Кай из рода красных драконов 5

Глава 37 Кто убил правителя Юри

Волки не любят переливать из пустого в порожнее при переговорах, а вот у людей подобные дискуссии могут идти часами.

И всё потому, что хищники, когда спорят, ориентируются ещё и по запаху. Они сразу понимают, кто врёт, а кто нет.

Стая приняла нас. Мы с дикими волками поставили на кожаном «листе бумаги» родовые знаки, в честь того, что пути к древу на перевале и к Белой Горе открыты теперь всем.

— А с этими — что будем делать? — спросил Айнур, указывая на вельмож и воинов Кориуса.

— Эти сейчас дождутся ухода волков, и принесут нам отрубленную голову, — напомнил я. — А может, и не одну.

Я замолчал, и Нишай мрачно посмотрел на меня:

— И что мы им скажем? Неужели ты им поверишь, Кай?

— Нет, — сказал я. — Не поверю. Предавшие один раз предадут снова. Но убивать мы никого больше не будем. Сколько можно уже убивать?

— Но как нам быть? — возмутился Айнур. — Отпустим, что ли, их всех? Так они приготовят бунт уже к этой весне! А если Нордай выжил, то не бунт, а войну!

— Они не вернутся в Вайгу, — отрезал я. — Пусть убираются на все четыре стороны. Ищут свободную землю, где смогут поселиться. Подальше от нас.

Айнур хмыкнул, размышляя.

— А если найдут? Если обустроят свой город, вернутся с оружием и попытаются погубить наш мир?

Я развёл руками:

— Значит, такова жизнь.

— Но что нам мешает прямо сейчас задавить змею в её же гнезде!.. — начал заводиться наш предводитель.

Он обещал молчать на переговорах с волками, но переговоры-то кончились.

— Перерезать всех? — уточнил я. — И воинов, и вельмож, и маркитанток, и слуг?

— Нишай может наложить на них печати! — вывернулся Айнур.

Я посмотрел на него внимательно:

— Хочешь, я открою тебе тайну?

Предводитель кивнул.

— Если мы перережем сейчас всех, кто нас ненавидит. Перережем не в битве, но по праву власти над ними — семя их ненависти прорастёт в нас. Мы станем такими же, как они. Понимаешь?

Айнур покачал головой. Он не понимал. Его, в отличие от Нишая, не учили всяким «философиям». Но признаться в этом наш предводитель не решился.

— А печати? — спросил он. — Печати-то почему нельзя?

— Рабство порой страшнее смерти.

— Но что мы будем делать, если отпустим врагов, а они нападут на нас снова?

— Не нападут, если мы станем сильнее. — Я кивнул в сторону Белой горы. — Мир движется, как река. Рано или поздно Белой Сути в нас станет больше. Люди израстут, излечатся от детских болезней ненависти и предательства.

Нишай вздохнул, он слишком хорошо знал людей.

Я тоже знал, но верил, что мы способны стать лучше. Иного выхода у нас нет, иначе мы просто перебьём друг друга.

— Не верьте, что это — последняя война, — сказал я. — Отпустим мы вельмож или нет — всё равно ещё тысячи лет будут идти войны между людьми, одна страшнее другой. Люди научатся летать, как птицы — и всё равно будут убивать друг друга. Но я верю, что рано или поздно всё это изменится.

— Иногда я думаю, что ты знаешь все тайны мира, — сказал Нишай. — Но я тоже узнал недавно одну. Людей сотворил Эрлик, он сам мне это сказал. Всех людей. Драконов, волков, нас. Мы воюем, потому что мы — порождения Эрлика, и наша основа — тёмная изначально. Посмотри на волков? Век за веком они только теряли ту искру, что отличала их от зверей. Как я могу надеяться, что мир станет лучше, если лучше мы не становимся?

— Ты просто знаешь не всю тайну, а её половину, — рассмеялся я. — Эрлик и не мог рассказать тебе всё.

— Думаешь, он солгал, что создал людей? Что именно он первым пришёл на эту землю?

— Может, и не солгал, — улыбнулся я. — Люди хитры, свирепы, склонны к предательству — это качества Эрлика. Но потом пришёл Тенгри и сотворил милосердие.

Нишай улыбнулся.

— Значит, пусть убираются из Вайги и долины Эрлу? — Он кивнул на найманов, уже выславших к нам делегацию для переговоров.

— Пусть убираются, — кивнул я. — Скажи им что-нибудь про то, что ты заколдовал эту землю, и она будет гореть у них под ногами. Пусть только сунутся…

На перевал мы с Нишаем и Айнуром вернулись спустя сутки.

Весь следующий день мы говорили с Белой Сутью и волками насчёт драконов, но так ничего и не решили.

С собой мы привели группу волчьих учёных, чтобы они впечатлились феноменом древа. Оно росло и росло, пытаясь добраться до неба, и его уже можно было разглядеть снизу.

Охотники успели эвакуировать раненых, но Шасти осталась. Она ждала меня у древа с Нисой и дюжиной старших зайцев.

Зайцы были уже совсем крутые воины и остались, чтобы пройти посвящение в Белой горе. «Молоко» мы отменили, но сны было решено сохранить. Нам требовалось магическое оружие, а Дьайачы был необходим контакт со своими подопечными.

Шасти хотела сначала уйти вместе с охотниками, но никак не могла расстаться с древом.

Она щекотно шептала мне на ухо, что нужно поставить на перевале белые юрты. И пусть сюда приходят и люди, и волки, чтобы петь древу песни, без них оно очень скучает.

Я не вслушивался, потому что губы у Шасти были тёплые и мягкие, а дыхание сладкое, как мёд. И я стоял и слушал это тепло. И дышал им.

Нишай проповедовал диким волкам. Он рассказал им историю ростка из камня в голове ютпы. Рассказал про битву с Эрликом и схождение горных духов, грозившее расколоть перевал на куски.

Колдун решил, что угроза гибели и пробудила росток. Заставила его оплести камни корнями. Удержать малое, чтобы набраться сил и взрастить большое. Ведь древо способно создать новый мир, вырастить его вокруг себя.

Ораторствовал он здорово, рассказывал древние легенды. Шасти перестала шептать и повела меня слушать.

— Вот в ком пропадает учитель — так это в тебе, — сказал я Нишаю, когда он закончил вещать. — Будешь учить зайцев читать и писать. А то я не допущу их до Белой горы! Воин должен быть грамотным!

Зайцы позеленели от страха, Нишай развеселился.

Перевал за два дня преобразился совершенно. Корни заплели трещины мягким ковром, древо позеленело, переварив чёрную кровь Эрлика.

Волки были поражены. Они стали расспрашивать Шасти про песни, которые любит древо, а Нишай поманил меня к катапульте.

Зайцы выровняли её, подсыпали свежих камней. Вышел памятник грандиозной битве.

— Красота, да? — похвалил их Нишай. — Думаю, Шасти права — здесь нужно поставить юрты.

— Паломников будешь водить? — уточнил я. — Ну что ж…

— А кто такие паломники? — удивился Нишай.

— Те, кто приходит к местам, отмеченным милостью богов. Молится, загадывает желания. Такие места они считают святыми.

Колдун почесал щёку.

— Я одного не пойму, — сказал он. — Откуда в тебе всё это берётся? Паломники… Святые места… Кто ты, Кай? Даже Эрлик не сумел мне сказать, какого ты рода!

Надо было уже объяснить ему что-нибудь, но слова никак не хотели подбираться.

— Да я вообще тут в гостях… — Тень от катапульты крестом легла на камни, напоминая мне тени на лётном поле. Это было так знакомо и близко, что стало вдруг больно. — Я родился в другом мире. Забросило меня сюда с поля боя. И вот опять я на поле боя стою. Только там всё горело, а тут потухло.

Я замолчал, но Нишай терпеливо ждал, понимая, что это не вся история. Ведь был ещё зал с колоннами. И призрачные тени тех, что называли себя Синклитом. И месть, которую я, наверное, всё же исполнил. Ведь нет больше ни императора, ни терия Вердена, ни Шудура…

— Высоко-высоко в небе есть зал равновесия, где весы решают, чья душа должна жить, а чья умереть, — начал я осторожно.

— Взвешивают душу? — спросил Нишай.

— Вроде того, — кивнул я. — Мне сказали: я слишком тяжёл, чтобы умереть. Что я должен отомстить за смерть правителя Юри. Ненадолго стать его сыном, Камаем. Ну вот скажи — разве я не отомстил? Все, кто мог убить правителя Юри — мертвее мёртвого.

— А как он умер? — спросил Нишай. — Его зарубили или проткнули копьём? Может, нам нужно было допросить всех воинов Кориуса, прежде чем отпускать их?

Я пожал плечами.

— Айнур говорил, что правитель Юри был уже мёртв, когда враги ворвались в крепость. Лежал в комнате, запертой изнутри. Я думал, что в его смерти виновны те, кто принял решение напасть на долину Эрлу: терий Верден, главный колдун, император, в конце концов…

Нишай задумчиво посмотрел на древо — зелёное и беспечное.

— Знаешь, Кай, — сказал он. — А ведь это я его убил.

— Ты у Маймана шутить научился? — нахмурился я.

— Это не шутка, — покачал головой Нишай. — Когда колдуны терия Вердена уже седлали драконов, чтобы напасть на долину Эрлу, император отсутствовал во дворце. Он отбыл в ставку терия Вердена. Страшноликий хотел лично напутствовать воинов. Я уже много месяцев ждал, когда он уедет из города. Хотел пробраться в его покои. Мне не давала спать история Камая и Нордая. Нордай был моим конкурентом в борьбе за престол, и я пытался отыскать его слабое место, открыть тайны. «Почему мальчишка ходит с закрытым лицом и не выпускает из руки меч?» — размышлял я. И искал улики его уродства или иных грехов. А нашёл… магическое зеркало для создания демонов в спальне императора. И убедил себя, что один из наследников — копия другого, призванный демон.

— Ну и что? — спросил я. — Я уже слышал от тебя эту версию. Она не сыграла.

Вся эта придворная хтонь меня только раздражала. Причём здесь интриги?

— Ну ты же понимаешь, что мы не были дружны с терием Верденом, — невесело усмехнулся Нишай. — Его победа в долине Эрлу была бы мне только помехой… — Он поймал мой неласковый взгляд и вздохнул: — Ну что ты в самом деле, а? Дворец — это мой мир. Я рос во дворце, понимаешь? Мне хотелось стать императором.

— И ты попытался устранить конкурентов: Нордая и наместника, терия Вердена? Обоих разом?

— Ну да, — улыбнулся Нишай. — Я же не обеляю себя. Так было. Узнав про зеркало, сначала я сделал вывод, что демон — ты. И у меня появился шанс испортить терию Вердену карьеру. Я решил сообщить эту новость правителю Юри.

— Ты мог просто сообщить ему о готовящемся нападении.

— Ну нет, — усмехнулся Нишай. — Я не собирался предавать императора. Предательство рано или поздно просочилось бы, такова его змеиная природа. Но зато я мог сказать правителю Юри, что его сын — демон. Была ночь, а утром над крепостью должны были закружить драконы. Но, узнав такое, правитель Юри поднял бы всех своих колдунов. И нападение не застало бы его врасплох. Это был тонкий и красивый план.

— И что? Он сорвался? — не понял я.

— Я налил в миску воды, — улыбнулся Нишай. — Призвал его через чёрный камень. И он услышал меня. Значит, магией обещанного камня не брезговали и в крепости, хоть она и считалась чёрной.

— Хреново, — кивнул я.

— Ну, тогда мне казалось наоборот. Мы смотрели в воду, видели друг друга и говорили. Правитель Юри был очень привязан к тебе, Кай. Любил как сына. Он почернел лицом, когда я рассказал ему про зеркало.

— А потом?

— Потом он разлил воду, и связь прервалась. Но сейчас я думаю… Я ведь тоже слышал, что он был уже мёртв, когда терий Верден ворвался в горящую крепость.

— Ты думаешь, его сердце не выдержало известия о том, что я — демон? — осенило меня. — Что он был так потрясён, что упал и разлил воду?

Нишай кивнул:

— Опрокинутая чаша могла насторожить только опытного колдуна. Никто ничего не заподозрил, даже терий Верден.

— Ну ты и гусь!

Я рассмеялся, а потом вдруг замер, ощущая, как что-то во мне останавливается, а воздух становится тугим и плотным, не давая дышать.

— Но как же тогда месть? — выдавил я с трудом. — Я же должен был тебя…

— Убить? — весело спросил Нишай.

Я закашлялся.

Небо посмеялось надо мной. Большей мести, чем посадить Нишая на трон и заставить разгребать послевоенную разруху — и придумать было нельзя.

Он-то надеялся, что императором станет Камай. Перерос детские мечты о троне. Мечты — жестокая штука, когда сбываются.

Запястья мои нестерпимо зачесались, и я сорвал правый наруч.

Горячие болезненные красные узоры выступили на коже. Они менялись, складываясь, наконец, в фигуру…

— Это… — сказал Нишай, указывая на моё пылающее запястье. — Это неправильно! Ты был сыном императора! Ты — чёрный дракон, а не красный!

Но узоры не слушались колдуна, и рисунок дракона алел на моей руке, как пылающая печать.

— Алый дракон — воин и защитник, — прошептал Нишай. — Значит, Тенгри был так нужен воин и защитник, что он призвал его из другого мира. А Умай вылечила тебя от смерти. Только она знает лекарство от этой болезни.

— Помнишь, ты говорил, что влюбился в Шасти? — прошептал я.

Нишай покраснел. Вспыхнул весь — от шеи до корней волос, как дракон на моём запястье.

— Береги её. — Я чувствовал, как сердце сдавливает чья-то безжалостная рука. — Пожалуйста, купи ей бусы? Янтарные бусы, я обещал.

— Ты чего? — не понял Нишай.

Но он умел лечить раны и уже почуял неладное.

Сердце Камая остановилось, и его тело стало медленно сползать на камни, опутанные тонкими древесными корнями.

— Шасти! — закричал колдун, подхватывая Камая.

Я уже не был им. Сознание мутилось, мир стал белым. И призрачные фигуры звали меня наверх.

Шасти бросилась к телу Камая.

— Где рана? — закричала она. — Я сейчас! У меня есть…

Неимоверным усилием я вернул сознание в тело. Сжал её пальцы и ощутил тепло. Я не мог уйти, не опрощавшись с нею.

— Нет раны. Не бойся, я просто ухожу. — Каждое слово давалось с огромным трудом, словно я выкладывал его из камней. — Меня… зовут обратно.

Нащупав на груди костяную фигурку барса, что дала мне Майя, я сорвал её и вложил Шасти в руку.

— Береги. Если у тебя будут дети…

Я заставил безвольное тело Камая приподняться и выкрикнуть так, чтобы меня услышал Айнур, дикие волки, охотники, зайцы, бродившие вокруг древа.

— Помните все! Все дети этого мира — мои!

Сознание выскользнуло, и тело Камая упало на камни.

Его окружили, стали трясти и бить по щекам. Шасти шептала заклинания и пыталась делать искусственное дыхание, как я её научил.

Я видел всё это сверху. Видел растерянного Нишая, ревущую Шасти, недоумевающего Мавика.

Волк долго принюхивался, потом ткнулся в ладонь мёртвого хозяина носом и отскочил в ужасе.

Айнур попробовал оттащить волка за шлейку, но Мавик рыкнул на него, вывернулся. А потом лёг на моё тело и завыл.

Это было последнее, что я видел и слышал в этом мире.