Камера! Мотор! Магия

Глава 36. Сердце пополам

Выпавший нам навстречу из коридора советник выглядел ужасно. И дело не в том, что он был бледен, встрепан, и даже очки на его основательном носу сидели как-то криво. Бенедикт выглядел, как человек, полностью утративший почву под ногами.

— Во дворце беда, Джемс, — растерянно произнес он. — Слуги говорят, что пришел какой-то господин в сером плаще, вывел государя на главную галерею, и на глазах у потрясенных придворных оба они пропали.

— Что значит «пропали»? — удивился герцог.

Я-то удивиться просто не успела. Сразу вспомнила Хозяина Смертных пустошей, и его обещание взыскать с Алистера долг за все его хитрости и ложные обещания.

— Пропали совершенно, совсем, — развел руками советник. — Как будто их и не было.

— И что теперь во дворце?

— Там паника, Джемс, и она все время нарастает. Ты должен пойти со мной. Если король не вернется, тебе придется занять его место, пока не наступил хаос.

— Вот как, — его светлость побледнел и нахмурился. — Ты ведь и сам знаешь, советник, что он не вернется. Хозяин Смертного предела взял с него плату за неисполненное желание.

— А с тебя хотят взять плату за то, что сбылось, — я проговорила это с трудом, словно кто-то сжимал рукой мое горло.

Герцог резко развернулся ко мне.

— О чем это ты, леди?

— Ну как же? — улыбка тоже далась мне с невиданным трудом. — Почтенный Кадир предупреждал тебя. Ты получил кристалл и карту, а теперь должен заплатить.

Он болезненно поморщился.

— Боги, но только не так! Почему я должен заплатить именно такую цену?

— Хотя бы потому, — я с трудом проталкивала слова сквозь пересохшее горло, — что ты заранее согласился на нее. Ступайте царствовать, ваша светлость. Судьба, как у нас говорят, и на печи найдет.

— Да не желаю я царствовать! — взорвался Джемс. — Найдите другого кандидата, слышите, Бенедикт!

Советник сочувственно покивал.

— Других наследников у короны Мориона нет, Джереми. Ты же не хочешь, чтобы наш мир погрузился в хаос? Тогда получится, что Алистер все же добился своего. Пойдем со мной, ты должен исполнить свой долг.

Откуда ни возьмись, прямо в холле открылся портал (ну конечно, мы же навели порядок в Мироздании, и теперь каждый может передвигаться, куда ему заблагорассудится!), и Бенедикт подтолкнул герцога к раскрывшемуся проему. Перед тем, как шагнуть через его край, Джемс посмотрел на меня так, что я едва не разрыдалась.

— Я вернусь, Алиона, — он говорил несусветную чушь, и сам, наверное, знал об этом. — Вернусь, как только смогу.

И скрылся в портальном проеме. За ним двинулся Бенедикт, и за его спиной портал закрылся. Как будто никогда и не было в моем мире никакого герцога с трудной биографией, множеством разнообразных умений и такой неожиданно сильной любовью ко мне.

Глядя ему вслед, я наконец поняла, отчего так долго игнорировала его интерес. Инстинкт самосохранения — вот что это было. Подсознательно я понимала, что этот человек — из другого мира, и в любой момент он может вернуться к себе. Мне не на что было рассчитывать с самого начала.

И вот его светлость отправился в свой Морион, а я чувствовала себя так, точно какая-то злая сила отхватила у меня кусок сердца — никак не меньше половины! — и на этом месте образовалась дыра, сквозь которую меня насквозь продувал ледяной ветер. Мне было холодно. Очень, очень холодно.

Утром Толик так и застал меня: я сидела в холле, смотрела в ту сторону, где закрылся портал из Мориона, и тряслась от мелкой, непроходящей дрожи. Малкин обошел меня кругом и осторожно спросил:

— Одинцова, ты что, заболела? Чего ты дрожишь, как овечий хвост? И где твой экстрасенс? Он мне нужен сегодня, договор на озвучку подписать.

— Он… ушел… уехал, — в последний момент поправилась я (не хватало объяснять Толику про точку перехода и множество миров!). — Наверное, уже не вернется.

— Короноваться что ли поехал? — заржал Малкин. — Чего тогда тебя с собой не взял? Я уж думал, у вас правда чуйства, а тут вон оно что.

На какую-то пару секунд я подумала, что наш режиссер в курсе всех Морионских страстей, но потом поняла, что он просто поддержал сочиненную как-то мной шутку про биографию герцога.

— Короноваться, да. И никакие у нас не «чуйства», все ты неправильно понял. А одно только «вон оно что», — пришлось отвернуться, потому что знатная, качественная истерика была у меня уже на подходе.

Ломило виски, щипало в носу и глаза наливались неостановимыми слезами. Толик осмотрел меня с беспокойством.

— Знаешь что, убогая, — сочувственно предложил он, — давай-ка вызывай себе таксо, и езжай домой, под крыло к своей очаровательной тетушке. Отлежись день-другой, а потом будем помаленьку озвучиваться. Нас уже в план просмотров поставили, не можем же мы лицом в грязь ударить, сама сообрази.

Говорить я больше не могла, просто покивала и принялась искать в телефоне приложение такси. Довезли меня быстро, потом я весь вечер проплакала, а вокруг меня нарезала круги встревоженная тетушка. В конце концов она вздохнула, порылась в своих пузырьках и намешала каких-то редкостно противных даже на вид капель. Сунула мне в руку стакан с раствором и велела:

— Пей и ложись спать. Я чувствую, что так или иначе все устроится.

Сама я ничего подобного не чувствовала, однако тетку послушалась, выпила предложенное, улеглась в постель и мгновенно забылась глубоким сном, как будто выпала на время из нашего мира в другой, где не было ничего, кроме душной, тяжелой пустоты.

Следующие дни я провела с навязчивым ощущением собственного идиотизма. Подумать только, пока Джемс был рядом со мной, я не слишком дорожила его присутствием. Но вот его исчезновение мгновенно погрузило меня в полное отчаяние и вдобавок лишило всякой воли к жизни.

Чтобы привести меня в чувство, тетя Вита даже съездила в особняк и привезла домой мрачного и взъерошенного Велизария. Завидев меня, кот прыгнул мне на колени и в голос завыл о своей тяжкой судьбе и бросившей его жестокосердной хозяйке. Я обнимала несчастного фамильяра, целовала розовый нос, просила у него прощения и клялась, что больше не расстанусь с ним ни за что на свете. Однако полностью умиротворить кота удалось только блюдцем, полным сливок, и солидной порцией курятины.

Если бы меня можно было утешить так же легко! Все, что я испытывала, это глухое отчаяние, холод и одиночество. Может, я так и утонула бы в своей внезапной депрессии, но однажды утром ко мне домой заявился Толик, заставил меня умыться, накраситься и одеться «в приличное» (при этом он непрерывно гундел про «жидких духом дамочек», не способных противостоять ударам судьбы) и увез на студию.

Лязгая зубами в холодной машине, я думала о том, что Малкин прав. Уж раз личная моя жизнь в пролете, надо в самом деле собрать волю в кулак и заняться жизнью профессиональной. Сперва эта мысль приживалась в моей голове с трудом, но, когда мы добрались до студии звукозаписи, дело пошло веселее. Шура обнял меня, как родную, а роль Джемса привели озвучивать какого-то незнакомого дядьку, и я смогла-таки переключиться. Перешучивалась с мужиками, попадала в артикуляцию и тональность, в общем, была вполне на своем месте.

— Ну что, — удовлетворенно фыркнул Толик, когда мы озвучили все запланированное на день, — говорил я тебе, что работа от всего лечит. Ты была великолепна, Одинцова. Как, впрочем, и всегда. Вот увидишь, продюсеры еще порвут друг друга, шо тузик грелку, за твою кандидатуру для съемок.

Малкин был спецом в своем деле, и я почувствовала от его слов изрядное облегчение. Может, все и правда наладится? Не сейчас, так хоть когда-нибудь. Собственно говоря, все к тому и шло. Мы закончили озвучание и сериал показали руководству студии. Всем все понравилось, и Толику тут же предложили подписать договор на второй сезон. Успех показа был настолько шумным, что группа гуляла после него еще несколько дней.

Для праздника использовали «натуру» — любимый, ныне утраченный мной особняк. Я вошла в него с чувством безвозвратной потери, но не успела даже как следует погоревать, как услышала в голове ехидный голос:

— Вы, люди, удивительно странные создания. Стоило событиям пойти несколько другой дорогой, как ты тут же утратила всякое самообладание. Поверь своему старому дому: все наладится, и даже скорее, чем ты думаешь.

«Мой старый дом» — это прозвучало великолепно. Я вздохнула, улыбнулась, и специально для своего ехидного жилища подумала о том, что есть еще порох в пороховницах и ягоды… ну, известно, где.

— То-то же, — одобрил особняк. — Выше нос, хранительница.

Мирная гулянка съемочной группы в интерьерах Арбенинского (или все-таки моего?) особняка была только началом. За ней последовала целая череда разнообразных светских событий, в которых мне пришлось принимать участие. Время от времени я грустно отмечала, что бываю в светском обществе, наверное, ничуть не меньше, чем Джемс там, в своем Морионе. Встречи со зрителями, телевизионные шоу, конференции и просмотры занимали все мое время, так что на трагедии его уже совсем не оставалось.

— И слава богу, что тебе теперь вечно некогда, — радовалась тетя Вита. — Торчала бы дома, наматывала сопли на кулак, — ну куда это годится? А так есть чем гордиться, да и народу есть что показать. Ты у меня красавица. И не забывай, кстати, что ты не просто актриса, а еще и маг с редкими умениями. Конечно, тебе нужно учиться, но и сейчас ты можешь много такого, чего не может больше никто из окружающих тебя людей.

Под тетушкино воркование я наряжалась на очередной прием. И признаюсь честно, ее слова помогали мне настроиться на нужный лад. И платье сидело вроде бы лучше, чем до ее спича, и физиономия сама собой приобретала высокодуховное выражение, и мысли в голове роились самые что ни на есть благонамеренные. Я решительно настраивалась провести вечер с толком: возможно, завести новые полезные знакомства или укрепить старые. Дружески поболтать с приглашенными коллегами, немного выпить и потанцевать.

Однако мне досталось в этот вечер куда больше удовольствий, чем я надеялась. В популярном закрытом клубе все было сделано так, чтобы гости чувствовали себя комфортно. По углам самого большого из залов располагались столы с закусками и напитками, повсюду сновали расторопные официанты, негромко звучал старый джаз, а в нишах рядом с окнами можно было найти некоторое уединение: уютные диванчики почти скрывались за пышной свежей растительностью в больших вазонах. Один такой диванчик я облюбовала для перерыва в танцах, но не успела и дух перевести, как услышала протяжное и гнусавое:

— Я уж думал, ты спилась да подохла в каком-нибудь клоповнике, красавица моя! А ты еще того… не утратила презентабельности.

Передо мной, слегка покачиваясь, стоял «злодей всей моей жизни» Олег Сосновский. Думаю, он рассчитывал всласть поглумиться над беззащитной актрисулей, которую так эффектно «наказал» некоторое время назад. Но крупный деятель киноискусства крупно просчитался. Даже капельки страха я не почувствовала — одно только презрение и некоторую брезгливость. Разве это масштаб? Да мне и его величество Алистер мелковат оказался, что уж говорить про этого… таракана. Я встала и шагнула вплотную к своему обидчику.

— Я рада, Олег Павлович, что наконец смогу достойно отплатить вам за все, что вы для меня сделали, — голос мой звучал так ядовито, что Сосновский непроизвольно подался от меня назад. — С сегодняшнего дня я закрываю для вас все двери в приличное общество, потому что вам в нем не место.

Для наглядности я повела руками перед его носом, и с моих пальцев, как в день первого визита на студию к Толику, посыпались мелкие голубоватые молнии. Они были совершенно безвредны, и, долетая, до Сосновского, растворялись в воздухе. Но зато теперь его проняло как следует: он сделал еще пару неуверенных шагов, неловко отмахиваясь от творимого мною безобразия.

— Что ты себе позволяешь??? — продюсер сорвался на визгливый фальцет. — Девка! Де… дешевка! Сейчас я прикажу, и тебя вышвырнут…

— Нет, — я с торжеством покачала головой. — Это ты дешевка, и это тебя вышвырнут. Прямо сейчас.

Да, магия закрывания дверей не подкачала. Я едва успела договорить, как к Сосновскому подошла охрана и мрачно попросила предъявить приглашение. Ясное дело, нужной карточки у себя в карманах продюсер не нашел. И как он затем ни скандалил, как ни требовал позвать кого-то из организаторов, мощные парни-охранники аккуратно приняли его под локотки и неумолимо повлекли к дверям.

— Теперь так будет с тобой всегда, — негромко произнесла я в спину главному злодею своей жизни.

Он дернулся, но обернуться не посмел, и быстро пошел к выходу, сопровождаемый вежливой, но непреклонной охраной.

— Алена, ты спятила что ли? — ко мне спешила встревоженная Милана.

Мой агент терпеть не могла публичных конфликтов.

— Знаешь тезис: за добро платим добром, за зло — по справедливости? — спросила я, с удовольствием наблюдая, как за Сосновским захлопнулась дверь. — Считаешь, я поступила с ним несправедливо?

— Вообще-то нет, все было честно, — рассмеялась Милана. — Что это ты такое сделала с ним?

— Да так, один трюк, — в моей голове эти слова произнес Джемс, как тогда, после его ранения.

В такси по дороге домой я расстроенно молчала, но, конечно, не из-за Сосновского, а потому, что вспомнила своего герцога. «Это больше не твой герцог, — мысленно попеняла себе я, — это совершенно чужой и посторонний король». Мысль помогла, но не слишком. Наверное, мне могло помочь время, но пока оно не прошло, я все еще продолжала огорчаться из-за нашей разлуки.

Как ни удивительно, после разборки с Сосновским, деятели кинобизнеса как будто разом отмерли и вспомнили о моем существовании. Телефон не замолкал с утра до позднего вечера: меня приглашали на пробы, на тематические тусовки, на телепередачи и в печатные издания на интервью. Меня не просто приглашали, меня попутно хвалили, причем так, словно российскому кинематографу в моем лице досталась подлинная звезда.

— Впечатление такое, что с меня сняли порчу, — делилась я с тетушкой, собираясь на очередную встречу.

— Какая ты стала суеверная! — смеялась тетя Вита. — О тебе вспомнили после выхода сериала, потому что ты действительно хорошая актриса. И мерзавец Сосновский здесь совершенно ни при чем.

Возможно, так оно и было — я приняла участие в удачном проекте, и теперь пожинала плоды своей работы. Но так или иначе, я все больше увязала в киношной жизни. Увязала, и при этом испытывала странное чувство. Раньше мне в этой жизни нравилось абсолютно все. А теперь эта привычная пестрая и суетливая кутерьма казалась мне тесной, как пиджак-маломерок. Будто я могла гораздо больше. Или просто должна была заниматься другим — сознаюсь честно, я прекрасно знала, чем именно. Но как снова вернуться к занятиям магией, не знала. Не вселяться же самочинно в особняк, снятый временно для уже завершенных съемок!

Но Мироздание, помучив меня немного, все-таки пошло мне навстречу. Однажды утром мне на мобильный позвонили с незнакомого номера. Строгий девичий голосок в трубке уточнил:

— Я имею удовольствие беседовать с Одинцовой Аленой Дмитриевной?

— Так точно, — невольно подстраиваясь под ее тон, отрапортовала я. — С ней самой.

— На ваше имя, сударыня, имеется договор дарения. Прошу вас прибыть в ближайшее время по адресу улица Разъезжая, дом нумер восьмой, в контору присяжного поверенного Юлия Генриховича Синицкого для ознакомления с оным договором.

Девица по ту сторону трубки изъяснялась удивительно архаично, словно звонила мне откуда-то из дореволюционной России. И еще удивительнее было то, что некто неизвестный собрался что-то мне подарить. Или нет, уже подарил, если договор существует, и мне осталось ознакомиться с его содержанием. Кто оказался способен на подарок, требующий подписания специального документа, я даже приблизительно не представляла. Но вот маячившая поблизости тетушка имела подозрительно невинный вид. Пообещав сегодня же приехать по указанному адресу, я распрощалась со странной девицей, и повернулась к тетушке.

— Тетя Вита, ты случайно не оформляла на меня никакого договора дарения? — подозрительно прищурилась я.

Тетушка, однако, хлопала глазами и не желала ни в чем сознаваться, хотя я буквально пятками чувствовала: она как-то замешана в этом таинственном юридическом дельце. Пришлось отступиться от скрытной родственницы и ехать узнавать обо всем на месте.

Грязно-салатное здание неопределенного возраста я нашла сразу, а в нем — миновав широкую лестницу на второй этаж и широкий, пахнущий пылью коридор, — дверь с медной табличкой «Ю. Г. Синицкий, присяжный поверенный». Я решительно постучала.

Дверь распахнулась, а за ней обнаружилась удивительная девица. Видно, она-то мне и звонила. Кому бы еще изъясняться так старомодно, как не ей — наряженной в темную длинную юбку и блузку, украшенную кружевом, с аккуратным тугим узлом волос на затылке. Даже очки на курносом носике сидели круглые, точно у кота Базилио из старого детского фильма.

— Госпожа Одинцова? — осведомилась девица, строго осмотрев меня с головы до ног.

Я кивнула, и она величаво повела рукой:

— Прошу сюда. Юлий Генрихович ожидает вас.

Юлий Генрихович выглядел так же архаично, как и его помощница (или секретарша?). Он церемонно поклонился мне, предложил присесть и достал из ящика массивного резного стола договор.

— Вот, извольте ознакомиться, уважаемая Алена Дмитриевна, — он протянул бумаги мне и приготовился ждать, пока я их прочту.

Текст прыгал у меня перед глазами, никак не складывался в слова, а кое-как прочитанные слова никак не желали наполняться смыслом. Мне в дар передавался особняк на Аптекарском, все налоги на собственность были уплачены вперед, какие-то там разрешения получены и прилагались, и по всему выходило, что точка перехода теперь принадлежит мне. Только вот персона дарителя оставалась неясной.

— Могу я узнать имя дарителя? — голос не слушался меня, звучал хрипло, будто у простуженной.

— Конечно, — закивал поверенный. — В шапке договора, прямо на первой странице.

Господи, я и это пропустила! Так, что там у нас в шапке на первой странице? «…Бенедикт Люциус Джастин Соммервилл, тринадцатый граф Ньюберт, в дальнейшем именуемый Дарителем…» Ах ты ж! Бенедикт! У него, оказывается, и титул имеется, не только придворная должность. И насколько я знаю старого интригана, он ничего не делает просто так. А стало быть, и домик мне подарил с какими-то далеко идущими планами. И я их непременно узнаю!