Из озера взметнулись молнии

XXXIX

Постоялый двор разрушать не стали, потому что изъеденные червями трухлявые бревна ни на что не были годны, а перетаскивать огромные камни из фундамента на высокий берег озера, где строились дома для рабочих гидроэлектростанции, было невыгодно. Выбегавшая из туннелей кристально чистая вода пенилась, заливала долину, кружилась, бурлила и делалась сине-зеленой. Как только вода проникла в нижний этаж, крыша хана съехала набок. Вскоре только церкви в брошенных селах еще сопротивлялись воде, над поверхностью озера торчали их колокольни, а время от времени в толще воды раздавались глухие удары колоколов, оживавших под напором бурлящих потоков.

Мартин, Бошевский и Биедич обходили объекты, наблюдали за наполнением озера. Крстаничин измерял уровень воды, а Махмуд молчал и ни во что не вмешивался. Несколько дней назад он приехал в Ханово и уже успел устать, потому что не привык жить в походных условиях, спать в бараке на железной солдатской койке без матраца. За эти несколько дней он похудел, осунулся и стал казаться еще выше ростом. После войны Биедич привык к удобствам комфортабельной виллы с мансардами и балконами, расположенной в фешенебельном районе Белграда — Дединье. Привык к домашнему уюту и собственному саду с вьющимися розами и серебристыми тополями.

У плотины и водослива они задержались надолго. Крстаничин и Бошевский делали пометки в своих блокнотах, а Биедич сидел на стволе спиленного дуба, задумавшись.

— А ты устал, Махмуд. Не привык к такой жизни? Вижу, тяжело тебе здесь приходится. Да, отвык ты…

— Могу и привыкнуть. Человек непобедим, а если задумал что-то великое, то и всемогущ. Вот хотя бы эта гидростанция. Лучшее доказательство того, сколь силен человек-созидатель! Только недавно вы получили бульдозер, грузовики, а как много сумели сделать до этого! Много, очень много для этих условий. Человек может превзойти самого себя. Вы это доказали.

— Да, Махмуд, люди могут сделать многое, если захотят, а ты возвращайся домой, ты не сможешь выдержать такую жизнь. Да и годы уже не те, ты же старше меня. Здесь еще много работы, нужно время, сейчас у нас только пробное наполнение озера. Присылай нам обещанные турбины, генераторы — все, что нужно для ГЭС.

— Да-а, через месяц-другой здесь вспыхнет электрический свет. По-другому заживут люди, этот край станет еще прекраснее. А там, в городе, — камень, асфальт, учреждения, проектировщики, администраторы… Поверь мне, и там забот много.

— Через месяц-другой?! Что с тобой, Биедич? Вот если бы ты сказал — через год-два, это бы еще куда ни шло… Здесь надо отвыкать от удобного кресла, от кофе и пустой болтовни. Но закоренелые чиновники не могут жить нашей жизнью, понимаю…

— Снова ты за старое, Мартин? Который уже раз! Суешь мне под нос. Что это, на прощанье?

— Да! Тряхни всех их там, товарищ Биедич, гони в шею этих чахлых служащих и проектировщиков. Они думают, что в своих четырех стенах творят великие дела. Но это только для собственного удобства. Кто из этих чиновников готов расстаться со своей канцелярской работой? Ну-ка скажи? И во время войны они все имели, так же ходили на службу, сохранили свои семьи. А где моя семья?

— Среди них тоже есть…

— Порядочные люди, хочешь сказать? Черта с два. Разве они согласились бы расстаться с городом, удобным креслом, развлечениями? Приехали бы в горы и леса? Это все твоя деликатность. Подведут они тебя! Ох, подведут! Пошли их ко мне. Я их заставлю работать или пошлю к чертям!

— Не впадай в крайности, Мартин, каким-то образом мы их тоже должны использовать. Знаю, тебе здесь нелегко. Один инженер на таком объекте, но что я могу поделать… И ты меня пойми. И перестань без нужды вмешиваться в дела, за которые отвечают другие. Зачем столько волноваться? Оставь эти заботы мне.

— В этих вопросах нет моего и твоего. Да-да, это не твои и не мои заботы. Они, товарищ Биедич, общие. И ты, директор Управления, можешь так рассуждать?!

— Оставим все это, Мартин. Существует отдел кадров, вышестоящие организации. Будто ты не знаешь. Пусть они решают!

— Они? Эти кадровики? Да пока они там что-нибудь решат в своих кабинетах, мы здесь можем ноги протянуть… Эх, Махмуд, наивный ты человек! — покачал головой Мартин, опять поражаясь его спокойствию.

— Послушай меня, Мартин, я по годам старше тебя. Ни я, ни ты не можем все это решить. Оставь это, думай только об успешном завершении работ на гидростанции. Только это важно сейчас…

— А завтра опять скажешь: сделай то, сделай это… А мои силы не бесконечны. Что ты думаешь, ведь я не из железа!

Биедич смотрел в одну точку перед собой и молчал.

Уставшие и невыспавшиеся, они возвращались дорогой, проложенной по берегу озера. Пахло горными цветами, на ветках граба распелись дрозды. Но Мартин их не слышал. Его целиком поглотили мысли о предстоящей работе. Да, еще много надо сделать: закончить турбинный зал, подвезти речной серо-голубой гранит для облицовки входов в подземные залы, пора уже укреплять берега озера, проверять водослив и водосборные туннели-дел невпроворот! Есть и более мелкие, несущественные на первый взгляд проблемы, но и их надо решать, откладывать нельзя. Да, так постепенно, незаметно-и настанет день, когда все будет готово… И тогда вспыхнет свет. И ночью будет сиять озеро. Что это будет за праздник! Великое счастье и радость! Только бы не помешали нам затяжные дожди…

Они обедали с Махмудом вдвоем. Молчали. Потом Махмуд пошел в барак отдохнуть. В ожидании, пока Радивое с Бошевским закончат обед, Мартин уселся возле столовой на траве. И задремал.

…Мимо Мартина течет широкий людской поток. День клонится к вечеру, над гребнем гор, над городком пламенеет заходящее солнце. Люди рассаживаются на берегу озера, между дубами и туями, здесь же, рядом с ним, Оливера, она что-то говорит, идет вместе с ним, улыбающаяся, смелая, она держит директора под руку и не стыдится этого, радость сияет в ее глазах. Из переселенных сел на открытие пришло множество людей, они смотрят и не могут наглядеться. Петко тоже приковылял, никто его не арестовал, никто не заковал в тяжелые кандалы. Он стоит, опираясь на палку, покашливает, щурится и смотрит на медь заходящего солнца, на засверкавшие вдруг молнии электрических солнц, от которых заиграло, заискрилось озеро. Но ничему этому не верит, не верит глазам своим. Тут и горняки из серебряного рудника, в горняцких шлемах, немного мрачные, остроглазые, привыкшие к темноте забоев, где под их руками крошится земная твердь и руда идет на-гора. Весь городок пришел сюда. Дряхлые старики добрались верхом на ослах, женщины держат на руках детей. Вдруг все кругом мрачнеет, небо хмурится, по нему несутся тяжелые серые облака. Солнце пытается пробиться сквозь них, а река людей уже приближается к первой турбине. Вот и Марко Пайковский, он добродушно усмехается и что-то кому-то объясняет. И Мата Бисерин шагает к озеру, вихляя ногами в разные стороны. К нему приближается Петко, поднимает над головой тяжелую палку и кричит надтреснутым голосом:

«Эй, люди, что же это делается? Ведь это же моя лавка, мой хан! Слышите? Это мое имущество! Я жизнь за него отдал!»

…Он проснулся от боли в плече, которым опирался на пень.

— Ах, сто чертей, это был только сон! Свет еще далеко!