Из озера взметнулись молнии

XVIII

С первой туманной белизной утра, еще до петухов, Мартин просыпался и садился за отчеты, графики, планы, проверял и уточнял распределение работ на текущий день, заглядывал в столовую, а иногда, даже не позавтракав, начинал обход строительства. Ничто не могло ускользнуть от его острого взгляда. Вот и сегодня он даже Махмуду, директору Управления, не дал покоя. Поскольку накануне вечером он выложил ему все, что наболело в душе, то теперь пригласил его принять участие в обходе, вместе все посмотреть, проверить, потому что четыре глаза, как часто говаривал Мартин, больше увидят, чем два. По предложению Биедича они выбрались на посыпанную белой щебенкой новую дорогу, которая круто петляла меж высоких скал и сливалась со старой дорогой, размытой, унылой, с выбоинами, в которых застревали крестьянские телеги.

— Если бы не было этих скал, не пришлось бы здесь так круто поворачивать дорогу. Не было смысла пробивать в них туннели-дорого, да и время не ждало, сроки подпирали, нельзя было надолго застревать на второстепенном объекте.

— Но если бы проложить дорогу выше скал, на плато, думаю, она была бы более надежной, без крутых поворотов…

— Но сама по себе большая высота уже опасна, тем более над этими скалами. А тот, кто проектировал, как будто хотел проложить трассу под самыми облаками. Считаю, что наше решение лучше. Как ты думаешь?

— Да, Мартин, на месте видней, а ты здесь воюешь уже два года. Это факт. С ним приходится считаться.

— Ты хочешь сказать, что у меня не было ни одного дня отдыха и я заработался?

— Это тоже, поэтому собираюсь предложить тебе замену. Я считаю, что инженер Никола — надежный и способный человек. К тому же это он работал над проектом.

— Неужели он?! Но ты посмотри, как он проектировал, посмотри! — не выдержал Мартин и развернул план. — Видишь, где на проекте плотина, а где на самом деле мы ее отгрохали.

Они подошли к насыпи, перед ними возвышалась плотина-высокая и гордая.

— Вот она, настоящая наша плотина, она остановит эту буйную реку, изменит ее течение.

— Но ты устал, Мартин, тебе надо отдохнуть…

— Когда закончу строительство, тогда и буду отдыхать. И первое, что сделаю, это отправлюсь на Баницу, где расстреляли моего сына и жену… До сих пор не побывал там. Когда несколько лет назад был в Белграде, непременно хотел побывать там, это возле самого города, но потом передумал. При одной мысли, что увижу место, где их мучили, меня всего начинает ломать, я делаюсь как каменный, не пойму, что со мной происходит. Горе может замутить человека, сломить его… Я хочу поехать туда, больше всего на свете хочу, больше всего об этом думаю, но не могу решиться. А какой я тогда отец и муж, если ни разу не побывал на их могиле! Они для меня были все на свете. Весь мой мир — это были они.

Глаза у Мартина заблестели, губы задрожали, он умолк. Молчал и Биедич. Только возле столовой висевшая на толстом суку могучего дуба, похожем на корявую руку с обрубленными пальцами, чугунная плита глухо и монотонно оповещала, что солнце уже в зените.

— Идем дальше, товарищ Биедич, — прервал молчание Мартин, — потом отдохнем. Ты бы мне больше помог, если б приехал хотя бы через полгода после начала работ. Договорились бы о многих вещах, избежали бы стольких трудностей. Вот еще одна тяжелая проблема и для строительства, и для уезда, и для нас: крестьяне сопротивляются, негодуют, они озлоблены, не хотят уходить из старых домов, грозятся разломать новые дома, которые для них будут построены государством.

Припекало солнце. Махмуд перебросил пиджак через руку, развязал галстук, расстегнул ворот рубахи. Он думал о людях, которые испокон веку жили в этой долине, рожали детей, сеяли хлеб, собирали жалкие крохи с этих клочков заливной земли, умирали, чаще всего от малярии, и покоились здесь же, в долине.

— Их подстрекают, Мартин, враг действует, а нам нелегко, знаешь и сам, вопрос политический, необходимо время, чтобы его решить. Уездный комитет партии занимается этим вопросом, он решит его, это его забота, а с тебя довольно стройки, с лихвой для одного человека…

— Да, Махмуд, если б не Уездный комитет, не председатель Наум, пришлось бы мне топтаться на месте, ручьи не сумел бы остановить, не говоря уже о горных потоках. И водосборные туннели бы не сделали, и не обеспечили бы питание рабочим… Я буду выступать на митинге, просил комитет. Знаю, все это не так просто, даже дьявольски тяжело, нет более тяжелой задачи, чем убеждать людей.