традиционной манифестации и возложения венков.

И вот вместе с советским послом в Австрии мы направляемся в Маутхаузен. Машина мчится на большой скорости по шоссе, и мы, кажется, не успеваем обменяться несколькими фразами, как впереди вырастает город. Узкие улочки, покрытые булыжником. Аккуратные домики самых различных цветов и оттенков. Осматриваюсь по сторонам. Не здесь ли в мае сорок пятого года наши отряды дрались с фашистами? Не эти ли камни обагрены кровью наших бойцов?

Дорога, по краям густо обсаженная деревьями, круто подымается вверх. И снова передо мной всплывает прошлое: не по этой ли дороге эсэсовцы гнали нас галопом в лагерь? Сколько узников полегло здесь!

Последний поворот — и перед нами открывается широкая площадь, вся заставленная разноцветными автобусами и легковыми автомобилями. Прямо перед нами высятся некогда страшные стены концлагеря — молчаливые свидетели преступлений, которые свершались варварами двадцатого века. Стены потемнели, в расщелинах гранита пробивается зеленая трава. Многое осталось здесь, как было тогда. Поверх стен в несколько рядов колючая проволока на изоляторах. Сторожевые вышки. Массивное здание комендатуры, где в последние дни войны находился штаб восстания узников.

Правда, многие бараки снесены, осталось всего три. Снесен и двадцатый блок, откуда в феврале сорок пятого года совершили героический побег восемьсот заключенных. Остались и бункеры, и труба крематория подпирает небо, напоминая людям об ужасах минувшей войны.

Подойдя к главным воротам, мы сразу же оказались в крепких объятиях. Вот француз Эмиль Валле — веселый, жизнерадостный. Вот чех Индри Коталь, австриец Ганс Маршалек… И еще, и еще. Имена некоторых товарищей позабыты, но лица узнаем сразу. Обмениваемся рукопожатиями, громко приветствуем друг друга на разных языках.

Слышатся звуки траурной мелодии. Мы собираемся на митинг. И тут неожиданно начинается дождь. Природа как бы скорбит вместе с нами о тысячах замученных людей. Однако никто не покидает площади. В строгом молчании мы возлагаем венки у памятника советским людям, погибшим в лагере смерти, у памятника Герою Советского Союза генерал-лейтенанту Д. Карбышеву, чье имя стало символом мужества и верности воинскому долгу.

Открыв митинг, Ганс Маршалек первое слово предоставляет мне. Как и шестнадцать лет назад, я очень волнуюсь. Подхожу к микрофону. Невольно уста мои повторяют слова клятвы, которую бывшие узники дали здесь в мае сорок пятого года:

— Клянемся отдать все свои силы борьбе за мир во всем мире!

И снова, в ответ несется многотысячный рефрен:

— Клянемся!

Митинг длится недолго. Тучи быстро рассеиваются, над нами — чистое голубое небо. Но многие не расходятся, о чем-то оживленно толкуя. Что их волнует? Разговор идет о предстоящем приезде в Вену Никиты Сергеевича Хрущева для встречи с президентом США Джоном Кеннеди…

Шесть дней я и Сахаров пробыли в Австрии, и где бы мы не появлялись, везде слышали слова: Москва, Хрущев, мир…

Люди хотят мира, они ненавидят войну.

И я хотел бы, чтобы тот, кто прочитал эти записки, сказал:

— Вечное проклятье войне! Никогда мы не простим, фашистским палачам Освенцима, Майданека, Дахау, Заксенхаузена, Маутхаузена, где были загублены миллионы человеческих жизней. Только в одном концлагере Маутхаузен, по официальным данным, нашли мученическую смерть 32 тысячи советских граждан.

А сколько погибло их в других лагерях! Но они не безропотно сложили головы. Они мужественно, до последнего вздоха сражались.

Будем же всегда помнить о них. Будем бдительны!