Камера! Мотор! Магия

Глава 33. Долг чести

Сколько мы брели сквозь серое ничто — я так и не поняла. Двигалась шаг за шагом вслед за своим спасителем, тупо смотрела ему в спину и старалась прийти в себя. Мозг коварно подкидывал картины, где Джемс все же оглядывался, и тут же растворялся в серой взвеси, а я навеки оставалась в царстве Хозяина мертвых. Я боролась с наваждением как могла, но оно никак не пропадало, висело перед глазами и пугало до озноба.

Видно, шли мы все-таки долго, — когда Джемс, не оборачиваясь, объявил:

— Пришли, — мои ноги так ослабели, что я едва не рухнула… на землю.

Господи, я так ушла в свои мысли, что не заметила, как пепельное ничто сменилось обычной, плотно утоптанной землей. Я обрадовалась этой узкой тропке, как родной, но вокруг по-прежнему висел туман, и не было видно никакого выхода в реальность.

— А дальше… к-куда? — старания скрыть свой страх с треском провалились.

Джемс оглядел меня с явным сочувствием, но голос его звучал строго и сосредоточенно:

— Алиона, потерпи, осталось совсем немного. Всего несколько шагов, но тебе придется закрыть глаза и держать меня за руку. Я иду этим путем впервые и не знаю, что может мне помешать.

Подумаешь, взяться за руку и закрыть глаза, — да я на все была согласна, лишь бы благополучно добраться домой! Поэтому сделала, как велено, и осторожно шагала наугад, пока не услышала в голове родной голос «точки перехода»:

— Рад видеть тебя в добром здравии, хозяйка! Ты же в добром здравии?

— Не знаю, но я очень рада оказаться дома, — такого облегчения я не испытывала, кажется, ни разу в жизни.

Мы почему-то вернулись в особняк не через парадный вход, а через небольшую дверку, что вела из моей комнаты в крошечную гардеробную. Стоило мне собственными глазами увидеть занавески в нежных лилиях и узкое ложе, на котором далеко не всегда хорошо спалось, я окончательно осознала, что попала-таки домой. И уткнулась лбом в плечо своего героического герцога. Он совершенно этому не удивился, стоял смирно, пережидая нежданный приступ моей слабости, только молча гладил меня по спине и дышал как-то коротко и часто.

— Вы спасли меня, ваша светлость, — черт его знает, отчего меня потянуло на пафос. — Показали себя истинным героем. Примите мою глубокую благодарность.

— Надеюсь, — в голосе Джемса слышался едва сдерживаемый нервный смех, — мне не придется делать это слишком часто, леди. Но если понадобится, я всегда готов.

— Я тоже надеюсь, — созналась я. — Но не могу дать вам никаких гарантий.

Тут герцог нахмурился.

— С чего это ты обращаешься ко мне на «вы», Алиона? Неужели я так потряс тебя своими наследственными умениями, что ты теперь будешь беседовать со мной, будто с высокой персоной до конца моих дней?

Я потрясла головой, чтобы мозг встал на место.

— И правда, чего это я? Больше не буду, прости. Но ты и правда был… потрясающим.

— Ну да, таков я и есть. Просто ты только что это заметила.

И мы расхохотались, глядя друг на друга.

— Он не взяуал меняа с собоуй, госпожауа! — внезапно раздался вопль страдающего фамильяра прямо у меня из-под ног. Я дернулась, перестала смеяться, и ухватила драгоценное животное поперек толстого пузика.

— Не обижайся, пушистый господин! — попросила я сквозь остаточные смешинки. — Это был очень опасный путь, он не мог рисковать твоим здоровьем!

Кот нахохлился.

— Ты моуя госпожауа, и я доулжен быыл состаавить емуу коумпанию, коугда оун пошеел за тобоуй!

— Прости, уважаемый Велизарий, но леди права: ты не смог бы пройти тем путем, которым воспользовался я, — повинился и Джемс, приложив ладонь к груди и слегка поклонившись фамильяру.

Тот презрительно фыркнул, но все же позволил огладить свою шкурку и поцеловать себя в розовый нос. Потом я лечила разрезанную ладонь его светлости и думала, что все мои испытания благополучно завершились. Но мозг не сдавался: он упорно демонстрировал мне картину огромного стола, на котором лежала расстеленная карта. А поверх карты торчал огромный кристалл, излучающий мрачное синее сияние.

Конечно. Нам требовалось отыскать то, на что мы нацелились. И у меня внезапно появилась до изумления простая идея, как мы можем попасть в тот мир, который нам нужен. Но для начала предстояло отработать очередную съемочную сцену. Недаром из коридора доносился недовольный голос нашего режиссера, требующий «согнать, наконец, в зал этих творческих натур, чтоб их…»

Сгонять нас не пришлось: переглянувшись, мы спешно спустились туда, где озабоченный оператор настраивал камеру, а другие киноработники выставляли свет и разгоняли по нужным местам массовку. Посреди всего этого бедлама, уперев руки в бока, стоял Толик, взлохмаченный и сердитый.

— Быстро на грим, лишенцы! — вместо приветствия потребовал он. — У нас ответственная сюжетная линия, а вас фиг дозовешься!

Откуда ни возьмись, возникли гримерши, усадили нас в утлые складные креслица и принялись «наводить красоту». Когда Малкин был в ударе, связываться с ним не рисковал никто.

— Что за линия? — как могла ласково, осведомилась я.

— Страдать будешь, Одинцова! И все по причине своей непокобели… тьфу, непоколебимой девичьей чести. Мы тебя там, в нашей истории, замуж порешили отдать, понимаешь ли.

— Замуж? — вроде бы в первоначальном варианте сценария ничего такого не водилось.

Толик хитро подмигнул.

— У нас, видишь ли, в сериале все есть. И герои, и злодеи, и приключения, и магия. Одного только, Аленушка, нету. Чего, как думаешь?

Я молча пожала плечами. Мало ли, какую недостачу обнаружил в сюжете наш неутомимый мэтр?

— Любви! — торжественно объявил Малкин, воздевая вверх указательный палец. — И связанных с нею душевных метаний.

Вот только душевных метаний мне и не хватало.

— Любви? Кого с кем? — надеюсь, обреченность в моем голосе слышалась не слишком явно.

— Тебя, Одинцова, тебя. Вот с ними, — и Малкин широким жестом указал на герцога и как раз подошедшего к нам Шуру.

— Что, сразу с обоими? Толечка, я-то думала, ты сторонник традиционных отношений…

— Вот до чего ты зануда, мать! — сбить нашего мэтра с идеи было не так-то просто. — Конечно, не сразу, не то зритель не поймет. По очереди. Сперва у вас вроде бы зарождается светлое чувство с главнокомандующим. Общее дело, сходное мировоззрение, ну и прочее в таком духе. В общем, происходит помолвка. А потом, когда ты выгуливаешь его велико-королевско по иным мирам, вы с ним понимаете, что вы… как это модно обзывать? Истинная пара, вот! Что ты смотришь, как солдат на вошь? Это не я придумал! Модная тема, — стало быть, самое то, что нам надо.

— Толечка, — непонятно с чего, я почувствовала, как закипает внутри сопротивление этому… сюжету. — А если будет модно строить семьи с… не знаю, с единорогами, например, — мы что, и про это будем снимать?!

Толик непонимающе нахмурился.

— А что тебе не так-то? Наше величество куда лучше любого единорога. Да что там, даже вон Шура, — и тот лучше этого (ладно, согласен, не очень подходящего для строительства семьи) животного.

— Что значит, «даже вон Шура»?! — взвился Ведерников.

Джемс укоризненно качал головой. Я поняла, что разборка может затянуться, и на долю секунды опередила раскрывшего рот для пламенной речи в свою защиту «главкома»:

— Ладно, поняла я. А дальше-то что?

— А дальше, — Толик аж прижмурился от удовольствия, — начинается драма. Главком (не обижайся, Шурик, — надо!) готов отказаться от своего слова и расторгнуть помолвку. Чтобы, значит, не стоять на пути у высоких чувств. Но ты, Аленушка, верна долгу чести и отказываешься от любви к величеству. Тем более, что ты ему, величеству, никак не ровня.

Шура, пламенея щеками, запальчиво объявил:

— Долг чести тут ни при чем. Просто ты, Аленушка, в глубине души понимаешь, что героический главком лучше, чем какой-то сомнительный монарх!

— Ага, в глубине души… где-то очень глубоко, — пробормотала я себе под нос.

Мне не нравилась Толькина задумка. Совершенно, абсолютно, и даже понятно, почему. Сюжет сериала без того накладывался на мои магические приключения, перекликался с ними так, что иногда я плохо понимала, в которой части своей жизни нахожусь. Но до сих пор все личное оставалось неприкосновенным.

А сейчас, когда я все отчетливее понимала, как нравлюсь Джемсу и насколько взаимны его чувства, киношная лавстори, да еще такая драматическая, была особенно некстати. Кто знает, какие события она может притянуть в мою жизнь?

— Хватит кукситься, — командовал меж тем наш мэтр. — Все равно на хэппи-энд вырулим. Смотри: ты долго думаешь и страдаешь, но все же осознаешь, что короли приходят и уходят, а кушать хо… тьфу, черт, что свой главком под боком надежней. Величество тем временем отбывает в длительное дипломатическое турне. Кристалл исправно фунциклирует (не морщись, я знаю, как правильно!). Вы с Шуркой играете свадьбу… ну и все. На этом первый сезон заканчивается.

— А что, — оживился «главком», — ожидается и второй?

Малкин почесал нос и сознался:

— Пока не знаю. Что решат, как с рейтингами будет… поглядим.

Потрудиться над «душевными метаниями» пришлось немало: за одну смену мы отсняли всю «любовную линию» от завязки до финала, и к вечеру я основательно вжилась в роль девицы, вынужденной разрываться между двумя очень разными кавалерами. А поскольку на самом деле мои симпатии склонялись на сторону «короля», — метания выглядели еще натуральнее.

В наших общих сценах Шура ревновал, но старательно изображал готовность благородно отступить перед истинной страстью. Его соперник на первый взгляд вел себя отстраненно, но время от времени преследовал меня тяжелыми, пристальными взглядами, и никак не желал полностью оставить в покое: его неодолимо тянуло ко мне, как и полагается в истинной паре.

При этом оба претендента на мою благосклонность чисто по-мужски оставляли решение за дамой. Как бы из вежливости. А мне по этому поводу вспомнилось старое присловье: «Если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло».

Прошло меньше, чем полдня, и я поняла: кому не повезло, так это мне. Внешне все шло по плану. В наших эпизодах с главкомом я старательно отыгрывала комфорт и спокойствие, обращалась с будущим женихом с теплотой и пониманием. Иногда, правда, Толик требовал «добавить чуйств», и я добавляла. Сцены отснимались, отношения развивались, и даже стоящий в отдалении Бенедикт удовлетворенно кивал, поглядывая на наши с Ведерниковым общие старания.

Раздражение на режиссерскую задумку куда-то подевалось — вместо него внутри меня весело бурлил азарт и желание сделать все как можно лучше. В конце концов, я умела играть все, так что мне стоило изобразить любовь? Посмотреть на главкома долгим взглядом, опустить голову как бы в смущении от его признаний, огладить плечо, прижаться к широкой, мужественной груди… Я проделывала все это много раз, и обычно получалось хорошо, иногда даже отлично. Уж точно вполне достойно с профессиональной точки зрения.

Но вся эта идиллия дала трещину, стоило мне встать перед камерой один на один с Джемсом. Под его взглядом у меня, черт побери, не получалось ничего! Ноги сделались ватными, щеки краснели невовремя, реплики звучали невпопад, и вообще я с трудом сохраняла спокойствие и достоинство.

Его светлость тоже вел себя подозрительно. И куда только делся великодушный, доброжелательный монарх, снисходительный к своим подданным и ко всему миру? Вместо него передо мной возник мрачный тип, который следил за мной с ревностью и какой-то непонятной горечью, как будто заранее решил, что никакой любви между нами быть не может. Он тоже забывал и путал текст. И все время старался находиться как можно дальше от меня.

После третьего дубля одной и той же сцены у Малкина упало-таки забрало.

— Перерыв пять минут! — рявкнул он на всю площадку. — Одинцова, поди-ка сюда. И ты, величество, тоже.

Я подошла, вяло прикидывая, как буду отбиваться. Честно говоря, возражать не хотелось, я заранее готова было признать, что не справляюсь. Джемс выглядел, как человек, который будет защищаться до последнего.

— Слушайте вы, истинная пара, — сдвинув брови, полюбопытствовал Толик, — долго вы мне тут собираетесь Ваньку валять? Уж все поняли, что вы друг дружку так любите, что аж дышать можете через раз и неглубоко. Хватит. Прекратили эти шекспировские страсти и давайте выруливать на то, что запланировали. Алена?

— Давайте выруливать, — понурилась я, совершенно не понимая, как смогу прийти в себя и вернуть так необходимое по роли хладнокровие.

— А что, — в голосе герцога звучала слабая надежда, — может быть, героиня все же решится выбрать короля?

И он снова взглянул на меня так, словно мне предстояло делать этот выбор не в кино, а в жизни.

— Нет уж, давайте, героиня выберет того, кого мы решили, — убил надежды его светлости Малкин. — Все, снимаем последнюю сцену: сопли, слезы и расставание.

И мы сняли, что велел мэтр. Рыдала я самозабвенно, будто в самом деле прощалась с герцогом навсегда. Ведерников так удивился моему отчаянию, что даже на время позабыл о себе, любимом.

— Не плачь, Аленушка, — едва смену объявили законченной, он сунул мне упаковку бумажных платков и улыбнулся. — Все будет хорошо. Обещаю, что у нас с тобой сложится крепкая и надежная фэнтезийная семья.

— Да уж не сомневаюсь, — я с чувством высморкалась в платочек и постаралась успокоиться.

— Я сам займусь утешением леди, — Джемс все еще смотрел на Шуру, как на врага народа. — Смена закончена, ты, наверное, торопишься домой?

От его тона Шурка моргнул, покрутил головой и с непонятной интонацией произнес:

— Спешу и падаю, — и в самом деле отошел, на ходу требуя в телефон прислать ему такси как можно скорее.

— Демоново семя! — выругался герцог, как только мы остались одни. — Думал, убью его.

— За что? — недоуменно всхлипнула я.

— За то, что смеет быть твоим женихом!

— Но это же только в кино.

— Да хоть бы и в кино! Никому не позволю увиваться за моей леди!

Подумать только, мой мирный, дружелюбный напарник разошелся не на шутку. «Моя леди» — звучит хорошо, кто бы спорил, но…

— Джемс, прекрати бесноваться. Это просто работа.

Он вздохнул, неопределенно махнул рукой и обвиняюще заметил:

— Ты сама, я же видел… Ты тоже не хотела всего этого.

— Ну и что? Мало ли, какие меня одолели настроения? Съемка закончилась, а мы остались. И. между прочим, я придумала, что сказать, чтобы найти, наконец, карту и кристалл. Или хоть что-то одно.

Ага, это было верное решение. Его светлость моментально переключился на новую мысль.

— Я готов. Хоть отвлечемся от всей этой демоновой чепухи.

Я с готовностью закивала, потому что и сама была очень не прочь отвлечься от тяжелого во всех смыслах рабочего дня.