Из озера взметнулись молнии

X

На следующий день головная боль и ломота в пояснице приковали Крстаничина к постели. Он усердно запивал аспирин чаем, который ему приносили из столовой, обливался потом. Уже не тошнило, но чувствовал он себя прескверно, нервничал, но не собственное здоровье его беспокоило, а стройка. Кто знает, сколько мне придется проваляться, а как без меня будут идти дела на стройке? Только бы не случилось какого-нибудь несчастья… В водосборных туннелях опаснее всего, там опасность подстерегает на каждом шагу. Пустячная неосмотрительность — и беды не миновать. Рабочие все надеются на прочность каменистой породы над головой, рассчитывают, что она так же прочна, как бетон. Пробивать землю под тяжестью огромной горы — чертовски тяжелая задача, всякое может случиться, не успеешь и глазом моргнуть… Только бы спина прошла, и тогда ничто меня не удержит в постели. Не хватало, чтобы из-за моей болезни кто-нибудь пострадал. А плотина? В таком узком неприступном ущелье, где сам черт ногу сломит… Что же теперь делать? Писать в Управление? Сообщить, что заболел? Нет смысла при их «оперативности»-ведь они месяцами на письма не отвечают. Устроились там в тепле, им некуда спешить… Наверняка есть и такие, что ненавидят нынешнее время, мечтают о возврате старых порядков. Да, всякие там есть, и скрытые враги, и продажные души, и колеблющиеся. Ну, что-то я слишком разошелся…

Кто-то постучал и, не ожидая ответа, открыл дверь. Мартин с удивлением смотрел на незнакомого человека, а тот бросил внимательный взгляд на хозяина, потом оглядел комнату — простой стол с горой книг и бумаг, рядом стул, железная кровать, когда-то окрашенная белой краской, вот и все. И только тогда объяснил, что его сюда срочно направил Китаноский, велел осмотреть больного и при необходимости отвезти на санитарной машине в больницу.

— Странно, я не вызывал врача, — сказал Мартин. — Боль в пояснице — не такая уж страшная болезнь, само пройдет. Болит немного, но это ничего. Присаживайтесь.

Врач сел, достал из саквояжа стетоскоп, коробочку со шприцем, ампулы и все это разложил на столе, прямо на листах ватмана.

— Пожалуйста, разденьтесь до пояса. Если сами не можете, то я помогу.

— Спасибо, не надо, — ответил Мартин, медленно приподнялся, сел и стал раздеваться.

Кто же это сказал председателю уезда о моей болезни? — недоумевал он. Что, у него мало забот, что ли? Да-да, только Бошевский или Радивое могли это сделать. Наверно, для того чтобы врач побыстрее приехал. Как будто я при смерти!..

Врачу, как и Мартину, было за сорок. Черноволосый, причесан на пробор, большие серые глаза, острый нос, подстриженные усики… Пока Мартин незаметно рассматривал его, он старательно прослушал легкие, сердце, выстукал спину и грудь, пощупал в паху и под мышками, измерил температуру. Потом задумался и наконец сказал, что у Мартина сильная простуда, острый приступ радикулита и истощение организма.

— Вам по крайней мере неделю придется полежать в постели. Иначе будет воспаление легких. На ночь сделайте повыше изголовье. Температура у вас пока невысокая, но к вечеру может подняться. Продолжайте принимать аспирин, а с вечерним рейсом автобуса я пришлю другие лекарства. У вас малокровие, — продолжал врач, — и, судя по всему, с желудком тоже не все в порядке. Вам надо лежать, хорошо бы полечиться в стационаре…

— Нет, — перебил Крстаничин, — мне уже лучше, через день-другой встану на ноги. Не так уж я сильно болен.

— Не переоценивайте свои силы, — сказал врач, торопливо попрощался и ушел.

В административном бараке, где работали снабженцы, табельщики, учетчики и машинистка, известие о болезни Крстаничина взволновало всех, начали даже поговаривать, что работы прекратятся и придется переходить на другую, далекую стройку, бросать семьи, дом. Ведь почти все были местные, одни каждый день ездили домой, другие-на выходные. Забеспокоились и рабочие. Все желали Мартину скорейшего выздоровления, только и говорили о том, когда снова увидят его на стройке. Судили-рядили, что с ним приключилось, отчего он стал худой и желтый, как восковая свечка. Даже о состоявшемся в воскресенье футбольном матче с командой уезда не вспоминали, хотя и победила команда строителей.

Только крестьяне радовались, что Мартин заболел. Ведь они должны были отдавать на стройку своих лошадей и телеги, да и вообще скоро уходить из этих мест. Они и слышать не хотели о новых домах, хотя кругом твердили, что это будут самые удобные и красивые крестьянские дома на свете. По вечерам недовольные собирались в корчме, обменивались новостями и пересказывали, кто что слышал о болезни главного инженера.

— Какой черт послал его сюда к нам? Какая власть? И что это за власть, если она нас не щадит?

— Дьявольская, говорят, эта власть, вот она и послала Мартина, чтобы нас выселить, истребить все живое в долине…

— Коли его встречу, то мотыгой по голове — и поминай как звали. В реку — и шабаш.

— Откуда только взялся этот Мартин? Явился на нашу погибель…

— А вместо него, думаешь, другого не послали бы? Те, что наверху, на все готовы.

— Кокнем Мартина — задумаются. Увидят, что так легко крестьянина не одолеешь. Вот возьмемся за топоры и мотыги-тяжело им придется.

— Ну да, и они так могут… Вон как воевали, сколько народу жизнь положило…

— И турки здесь были, и кого только не было, но никто нас не выселял! И деды, и прадеды здесь жили. Куда ж уходить от могил? Пусть и нас здесь похоронят…

— Не отчаивайтесь, дети мои, — моргая маленькими глазками, говорил старик возле очага. — Да, я старше вас всех, вы для меня все дети. Не надо силой, у нее два конца, у силы-то, как у палки, а который перетянет-никому не ведомо. Я на бога надеюсь. Хворь на этого Мартина не просто так напала. Кара это, за грехи! Потерпите, скоро бог приберет его. И для него смертный час наступит.

— Хоть бы он сгинул, чтоб и следа не осталось!

— Господи, спаси нас от него-сатана он, а не человек!

— Будь он проклят! Чтоб ему не видеть белого света.

— Избави нас, господи, от злодея! Что это с нами делают? Господи, спаси нас и помилуй!..

Земляные работы на строительстве не прекращались, приостановилось только сооружение плотины. В тесной и узкой горловине ущелья, где отвесные склоны гор, утыканные соснами, кажутся величественными и грозными, без совета Мартина было не обойтись.

— Все наверстаем, — говорили ребята из молодежной бригады помрачневшему и озабоченному Стояну, — будем по утрам вставать еще раньше, можно работать и при лунном свете…

Крстаничин пролежал не семь дней, как советовал ему врач, а только неполных три. В то утро он почувствовал себя совершенно здоровым и, даже не заметив, что солнце скрылось за облаками, которые с каждой минутой разрастались и темнели, незаметно вышел из барака и отправился к плотине. По дороге, пока спускался вниз к ущелью, его то и дело останавливали улыбающиеся рабочие. Каждый хотел пожать ему руку, разглядеть его хорошенько, сказать, как рад его выздоровлению. Только всегда серьезный Радивое, секретарь партийной организации, рыжий парень с густыми сросшимися бровями, нахмурился.

— Нельзя было тебе, товарищ Мартин, вставать. Врач велел самое меньшее неделю лежать. Да и погода, видишь, какая. Ветер поднялся, вот-вот ливень начнется!

— Ничего, я жилистый, привычный, а главное, на плотину мне надо. Сам знаешь, это самый серьезный участок.

— Мы все знаем, секретов нет, работы там приостановлены. Но из-за того, что ты встал прежде времени, вреда будет больше.

— Как так? А я рассчитывал на пользу. Ну что с тобой, Радивое?

— Мы же договорились, что ты будешь слушаться врачей… Разве не так? А ты?

— Хорошо, поговорим и об этом, а сейчас давай-ка собери всех техников и бригадиров с плотины, — сказал Мартин и зашагал дальше.

Радивое плелся следом, сердито стряхивал со штанов налипшую глину, а ветер все сильнее закручивал пыль в котловине, завывал над самой рекой, потом неожиданно затих, словно раздумав дальше бесноваться, и тогда хлынул дождь. Южный, неистовый. Крстаничин сразу промок, он не захватил с собой плаща, потому что с утра солнце висело в небе, как раскаленная сковорода, пышущая жаром. И откуда вдруг эта туча? — думал он, ежась от озноба.

— Какая польза, что ты встал, товарищ Мартин! — все сетовал Радивое. — Странный ты человек, очень уж упрямый. Своенравный…

— У меня и так все планы нарушились. Откуда мне было знать, что заболею. Я инженер, а не пророк. Ну что тебе нужно от меня?

— Оставь пророка в покое. И ты должен выполнять определенные требования. Запомни это.

— Я здесь главный, товарищ Радивое, и не позволю, чтобы ты поучал меня, как малое дитя. Мы все отвечаем за строительство, а я — больше всех. Да будет это тебе известно. Если что-нибудь случится, я первый буду отвечать. Меня первого в каталажку… А я туда не хочу.

— До сих пор ничего не случилось и не случится. Мы здесь постоянно — и Бошевский, и Стоян, и я, и все техники. И главному инженеру есть к кому прислушаться. Тебе ясно, что я имею в виду? Вот так!

— Ты опять нос задираешь, Радивое? К кому еще прислушиваться? Кто мне здесь указ? Я всем руковожу, и никто другой!

— К партийной организации прислушивайся, к ее советам, Мартин. Это же бесспорно. А сейчас, будь любезен, отправляйся домой, ложись в постель. Потом видно будет, когда тебе на работу.