Хищное утро (СИ)

lxii

Ночью мне снова снились кошмары: густые, гулкие, наполненные далёким звуком воды и темнотой.

Зато утро выдалось ясное, по-весеннему влажное и звучащее звенящим предвкушением чего-то светлого. Малышка измазалась в опилках с ног до головы; я курила, выпускала дым вверх, а ещё мерно работала щёткой, стряхивая пыль и мусор с щербатой металлической спины.

Всё началось ведь — не сегодня и не вчера; я просто пыталась всё это время считать, будто это — и правда не моё дело. Убийства и запретная магия были где-то там, на фоне; они раздражали тем, что отвлекали от дел, и вместе с тем — ничего особенно не трогали внутри.

А теперь вдруг всё это стало ужасно личным, а от того — оглушающе громким.

Мой отец был чернокнижник: это был непреложный факт реальности, затверженный с детства. Смешно, но для Старшей Бишиг, бесконечно занятой отмыванием родовой репутации и разборками с Комиссией, я очень мало знала о папиных разработках.

Ему хотелось менять не чары в материи, но мысли живых. Он занимался акустикой и научился, кажется, заставлять людей говорить то, что ему было нужно. Бабушка упоминала между делом, что Барт был учёным, увлечённым самой идеей; он пытался показать свои наработки Конклаву, но даже для довольно свободных колдовских нравов это было перебором.

Папа отрёкся от Рода, в чём-то поклялся и уехал. Я толком всего этого не помнила, потому что ничего в этом всём тогда ещё не понимала. Он не пытался связываться с семьёй и вообще, кажется, забыл о нашем существовании; он стал чужим и решил создать свой собственный, отдельный Род. Переселившись в столицу, Барт стал работать на всяких далёких от закона личностей, делал подложные документы и брал в оплату от некоторых клиентов живую кровь.

Осенью его арестовали из-за поддельных бумаг. А потом — задушили в камере шнурком, и расследование этой смерти шло вяло и ни к чему толком не привело.

Служащего с рецепции убили тоже. Таинственные чернокнижники бережно хранили свои секреты и готовы были, похоже, утопить город в крови — но сохранить своё инкогнито.

Действительно ли их вёл Крысиный Король? Става утверждала, будто Крысиный Король не стал пока ничьим зверем, и все эти люди были не более, чем его хвостами. В Волчьей Службе был, по её словам, целый отдел, занимающийся одним только Крысиным Королём.

Они знали о нём всё. У них был целый музей и огромная коллекция крысиных денег, которой позавидовал бы самый увлечённый нумизмат. Это была не работа уже, а призвание и судьба; они говорили, что хранят Лес от власти Крысиного Короля и готовы были убивать — и умирать сами — чтобы не допустить его возрождения.

Крысиный Король — страшная сказка, которую рассказывают маленьким двоедушникам тогда же, когда колдунам рассказывают о войне, великом исходе и реках.

И когда Ёши спросил, может ли Става доказать, что не работает на Крысиного Короля, она оскорбилась и поклялась кровью.

Если для двоедушников Крысиный Король — предатель и персонаж во всех отношениях спорный, могущественный и прогнивший до самого сердца, то для колдунов он — ясный враг и убийца. Глупо ожидать, что колдун станет работать на Крысиного Короля; но для кого-то запретная магия оказалась, по всей видимости, дороже памяти Рода.

— Как можно? — спросила я Ёши вечером, когда воодушевлённая Става уехала. — Как могут они… неужели у них вовсе нет совести?

— Наверное, есть, — он пожал плечами, — какая-нибудь своя.

Мне было не понять такого.

Возвращение Крысиного Короля означало войну. Как может колдун желать войны?

Были и другие вещи, которых я не могла понять. Асджер Скованд, Матеуш Вржезе и Тибор Зене были колдунами и чернокнижниками, при них нашли крысиные деньги, и их убили. Но кто и зачем? Были ли они, как мой отец, угрозой для чьей-то тайны, — или дело было в чём-то совершенно другом?

И было ли важно то, что все они были Северными?

Никого из внутреннего круга Торга Ёши не видел: его кандидатуру одобрили без личной встречи, по рекомендации покерных «друзей».

— Думаю, верхушка не знает о ритуалах. Иначе они не стали бы меня приглашать.

— Или они считают тебя идиотом, — предположила Става. — В целом, похож. Они хорошо обставили смерть Озоры, ты спустил в Бездну несколько лет жизни и потерян для общества… Бишиг, я ведь правильно понимаю эту вашу логику?

И, хотя слова Става подобрала на редкость неудачные, я вынужденно кивнула.

А потом сказала, сама себя удивив этой догадкой:

— Может быть, этот ритуал нужен, чтобы возродить Крысиного Короля.

— Это, говорят, невозможно. Зверя можно поймать только в Долгую ночь, когда…

Впрочем, все мы знали: всякая магия есть кусочек невозможного, которое вдруг случилось. В этом и состоит грань между разрешённым и запретным: в том, чтобы видеть за словами правила и логику, в том, чтобы мочь объяснить устройство своего воздействия, в том, чтобы свести каждый знак к законам.

Если что-то не должно работать, но работает — это, конечно, магия. Она запретна абсолютно вся, и всё-таки она есть.

— Я читал про ритуалы, — признался тогда Ёши.

Он не покупал книг о жертвоприношениях, но листал их понемногу в зале Торга. Трансмутация была тонким, сложным, многосоставным искусством на стыке герметизма и сакральной геометрии; практики говорили о ней на языке вложения сил, тока крови и — неизбежно — цены.

В старые времена, до прихода Леса, в ритуальном круге казнили преступников. А на силе их жизни создавали горы, месторождения камней и грозу. Сегодня это всё не только запретное, но и забытое; никого не учат больше обращать пролитую кровь врага жидким золотом.

Но если можно сделать такое, почему бы нельзя сделать человека Крысиным Королём?

— Роден должен что-то обо всём этом знать.

— Ага. Ещё бы отвечал он не гекзаметрами!..

А Ёши повторил невозмутимо:

— Никому нельзя верить.

Когда я сказала, что колдуны не стали бы помогать возродить Крысиного Короля — даже во имя свободы запретной магии — Става закатила глаза и подняла меня на смех. Ты наивна, сказала Става, и меряешь всех по себе, девочка из хорошей семьи. Это было, скажем прямо, неприятно и оскорбительно, а ещё хуже было то, что Ёши с ней согласился:

— Люди всегда найдут, чем тебя расстроить, Пенелопа.

Я не могла бы сказать, будто так уж верю в людей; в конце концов, мой отец был чернокнижником и мечтал вкладывать в головы других людей свои мысли, а мой собственный муж, как оказалось, использовал меня в своих целях и планировал вовсе не достойную семейную жизнь, а торжественно сдохнуть, оставив меня ухаживать за сотнями разваливающихся саркофагов. И даже сказав про «заботу о предках» Ёши, конечно, кое-о-чём умолчал: в разговорах со своими сомнительными знакомыми он бравировал теперь именем моего покойного отца и его несуществующими вообще-то записями, надеясь так выйти на кого-то важного.

Я успела увидеть разное, в том числе — плохое, и давно не считала людей достойными по умолчанию. Но возрождение Крысиного Короля было как будто бы… чересчур.

Ведь не могут они не понимать, что от этого ни для кого не получится ничего хорошего? Не могут не знать, что его приход может обернуться для всех нас концом старого мира и началом какого-то другого, во много крат ужаснее. Пусть Тибор Зене оказался склизкой змеёй и безднопоклонником, но это ведь не делало его идиотом!

Не могут же они действительно хотеть… вот этого?