Хищное утро (СИ)

lxi

Прямыми зеркалами мы со Ставой не обменивались: она намекала на это, но я сделала вид, что не поняла. Пришлось вернуться в особняк, а там, пока Ёши разглядывал стоящие в застеклённом стеллаже книги, взяться за телефон.

В машине мы спорили: Ёши, хмурясь, говорил, что нельзя быть уверенными, будто Става не заглядывает на эти торги и не приносит в жертву людей, просто сама она — помимо прочего, — великолепная актриса и имеет некий сложный, далеко идущий план. Я настаивала, что не дело гражданским лицам мешаться в полицейском расследовании, и что паранойя не доводит до добра.

Я рассказала и о плохих вопросах, которые задавал Сыск Конклаву, и о Комиссии, и о Харите Лагбе, которая бросила в меня резким — «что ты ей сказала?!». И Ёши то ли согласился в конце концов, то ли просто смирился со своим неизбежным провалом.

— Может быть, давно пора было забыть, — тихо сказал он куда-то в сторону.

Я сжала его пальцы.

— Вы были… близки?

— Не слишком, — он пожал плечами. — Большая разница в возрасте.

Ёши был уже почти подростком, долговязым, серьёзным и мечтающим о художественном училище, а Озора — свёртком в кружавчиках. Когда не стало родителей, Ёши уехал на материк, а Озора осталась на острове; её растили дальние родственники со стороны матери, получающие за это благое дело внушительное вознаграждение. Детская болтовня быстро утомляла, а Озора рано научилась быть сама по себе; хлипкая связь становилась с годами всё тоньше.

И всё же она была кровью и плотью умирающего Рода Се, а потому — бесконечно близкой. Её смерть была трагедией не для Ёши-человека, но для Ёши-колдуна, в существовании которого я ещё совсем недавно всерьёз сомневалась.

Этот же колдун сказал вчера: «ты позаботишься о моих предках». Это было почти оскорбительно, и вместе с тем — до странного глубинно-правильно; это была ответственность, которой меня учили; это было что-то ясное, простое и по-своему внушающее уважение.

Нет позора больше, чем гибнущий склеп. Наши предки продолжаются в нас; мы — их кровь, их воля, их память, отголосок их слов, новый виток их времени. Мы живём, а, значит, они — бессмертны. И каким бы чудаком ни был Ёши, бабушка уже велела к лету обновить ступени в материковом склепе Се, а имена его предков вписали в великую книгу Бишигов, чтобы зачитывать их над колдовской водой по воскресеньям.

Так я объяснила Ставе, а она заявила авторитетно:

— Вы все долбанутые.

Става приехала только к вечеру и выглядела ещё страннее, чем обычно: на ней был сплошной чёрный комбинезон без знаков отличия, из штанин которого торчали полосатые фиолетовые носки, а все руки были увешаны цветастыми фенечками. Встрёпанные косички придавали Ставе вид подростковый и придурковатый.

— Мы не идиоты, Бишиг, — сообщила Става, цокнув языком. — Нужно совсем не дружить с головой, чтобы не связать девицу с отменяющим знаком, книжки про трансмутацию и жертвоприношения.

Наверное, ей не полагалось бы рассказывать посторонним о ходе расследования, но Ставе было, похоже, плевать на правила. Она погрозила мне пальцем, напомнив о рамочном соглашении о конфиденциальности, вручила Ёши какую-то бумажную фитюльку с признанием его «доверенным свидетелем» (что бы это ни значило) и на этом сочла свой язык развязанным.

Магдалина Клардеспри пропала девятнадцатого числа; о её исчезновении — это была неожиданная подробность — заявил двоедушник, сокурсник, с которым она работала над какими-то расчётами по учёбе. Сначала заволновалась обычная полиция, и лишь затем — колдовская, причём Клардеспри умудрились даже заявить о вмешательстве в дела Рода.

— Весеннее равноденствие, — заметил Ёши.

Става закатила глаза:

— Что бы мы делали без тебя, умник!..

Следственная машина развернулась и без больших сомнений связала даты, знак и безумие с запретными ритуалами.

Там, где замешаны чернокнижники, Сыск всегда ищет серию, — а таинственная служба, на которую работала сама Става, по умолчанию подозревала всех в сотрудничестве с Крысиным Королём, а любое преступление — частью огромного коварного замысла. Двоедушники перетрясли архивы, свои и колдовские, и обнаружили в них ещё одно похожее исчезновение.

Делла Зене пропала в прошлом июне, за один или два дня до летнего солнцестояния. Ей было двадцать шесть, в колдовской полиции завели дело об исчезновении, а через пару месяцев — тихо его закрыли за отсутствием материала. Девушку так и не нашли.

Я нахмурилась. Огиц — большой город, в нём живёт достаточно колдовских семей, и всё же мы держимся достаточно близко, чтобы каждая смерть и каждый новый человек были заметны. Тем не менее, я ничего не слышала о том, чтобы искали Деллу Зене.

Бесследно исчезла колдунья из Большого Рода, и об этом не пошло даже слухов? Разве может такое вообще быть?

— Она приехала в Огиц за неделю до этого, — пояснила Става. — Её толком никто, наверное, не знал.

— Может быть, — я медленно кивнула.

Озора Се становилась третьим — хронологически первым — именем в трагической серии.

Весеннее равноденствие и летнее солнцестояние — странный набор временных точек для ритуала; ни одному из специалистов не было известно о том, чтобы их нужно было для чего-нибудь объединить в пару. Вместе с тем было достаточно чар, для которых годились любые равноденствия и солнцестояния, — и теперь следствие предполагало, что где-то в Огице есть ещё по крайней мере два женских трупа. В архивах колдовской полиции вместе с тем не нашлось ничего подходящего.

— Они могли не заявлять, — мрачно предположил Ёши. — Или обратиться значительно позже. Если замешаны Старшие Родов…

Я хотела было возмутиться, что у Ёши замешаны решительно все, но не может же быть, чтобы Старший отдал в кровавые жертвы дочь своего Рода, — но Става кивнула неожиданно серьёзно.

— Технически Магдалина Клардеспри жива, — понятия хищного утра и агонии разума Ставе, как видно, не давались, — но родня заперла её в больничке и отказывается сотрудничать.

На мой взгляд, это не было так уж странно: у всех свои способы пережить трагедию, а хищное утро — не убийство; я не могла бы обвинить ни в чём ни Клардеспри, ни Вржезе на основании лишь того, что им не захотелось разговаривать с мохнатой полицией. Но вместе это складывалось, конечно, в картину на редкость неприглядную.

Говорят, будто Крысиный Король вернулся; говорят, будто будет война. Под университетом Огица — скрытые запретными чарами комнаты, в которых никак не меньше нескольких лет встречаются чернокнижники и обмениваются друг с другом вещами откровенно ужасными. Кто-то в городе проводит ритуалы и приносит в жертву молодых колдуний, а их Рода — хранят трагическое молчание. Таинственный убийца без запаха до смерти избивает людей; Роден знает обо всём этом что-то, но молчит; мальчишку, работавшего при Торге на рецепции, задушили в камере шёлковым шнурком. Наконец, кто-то просыпается в хищное утро, а волки задают колдунам плохие вопросы.

Ёши был прав: похоже, мы все измазались в дерьме по самую макушку.

Зато стало понятно, почему Става так резво нарекла Ёши важным свидетелем и была готова болтать без умолку: полиция вломилась в зал Торгов — но так ничего толком и не выяснила. Става говорила об этом с ожесточением и горячей злостью. Это была хорошая, верная ниточка, Става не рискнула ждать и подняла на уши Волчью Службу, — и это, по большому счёту, ничего не дало.

Лисам не удалось поднять в зале запахов: там была смонтирована мощная вытяжная вентиляция, и запах Тибора Зене ещё можно было уловить, а более ранние — совсем размылись. В планах и гроссбухах, в объявлениях и ценниках — решительно нигде чернокнижники не пользовались настоящими именами, только прозвищами и номерами почтовых ящиков. Именные списки наверняка где-то существовали, но они, как и личности членов загадочного внутренного совета и особенно некого Того Самого, его главы, оставались в секрете.

Служащий рецепции был безвозвратно мёртв, а Жёлудь легко согласился давать показания, но толком ничего не знал.

В отличие от Ёши.

Вообще говоря, Ёши был примерно в том же положении, что и этот Жёлудь: всего лишь один из торговцев, арендовавших на Торге стол. Разница была в том, что для Жёлудя знакомство с чернокнижником было способом продать свои таланты, а для Ёши — наоборот.

— Озора не узнала никого, кроме Тибора Зене, — Ёши сидел в кресле, сцепив руки на коленях и не поднимая головы.

— Это странно, вообще говоря, — перебила Става, задумчиво пережёвывая губу. У неё было такое лицо, будто она перемножала в уме четырёхзначные числа. — Ладно крысиные хвосты, но Тибор должен был знать, что ваши предки любят поболтать! И после этого он всё равно допустил тебя на Торг?

Я невесело усмехнулась. Должно быть, Става считала, что в том, как являются предки, есть какие-то правила или, может быть, логика. Но, по правде, даже спиритуалисты Аркеацы не могли объяснить внятно, почему они приходят и говорят то, что говорят. Иногда предки могли сообщить что-то такое, о чём не мог бы знать никто из живых, и их слова подтверждались; а иногда повторяли одни и те же слова, как Меридит с её вечной песней про достойное воспитание. Признаться, я не слишком интересовалась этим вопросом, хотя мои отношения с предками были, пожалуй, заметно теснее обычного, — насколько вообще об этом можно судить с учётом того, что тема эта была священной до неприличия.

— Харита спрашивала, является ли мне сестра. Я сказал: нет. — Ёши пожал плечами. — Так вот, я пытался пообщаться с Тибором, но он был очень закрыт. Зато Хавье Маркелава живо цитировал Лаалдхаагу…

Прошлым летом после очередного покерного вечера мужчины курили и обсуждали всякое ко взаимному удовольствию, а Ёши — то ли под влиянием момента, то ли по тонко придуманному плану, — предложил достойным господам узнать свои отражения.

Принесли зеркало, Ёши расставил неклассические статуэтки и взялся за лампу, а после ритуала с удовольствием обсудил с Хавье и нумерологию, и сакральную геометрию Луны, и амулеты «на удачу», которых на тот момент не существовало ещё даже в проекте.

Через несколько недель Ёши арендовал стол, стал чаще посещать встречи при университете и называть Хавье близким другом. Он продиктовал Ставе добрых четыре десятка имён с краткими пояснениями; список чернокнижников он вёл в личном дневнике, я приняла его за список карточных долгов. Там были и колдуны, и двоедушники, примерно поровну.

В ту субботу, когда мы с Ёши не сходили в планетарий, Хавье Маркелава туманно выразился о некой «закрытой встрече». Но Ёши туда в последний момент не пригласили, и в этом ему виделся дурной знак.

— Шпион из тебя так себе, — сморщила нос Става, переписывая в свой блокнот имена и фамилии. Некоторые из них она обводила, но причины этого не были мне ясны. — За целый год можно было бы и…

— Следи за языком, — оборвала её я.

А Става разулыбалась и умилённо сложила руки на груди:

— Ой, такие вы сладкие, я не могу!..

Сердиться на неё стало решительно невозможно.

— Мне кажется, я предаю кровь, — растерянно сказала я, когда Става, наконец, ушла.

Ёши глянул на меня искосо и каркающе рассмеялся.

— Ты?! С чего бы предаёшь — ты?!

И, наверное, он был прав. У Ёши было достаточно времени, чтобы смириться и с тем, что колдуны, очевидно, замешаны в чём-то грязном, и с несовершенством мира в целом. А я смогла только вяло пожать плечами и спрятать лицо в ладонях.