Хищное утро (СИ)

lviii

То, как Ёши готовил, было похоже на колдовство: мягкий плеск алкоголя, тёплый свет, отмеренные на глазок специи, помешивание — три движения по часовой стрелке, одно против.

— Моя сестра умерла год назад, в равноденствие, — сказал он, взбалтывая что-то в тёмной бутылке без этикетки.

— Озора?

— Озора Се. После университета она должна была стать Старшей. Я был в друзе, со мной связалась Харита, когда её… нашли.

— Что случилось?

— Сказали: несчастный случай.

Друза — странное место. Там кажется, будто время течёт иначе. Там сам воздух будто другой, пустой, зыбкий, и свет проходит через одиннадцать божественных линз, чтобы стать частью тебя. Там легко забыть… обо всём, раствориться, стать частью космоса.

Ёши нарисовал в друзах много сотен картин — абстракции, которые теперь не удавались ему больше. Там всё сводилось к свету, к чистому чувству, к мгновенной эмоции. И когда загорелось зеркало, всё это — стеклянное, прекрасное, — разбилось.

Следствие установило, что после ссоры с молодым человеком Озора вышла из лаборатории при красильном заводе, где проходила алхимическую практику, но пошла не к станции, а в лес, — и там, похоже, заблудилась и обморозилась. Девушку нашли через двое суток в заснеженном лесу ещё живой. Она умерла в больнице Сендагилея, не приходя в сознание.

Похороны организовывал поверенный: порядочный колдун, которому была чужда эмпатия. Он заказал саркофаг и гордился тем, что удалось найти достойный по хорошей цене, пусть даже его вычурное старомодное оформление мало сочеталось с молодостью покойницы. Девушку нарядили в лучшее платье, волосы заплели в косу и сбрили, и Ёши с трудом узнавал сестру в прибранном лице, черты которого подтянули нитками.

Чужая девушка лежала в бальзаме, будто в священной воде, и спала.

Харита лично привезла к склепу объёмный траурный венок. Несостоявшийся жених плакал и целовал банку, в которую заключили уши Озоры. Свидетели, группа двоедушников, которые её нашли, неловко топтались в дверях склепа и неуклюже выражали соболезнования.

Ёши не мог смотреть на них всех и уехал назавтра же.

А несколько дней спустя, уже в друзе, Озора стала ему являться и говорить странное: про Крысиного Короля, про чернокнижников, про чёрную воду, про проклятия и про то, что весь мир заодно, и сильные, жадные до власти люди ведут его в пропасть.

Что бы она понимала — девчонка-студентка — в том, куда катится мир? Ёши оплакивал её и пил, а она, упрямица, никак не унималась и не хотела вспоминать ни счастливое детство на приморском берегу, ни дельфинов, ни зверинец, ни птиц. Она повторяла из раза в раз: если хочешь почтить мою память, сделай так, чтобы больше никого не убили.

Когда Ёши спросил Хариту: не может ли быть такого, что смерть Озоры всё-таки была криминальной? — Харита отреагировала сочувственно. Я понимаю, сказала она, ваше горе, господин Ёши. Вам нелегко, должно быть, оставаться последним из великого Рода Се. Но все обстоятельства были установлены ясно, весь путь погибшей прослежен. А если она говорит вам что-то иное, помните, что покойные не всегда… объективны. Она замерзала, бедняжка, она могла бредить. Сознание путается. Возможно, вам нужна помощь, господин Ёши? В пансионате на острове Бишиг вы могли бы…

Озора отозвалась на всё это нецензурной бранью, которой не пристало владеть девушке из хорошей семьи. Она говорила, её слова были похожи на бред, и всё-таки они… складывались.

Озора утверждала, что её похитили, и что в организованной группе людей она разглядела толком и узнала одного только Тибора Зене, и больше никого. Ей вычертили ножом на спине отменяющий знак, чтобы заглушить её чары, больше суток держали в камере, а потом — выкинули в снег. Озора слышала, как странные люди говорили о Крысином Короле, об «операции», о будущем, о свободной магии и прочих расплывчатых, странных вещах. Чего хотели от неё? Этого Озора так и не поняла: они ничего не спрашивали и ничего не объясняли.

Крысиный Король? Какая ерунда! Никакой колдун не стал бы работать на Крысиного Короля, это всем ясно. Должно быть, Харита права, и несчастной перед смертью привиделось разное.

Тем не менее, летом Ёши вернулся в Огиц, спустился в склеп, вскрыл саркофаг, слил бальзам, раздел труп своей сестры и нашёл на пергаментной коже спины чёткие контуры вырезанного ножом отменяющего знака.

— Следователи не могли этого пропустить, — прошептала я, вцепившись в кружку до боли в костяшках пальцев.

Я не смогла вспомнить, когда появились и эта кружка, и грог. Я сидела в кресле, поджав под себя ноги, а Ёши сидел на ковре, откинув голову на подлокотник.

Гостиная хранила следы моего неаккуратного обыска: часть бумаг разлетелась, штора была частично сдёрнута с крючков, ковёр Ёши раскатал криво, а сам он перебирал сейчас пальцами мелкие орешки, невесть как оказавшиеся на полу.

— Конечно, — спокойно согласился он. — Не могли.

— Они должны были знать. И Харита. И поверенный…

Это был полный абсурд, — такой, что я не поверила. Но Ёши, не затруднившись ни на мгновение, подтвердил свои слова малым кровным обязательством; кровь, кажущаяся чёрной в слабом свете торшера, сбежала по линиям ладони и подчеркнула собой круг брачного зеркала.

— Харита Лагбе, глава колдовской полиции, — Ёши криво усмехнулся, — оплот законности, дитя длинного и могущественного Рода. Тибор Зене, Старший Большого Рода, прошедший путь в без малого сотню лет, уважаемый член Конклава. Крысиный Король. Не слишком ли большие силы для убийства какой-то там девчонки из вымирающей семьи, вполне обычной студентки?

— Может быть, это враги Рода Се?

Ёши невесело засмеялся:

— В этом случае основной подозреваемой стала бы ты.

Я совершенно определённо не убивала Озору Се, в этом я готова была поручиться, — я вообще, к собственному стыду, до траурного халата Ёши на Дне Королей не помнила о её существовании. Заподозрить в связи с Крысиным Королём бабушку тоже было сложно: она всегда была слишком… правильной для такого.

Ёши кивнул, помолчал. И сказал — тяжело, через силу:

— Я не думаю, что дело в том, что она Се. Я думаю, они выбрали девушку, которой никто не хватился бы быстро.

В Огице достаточно молоденьких колдуний, город не испытывает в них никакого дефицита, — но у подавляющего большинства из них есть семья. Каждый вечер они, достойнейшие дочери своих Родов, Больших, малых и совсем крошечных, возвращаются домой. За ними стоят многочисленные родственники со связями, знакомствами и покровительствами.

Совсем другое дело — обескровленный Род Се, Старший которого сгинул где-то в горах, среди хрустальных друз лунных, любился с сотканной из света девой и рисовал картинки.

Весеннее равноденствие. Молодая колдунья из хорошего Рода. Могущественные преступники, которым требуется непонятно что. Отменяющий знак. Запретная магия.

— Жертвоприношение, — тихо сказала я.

— Полагаю.

Закон объявляет запретными все чары, для которых нет должных доказательств; закон суров и однозначен, но кое-в-чём Ёши прав: есть магия не разрешённая, запрещённая и совершенно чёрная.

Неклассические отражения, амулетики и непроверенные чары, не включающие в себя опасных слов — это то, на что Комиссия по большей части закрывает глаза, при отсутствии, конечно, пострадавших. Порой заклинатели увлекаются и сокращают формулы не так, как полагается, а иногда — придумывают на ходу что-нибудь эдакое; не сажать же каждого за это под замок на перевоспитание? Комиссия погрозит за такое пальцем, выпишет предписаний и обяжет прослушать заунывный курс о технике безопасности, и на этом всё закончится.

Другое дело, если от дурного выбора слов кто-то покалечился или погиб; или если сами эти слова устроены так, что легко могли бы привести к печальным исходам. Скажем, всем ясно, что непроверенные взрыватели — это нечто запретное, и что некоторые виды скрывающих чар доступны только государственным органам.

Наконец, есть вещи настолько плохие, что у них даже нет разрешённых аналогов. Такими были разработки моего отца, пожелавшего не создавать сознание в неживой материи, но управлять людьми. А ещё это взывание к Бездне, трансмутация верхних уровней — и чары, требующие в жертву жизнь.

Иногда — человеческую.

Довольно часто, по слухам, — отданную в муках.

Ритуал чернокнижников, для которого похитили Озору Се, должно быть, не удался. Может быть, у неё даже был шанс спастись, если бы её нашли раньше, — а может быть, кто-то из Сендагилея помог ей умереть, и это был лишь сложный способ избавиться от свидетельницы в не слишком подозрительных обстоятельствах.

Их много, чернокнижников. Это Ёши понял очень быстро. И ещё быстрее — что никому нельзя было доверять. Достойнейшие из достойнейших могли оказаться замешаны в этой грязи. И так Ёши, художник и ценитель прекрасного, оказался как-то вдруг «любителем запретной магии», пытающимся найти то ли убийц, то ли доказательств, то ли самого Крысиного Короля.

— Я не хотел вмешивать тебя в это, — устало повторил он. Разметавшиеся халаты касались моих коленей, глаза Ёши были закрыты, а тени под ними — глубоки до черноты. — Это… не твоё дело. Всё это может закончиться очень плохо, и скорее для меня, чем для них. На этот случай тебе лучше бы держаться от меня подальше.

Я кивнула механически. И спохватилась не сразу:

— Я одного не понимаю. Зачем ты тогда на мне женился?

Ёши молчал очень долго. А потом всё-таки уронил:

— Ты позаботишься о моих предках.