Хищное утро (СИ)

xxvi

Крик прекратился почти мгновенно, но праздничная атмосфера разбилась, а мелодия арфы сорвалась звуком рвущейся струны. Человеческий поток разделился надвое: кто-то торопился взглянуть, что случилось, а кто-то стремился поскорее оказаться от того крика как можно дальше.

Ёши и Хавье отступили к колоннам, пропуская мимо себя людей, и мне стоило бы сделать то же самое. Но взгляд цепко выловил из этой картинки чёрные халаты с шитьём, в глазах потемнело, и я решительно двинулась на звук.

Кричали в оранжерее. Давно стемнело — сквозь стеклянную крышу были видны тёмно-серые угрюмые облака — а здесь горели только маленькие фонарики, да в саду камней среди песка горели чайные свечи. Я то и дело оступалась, неуверенно балансируя на каблуках, прощупывала по пути горгулий Холла и к месту происшествия добралась далеко не в числе первых.

Пострадавшего окружили со всех сторон люди; он полулежал в неестественной, изломанной позе, как будто сперва встал на колени, а затем упал лицом в песок. Руки лежали безвольными макаронинами, спина вздымалась каждый раз, когда он пытался вдохнуть, голова была свёрнута набок, а на разбитом лице пузырилась тёмная кровавая пена.

— Целитель! Здесь есть целитель? Кто-нибудь?

И без целителя было ясно, что несчастный очень плох. Под ним растекалась по тонкому белому песку чёрная смолянистая лужа. Пожилая колдунья сплетала над ним заклинание, низенький мужчина водил руками вдоль тела, что-то нашёптывая, кто-то что-то говорил в маленькое карманное зеркальце, воздух звенел от чар, — а кровь всё текла и текла, и пена застила глаза умирающего.

Я отправила горгульям импульс и велела им перекрыть здание. Кто-то принёс фонарь, ослепительно-яркий, а девушке в белом несли стаканы с колдовской водой по одному, пока кто-то не притащил целый вазон. Вода мерцала и дрожала силой.

— Обезболили?

— Я залила сплошью, но…

— Давайте консервацию в четыре руки, через ав дарне.

— Слушай мой голос. Сосредоточься, нельзя засыпать.

— О Тьма, я обращаюсь к тебе…

Всё это было зря. Было поздно для заклинаний: от таких травм может спасти разве что родовой дар Сендагилея, если будет милостива Тьма; но их, конечно, не пригласили на праздник, потому что Сантос Сендагилея, говорят, убил Последнего Короля.

Хрип. Губы шевельнулись, как будто человек пытался сказать что-то — и застыли. Тело скрипнуло, и в открытые глаза мёртвого колдуна заглянула Бездна.

Так вышло, что я не раз наблюдала, как обрывается жизнь — достаточно, чтобы перестать видеть в этом мистерию. Мы умираем, когда замолкает кровь; мы умираем, если разрушается бренное тело. Так и с горгульями: можно разрушить чары, можно разрушить материю, и тогда горгульи не станет.

Первым моим мёртвым был дедушка Бернард. Он умирал долго и тихо, и все мы собрались у его постели. Последние дни он мог говорить только шёпотом, а потом просто перестал дышать; бабушка закрыла ему глаза и велела нам выйти раньше, чем стали ясны простые следствия мышечного расслабления в теле.

Потом я видела, как один колдун разрубил себя на лестнице Холла заклинанием, — это была какая-то глупая политическая акция, что-то про процветание островов и социальную повестку. Ещё дважды убивали горгульи по моему приказу, а прошлой весной у Адриано Бранги остановилось сердце прямо на заседании Конклава.

И, конечно, я знала, что однажды тоже умру, — и иногда даже представляла это перед сном в ужасающих подробностях, не в силах остановить эти мысли.

Словом, нельзя сказать, чтобы я была особенно тронута этой смертью. Только отвести взгляд было почему-то сложно, и по голой спине пробежала зябкая дрожь. Впрочем, ничего удивительного: оранжерейные окна закрывали сад от зимы, но гуляющий по пространству сквозняк был довольно ощутимым.

— Пенелопа, — это Серхо Иппотис, как всегда несоразмерно тихий, легонько тронул меня за плечо, — могу я вас попросить…

— Горгульи перекрыли здание, мастер Серхо.

— Благодарю.

Полицейские, — все они были сегодня, конечно, не при исполнении, но это мало на что влияло, — оттеснили публику от тела; Харита осталась в саду, а её ребята отошли, и где-то со стороны дыхнуло диагностическими чарами. Сам Серхо присел на крупный круглый валун в центре сада камней и закурил.

— Не расходитесь, коллеги, — так же тихо сказал он, выпуская в стеклянный потолок дым, — скоро прибудут наши друзья из Сыска, и нам с вами будет что обсудить.

Люди, тем не менее, отходили: вид тела для многих был некомфортным. Кто-то из служащих принёс скатерть, и несчастного накрыли ею так, что были видны только начищенные ботинки под мягкой бахромой.

Странно, но не было родственников. Я нахмурилась, пытаясь припомнить хоть один Род, из которого в Огице жил бы ровно один представитель, — и не смогла. Впрочем, может быть, он приехал совсем недавно; или, может быть, кто-то, как наша Ливи, возмутительно проигнорировал национальный праздник.

— Вы видели, кто это? — театральным шёпотом спросила невесть откуда взявшаяся Селия Маркелава.

Я пожала плечами. Лицо показалось мне смутно знакомым, но я не смогла бы ручаться, — возможно, это один из многих сотен колдунов, которым я была когда-то формально представлена; под маской кровавой пены и мучительной боли его было сложно узнать.

— Кто-то должен был видеть, — деловито продолжала Селия. — Не может же никто его не узнать?

Теперь, когда спасать никого было уже не нужно, праздник оказался безнадёжно испорченным, а впереди гостей, очевидно, ждало много часов скуки и неприятных расспросов, праздное любопытство проснулось не только в Селии.

— Молодой мужчина, — со знанием дела говорила та девушка в светлом, которая пыталась окропить пострадавшего колдовской водой. — Думаю, из северных, видели какой нос?

— Его кровь была не в порядке.

— Конечно, она же выливалась!..

— Нет, я имею в виду…

— Не может быть, чтобы никто его не знал.

— Если он недавно приехал…

— Не может быть.

Так продолжалось с полчаса. Гости разбрелись по Холлу; мужчины заняли покерный стол чуть в отдалении от сада камней и тела, и среди играющих я с неудовольствием заметила Ёши. Правда, играли, кажется, без ставок, пустыми фишками, и без большого азарта.

Потом человеческое море всколыхнулось: приехали служащие Сыска, для большей важности — со штурмовой горгульей. Они разбрелись, кажется, по всему Холлу, а к телу вместе с ними спустился, хромая, старик Тибор Зене, седой, как Луна, — на заседаниях Конклава он по большей части просто спал в своём кресле.

Лиса вертелась вокруг тела рыжей стрелой. Мрачный сотрудник с полным каких-то склянок чемоданом натянул перчатки и отбросил в сторону скатерть, а Тибор склонился к земле, к самому лицу погибшего, и не сумел потом выпрямиться, — Серхо пришлось поднять его рывком.

— Да, — печально проскрипел Тибор Зене. — Это Матеуш Вржезе. Бедный, бедный ребёнок!..

Дальше было, действительно, скучно. Опрос проводили двоедушники, хотя Харита и предлагала немедленно вызвать на службу саму себя и всех своих ребят. Я честно сказала, что в течение вечера с погибшим не общалась, произошедшего не видела, а вышла на крик; после этого меня попросили задержаться и проследить за горгульями, охраняющими периметр здания. Вообще говоря, управлять горгульями Холла мог любой член Конклава, но Серхо, похоже, рассудил, что если уж на месте так удобно оказалась Бишиг — пусть она этим и занимается.

Я полагала, что охранять на деле нечего: от крика до того момента, как я велела горгульям занять охранные позиции, прошло довольно много времени, — и убийца, если он был и был не дурак, легко мог успеть покинуть Холл. Его поиски теперь были заботой лис, но среди них нельзя было заметить особенного энтузиазма.

— Его убило хищное утро, — шептались в Холле.

— Хищное утро!

— В Огице? Хищное утро?

— Это проклятие Королей…

Словом, похоже, никто ничего толком не видел, а про Матеуша в толпе ходили только какие-то странные сплетни. Ребёнком он казался, конечно, только Тибору Зене, — ему было вроде бы тридцать пять или около того; в толпе говорили, будто Матеуш ничем толком не занимался, только тянул содержание из Рода, катался по Кланам и неохотно ездил на мелкие заказы по поручению отца. Дар у Вржезе был какой-то водный, подробностей я припомнить не смогла.

Наверное, тем и должно было кончиться. Дар Рода не любит оставаться без дела; а может быть, это проклятие предков недостойным потомкам, — так или иначе, иногда кровь бунтует, и тогда колдун просыпается в хищное утро. Там сон мешается с явью, там слышен шёпот Бездны, там страшные старые сказки становятся реальностью; от того колдуны, говорят, сходят с ума, и даже самая жуткая смерть становится избавлением.

Отпускать гостей стали только ближе к четырём часам утра, когда все разговоры смолкли, а в галерее столпились разномастные стулья, собранные по всем комнатам Холла. Автомобили приезжали один за другим; я обходила периметр, проверяя горгулий и легонько касаясь их чарами. Забывшись, я так и выскочила на улицу в платье, но ледяной февральский ветер быстро привёл меня в чувство.

Мы с Ёши уезжали почти последними, — я даже предложила ему не ждать меня, но он, видимо, продолжал выполнять инструкции и «излучать радость от женитьбы». В машине я тёрла глаза и отчаянно давила зевок, а потом плюнула на приличия, стянула с себя пыточные инструменты, которые люди по ошибке считают туфлями, откинулась на сидении и задремала.