Из озера взметнулись молнии

XXIV

Перед заходом солнца Мартин возвращался с перевала. Он провел целый день в сосновом лесу, где клокочут и шепчут источники, а со склона вниз обрушиваются стремительные шумные потоки, где царит необыкновенная гармония звуков, какую можно услышать только в горах. Но Мартин думал лишь о том, как всю эту пляшущую воду собрать в один туннель, и ничего не слышал вокруг. Подошел к бараку, в котором размещалась администрация строительства, и остановился, забыв, зачем пришел сюда. Да, кажется, он хотел о чем-то спросить Оливеру, но чем она может помочь, разве она подскажет способ справиться с горным потоком Стублинским, который в пятидесяти метрах от туннеля делается вдвое слабее, потому что теряет половину воды в песчаной почве, переплетенной корнями деревьев. Надо будет соорудить для этого потока бетонное русло, дать ему возможность каждую каплю воды донести до плотины. Это особенно важно в летние месяцы. Но где взять бетон и как вообще сооружать искусственное русло на таких крутых склонах? Придется досконально изучать все инженерно-геологические характеристики местности. В Управлении рассуждают просто: проект готов-действуй! А сколько мелочей не предусмотрено! В серьезном деле мелочей нет…

— Вы что-то хотели, товарищ директор? Остановились и не заходите.

— А я думал, это мой барак. Значит, ошибся. А вы почему, Оливера, еще не ушли домой? Уже темно.

— Завтра зарплата, надо подготовить ведомости, а нас здесь…

— Да-да, нас много. А кто вас проводит до города? — спросил он, не вникая в смысл слов, которые произносил.

— Как всегда, никто. Добираюсь последним автобусом, он останавливается здесь, на шоссе. Уже два года, товарищ Мартин, я одна езжу. Мне нисколько не страшно.

— А как до шоссе?

— Тоже без провожатых, никогда их у меня не было.

— До шоссе провожу вас я. Ночь, одной идти вам не рекомендую. Позовите меня, когда пойдете, я буду у себя.

Закончив дела, Оливера пошла к бараку Мартина, у входа поколебалась, но потом переборола себя и постучала в дверь. Послышался голос Мартина, приглашавшего войти. Тихо, будто в чем-то виновата, она открыла дверь и, как бы прося прощения за беспокойство, сказала:

— Я могу и одна, я всегда хожу одна.

— Одна? А что значит одна? — спросил Крстаничин, забыв, о чем совсем недавно договаривался с Оливерой. — Да-да, ходить одной не рекомендуется, — словно что-то припоминая, продолжал он, потом принялся медленно свертывать план, но задержался на каких-то деталях, задумался и снова его развернул, а она стояла, смущенная, на пороге и не знала, как быть. Но собрав всю свою волю, проговорила:

— У вас много работы, а шоссе близко.

Ее слова доносились до Крстаничина, но он словно не слышал, даже не взглянул на нее, не сделал знака рукой, чтобы подождала.

— До свидания, — смущенно проговорила Оливера и исчезла во тьме.

Мартин долго еще сидел над планом, а когда наконец поднял глаза, увидел открытую дверь, услышал шаги. Мимо барака проходили Марко и Бисерин.

— Ты, Марко, перебарщиваешь со своей музыкой, нельзя играть в ущерб сну. У тебя никогда нет середины, одни крайности, как с этой твоей гробницей. Барабаны, танцы, новоселье в гробнице-все у тебя не как у людей. Я вот завтра из-за твоей тамбуры и песен твоих не проснусь. Я моложе тебя, мне и спать надо побольше.

— Да ты частенько встаешь раньше меня. Ты же не из тех, кто увиливает от работы.

— Нет, из тех, и завтра рано не встану. Можешь греметь посудой сколько душе угодно.

— Значит, я виноват, что тебя веселю? Чего же ты тогда раньше не ушел спать?..

В ночной тишине гулко раздавались громкие голоса. Закрывая свою дверь, Мартин удивился этой перебранке. Чего там Пайковский кипятится? Почему они еще не спят? Который сейчас час? Неужели скоро полночь? А почему я оставил дверь открытой? Да и окно распахнуто, сквозняк. А как же Оливера? Наверно, постеснялась зайти. Я же ей обещал… Он вышел на улицу. С гор доносилось уханье совы, шумел ветер, все казалось таинственным. Но что же случилось с Оливерой? Неужели ушла одна, в полночь… Почему не захотела, чтоб я ее проводил до шоссе? Ведь мы же договорились. А как она мне улыбалась! Тепло и нежно. Эта ее чудесная улыбка мне покоя не дает, совсем я голову потерял. Сколько раз мы работали бок о бок, сколько раз она приносила мне разные бумаги на подпись… На совещаниях, на праздничных митингах — сколько же раз я ее видел? Странный я человек, будто не на земле родился. Будто с неба свалился и никак не могу найти свою дорогу. А взгляд ее, разве он не такой же, как у Натальи?.. В глазах и огонь, и мудрость. Что же я раньше этого не заметил, столько лет живу отшельником, без жены, без детей, без родных. Тяжело, жизнь какая-то пустая. Любимая жена облагораживает, окрыляет, а бывают и такие жены, которые решают твою судьбу по-своему, заглушают твои благородные порывы, лишают всякой мечты и надежды и обрекают на бесполезное существование. А это конец!