Хищное утро (СИ)

xxxiv

После заседания я немного задержалась, чтобы обсудить с Серхо кое-какие тонкости по маркировке грузов, а когда наконец вышла из зала — Лира подскочила на скамейке мячиком и лишь в последний момент усмирила дрожащий подбородок.

Она успела искусать себе все губы и вымазать зубы в ярко-красной помаде: это странно гармонировало с кричаще-алым платьем в пол с вызывающим вырезом. Но, по крайней мере, сегодня она не плакала.

— Всё хорошо, — устало сказала я. — Будет сделка, даже без суда, вероятно.

— Сделка?..

Каждый понедельник теперь — по нашей новой печальной традиции — Лира бронировала кабинет в одном из ресторанов неподалёку, и сразу из Холла мы шли туда, пить и разговаривать. Сегодня это был довольно помпезный, но уставший от долгих лет эксплуатации ресторан, с потёртой тяжеловесной мебелью и тусклым жёлтым освещением. По пути я пересказала совсем кратко; на месте Лира сбросила тяжёлую меховую шубу прямо в руки гардеробщику, упала на неудобный диван в комнате, попросила виски, а затем — когда я задвинула за официантом створку ширмы — уронила лицо в ладони.

Так она сидела несколько минут, пока я лениво листала огромное несбалансированное меню. Лунные закуски в нём мешались с шашлыками, а за тонкой стеной гремела кухня; вероятно, Лира никогда не бывала здесь раньше, потому что это не было похоже на место, куда она захотела бы вернуться.

Лира всегда была возвышенной леди, склонной порой к излишней драматизации. Примерно раз в сезон на неё снисходило новое удивительное озарение об устройстве мира и самой себя; в такие дни она могла подолгу рассуждать об экзистенциях. Удивительно, но вокруг неё всегда крутилось много мужчин: Лира перебирала ими, щедро раздавала авансы и, не стесняясь, давала сравнительную характеристику их достоинств. При этом Лира была совсем не дурочка и могла бы сделать неплохую карьеру как ритуалистка, но уделяла науке преступно мало внимания.

Конечно же, никто из кавалеров никогда не видел Лиру вот такой, лежащей на столе и скулящей в скатерть. Должна же быть в женщине какая-то загадка!..

Гарниров отдельно не было, и я решила ограничиться куриной лапшой. Лира отклеилась от стола, полистала меню, скривилась и позвала официанта, а потом довольно долго расспрашивала его, что из предлагаемых рестораном блюд будет по крайней мере съедобным.

Наконец, мне принесли суп и чай, а Лире — какую-то сложно устроенную пасту, и я принялась пересказывать ей заседание с того самого момента, как в зал пригласили секретаря Волчьей Службы.

— Они сами предложили?

Я пожала плечами:

— Наверное, у них совсем нет других свидетелей.

— И папа согласился?

Я посмотрела на неё, как на дурочку:

— Он сказал «мы подумаем». Но, Лира, он конечно же согласится. Служба отзовёт требование, и всё это закончится.

Лира слабо хмыкнула, а потом заплакала. Она обладала сверхъестественной способностью красиво плакать: крупные, будто посаженные пипеткой, капли слёз медленно текли по щекам, размывали тени и тушь, смазывали тональный крем и румяна, и всё лицо художественно текло вместе со слезами прямо в широкую тарелку с пастой.

— Ну, чего ты, — я сжала её пальцы, — теперь всё будет хорошо.

Она слабо покачала головой и всё-таки разрыдалась, уже по-настоящему: издала гортанный, какой-то звериный всхлип, с силой растёрла глаза, искривила губы и боролась с собой, задыхаясь и трясясь от крупной дрожи. Я перебралась к ней на диван, погладила её по плечу, и Лира с готовностью уткнулась носом в кольчугу, вцепилась пальцами в кожаный пояс — и плакала, плакала, плакала, завывая и хлюпая носом, а я гладила её по спине и говорила ей в затылок какие-то успокаивающие вещи.

Я могла по-разному относиться к Лире, но она была моей подругой, и меньше всего я желала ей боли. Она часто бесила меня, говорила глупости, фонтанировала странными эмоциями и проходилась по самой границе этикета, но она всегда у меня была.

Конечно, я сама никогда не стала бы плакать вот так. Но когда я психовала из-за возможной беременности, она была рядом и слушала, и это было очень, очень много.

— Он не согласится, — шёпотом сказала Лира, обмякнув на мне. — Он не согласится.

— Конечно, он согласится. Это прекрасное предложение.

— Это прекрасное предложение, — эхом повторила Лира, а потом всё-таки отодвинулась от меня и махнула рукой: пересаживайся, мол, на свою сторону. Успокаивалась она так же быстро, как и расстраивалась, и теперь на её заплаканном лице было жёсткое, тёмное выражение. — Это прекрасное предложение, но он не согласится.

Я пересела к себе и теперь смотрела на неё через стол. Над нами понемногу раскачивался, отзываясь, видимо, вибрациям с кухни, крупный жёлтый плафон с лампами. Рассеянный свет уродовал блюда, и даже куриная лапша приобрела какой-то трупный оттенок.

— С чего бы ему не соглашаться? — устало спросила я, заставив себя зачерпнуть немного супа.

Лира несколько мгновений смотрела на меня, яростно сверкая глазами, а потом откинулась на спинку дивана и неприятно, болезненно расхохоталась.

— Ты совсем ничего не понимаешь, да, Бишиг?

Я нахмурилась.

— Это политика, Бишиг! Связи и влияния! Что ты за Старшая, если не видишь этого?

Я была хорошей Старшей; так говорили даже предки, и только прабабушка Урсула добавляла к этому уничижительное: «для своих лет». У меня всегда были в порядке дела и документы, у меня ничего не терялось, у нас не было проблем с законом, а за последние пять лет остров Бишиг ни разу не сталкивался с серьёзным дефицитом. В конце концов, я просто действительно много работала, и это мои горгульи и мои контракты — вкупе с выстроенной системой товарооборота, — давали острову средства на существование.

А политика — что политика; красивые улыбочки не прокормят тебя зимой и не залатают дыры в пароме. Переговорами с другими Родами по большей части занималась бабушка, это была её территория и её маленькая страсть.

— Посмотри на это со стороны, — Лира взялась за вилку и рассказывала теперь, прерываясь на быстрое пережёвывание пасты. Она активно жестикулировала и так размахивала руками, что становилось немного жутко. — Есть Роден Маркелава, который что-то знает. Есть Волчья Служба, которой очень нужно это что-то. Что было бы разумно сделать?

— Договориться, — я нахмурилась. Я действительно не понимала, к чему она ведёт.

— О! Договориться, — Лира ткнула вилкой куда-то вверх, а потом принялась наматывать на неё спагетти. — Что делают люди, когда хотят договориться? Они идут и договариваются, Бишиг! Думаешь, папа не сделал для этого секретаря зеркало? Или, думаешь, предложение нельзя было передать адвокату сразу?

Я отодвинула от себя суп и наморщила лоб. Лира всегда как-то мгновенно видела эти странные дикие конструкции — что кому нужно, как этот кто-то может своё что-то получить, как и на кого нужно надавить; все те разы, что бабушка предлагала мне придумать какую-нибудь такую штуку, мне приходилось подолгу сидеть за бумагами и чертить, чертить, чертить.

И сейчас Лира говорила логичные, разумные вещи. Если бы я была секретарём Волчьей Службы, готовым к такой сделке, я не предлагала бы её при всём честном Конклаве, — я бы пришла, конечно, к Маркелава.

— Наверное, это была демонстрация, — наконец, предположила я. — Мигель никогда не отказывался от того, чтобы показать Конклаву достижения Рода. Это очень выгодная сделка, она усилит влияние Маркелава.

Лира покачала головой. Глаза её вновь стали прозрачными и печальными.

— Волчьей Службе не нужно показывать свою слабость, Бишиг. Ты ведь сразу поняла, что они ничего не знают, ведь так? А папе было бы слишком сложно заставить волков делать такие заявления, абстрактное влияние не стоит того. Понимаешь?

— Допустим, — я медленно кивнула. Вся эта очевидная для Лиры схема плохо укладывалась у меня в голове.

— Это не папа хотел гласности, — продолжала подруга, сцепив пальцы и уставившись взглядом в недоеденную пасту. — Этого хотели волки. А зачем бы им это было надо, да ещё и так сильно, чтобы опозориться перед Конклавом?

— Чтобы Конклав надавил на Мигеля, — сориентировалась я. — Все понимают, что это хорошее предложение, и тот же Серхо…

Лира с силой кивнула и повысила голос:

— И не только. Что будет, если папа откажется?

Я нахмурилась. И как-то очень живо представила, как Жозефина Клардеспри в своей неподражаемой манере высказывает Мигелю всё то, что она думает о нём лично, его методах воспитания и особенно — о грязном белье, которое Маркелава трясут перед достопочтимым Конклавом.

— А потом будет голосование. И Конклав не забудет несостоявшейся сделки.

Это я легко могла примерить на себя. Если Маркелава не готовы к сотрудничеству даже в таких условиях, это бросает тень на все колдовские Рода; во имя процветания нашего народа и дружеских отношений экстрадицию одобрит не только север. И тогда…

— Волки получат своё, — безжалостно продолжала Лира, не поднимая головы, и её голос дрогнул. — Они убьют его, они убьют его, они его убьют…

— Лира, Лира, — я перехватила её руки и неловко погладила запястье. — Тише, ну что ты… речь не идёт об убийстве, такого нигде не говорили. Даже если всё будет плохо, и Конклав постановит изгнать Родена, в Кланах действует мораторий на смертную казнь!

Лира молчала очень долго.

— Я видела это, Бишиг. Тёмная комната, его шею захлёстывает шнурок, он борется, хрипит, а потом падает. Я видела это в зеркале.

Она никогда раньше не упоминала этого, и я не смогла сдержать дрожи.

— Видела? Когда?

— В самом начале, — Лира так и смотрела в тарелку, а руки её были холодными и влажными. — Когда… когда выдвинули обвинения. Его же забрали в изолятор, но я надавила на папу, папа надавил на следователей, и мы увезли его на остров. А теперь…

— Так может быть, это и было про изолятор? Но это не случилось, потому что вы…

— Нет, нет! Я это вижу! В зеркалах, в воде, в хреновой вилке!

Она отшвырнула от себя приборы, — вилка стукнула в дерево ширмы, а затем зазвенела по кафельному полу. Лицо Лиры шло пятнами, а растёкшийся макияж превращал его в страшную маску.

— Без ритуала? — аккуратно переспросила я. — Но, Лира, дар вашего Рода предполагает ритуалистику, и его применение разрешено только…

— Я ничего не делаю для этого.

Мы молчали. Мой чай безнадёжно остыл и покрылся тонкой жирной плёночкой. Лира посмотрела в пасту, скривилась и выцепила пальцами креветку.

— Сходи к доктору, — предложила я. — Может быть, это стресс.

Она глухо засмеялась, а потом кивнула:

— Да. Может быть.