Кай из рода красных драконов 5

Глава 7 Три дракона

Утром найманы болели с похмелья и не сразу обнаружили пропажу мешка с волчатами. Сначала они начали орать по поводу уснувших часовых и исчезновения колдуна.

А потом солнышко чуть приподнялось над горами, и за камнем нашёлся подло спящий колдун. Только тогда найманы кинулись проверять, не случилось ли за ночь ещё чего? И выяснилось — добычи-то нету.

Началась беготня, которая меня не очень-то разбудила. Какая разница — под вопли дремать или под топот?

Сквозь сон доносились забавные аргументы и обвинения. Оказывается, найманы полагали, что колдун должен их караулить, пока они согреваются аракой.

Какие наивные мне попались соседи в этой горной коммуналке.

Мои товарищи тоже решили досматривать сны. Нишай заворочался, но и только. А два охотника, что отдыхали от ночного дежурства, только глубже забились под шкуры.

Нам было тепло и уютно. Ветер стих, а Мавик привалился пушистым боком к нашей лежанке, и просыпаться никому не хотелось.

Только когда солнце взошло над плоской вершиной горы, Нишай потянулся и сел.

— Я начал ценить крылатых волков больше драконов, — сказал он с улыбкой хорошо отдохнувшего человека. — С ними и в горах можно отлично поспать! Молодец, волчара, не бросил хозяина! Пожалуй, я возьму себе волка, а не дракона!

Мавик зевнул и раззявил зубастую пасть, словно бы улыбаясь.

— Неужели он действительно всё понимает? — Нишай потрепал волка по мощной шее.

— Ну, не так, чтобы всё… — Я нашарил в поясном мешке кусочек сушёного мяса и протянул на ладони волку. — Как маленький ребёнок, который не может вырасти. Кругом чужаки. Он наблюдает за ними, запоминает слова человеческого языка. Но свой язык не был выучен как следует, и смысл наших слов тоже часто от него ускользает.

— А почему твой друг-волк открылся мне? — Нишай полез в свой мешок за гребнем и маслом для волос. — Ты-то — заяц, а я — человек, враг.

— Мне кажется, волки хотят наконец вмешаться в человеческие разборки. Иначе Бурка не стал бы так явно показывать тебе, кто он. Я, как только увидел его, босого, в рубахе на голое тело — сразу понял, что он пришёл нас предупредить. Только друг мой слишком горячий. Заметил волчонка, нож, придумал невесть чего и бежать.

— Ты думаешь, что он прячется в горах, вместе с теми, кто выл и не пускал наших волков?

— Ну а где ещё? И у них явно были дискуссии на тему: враги мы или друзья.

— Дискуссии? — переспросил Нишай.

— Споры.

— Иногда ты говоришь невыносимо странно, — вздохнул колдун. — То ставишь рядом знакомые слова так, что я не понимаю смысла. То придумываешь, как дети. Когда я был маленьким — тоже очень любил придумывать слова. А теперь вот совсем разучился.

Я фыркнул:

— Ну для ребёночка-то я великоват уже.

— Сколько тебе зим, Кай? — прищурился Нишай.

— Больше, чем тебе, — рассмеялся я.

— Значит, ты носишь личину? — Нишай нахмурился и покачал головой. — Я смотрел на тебя ночью, и мне померещилось, что вижу совсем другое лицо. Потом я долго лежал и думал про то, что безвредна для души только самая простая, обережная магия. Значит, на тебе не личина. Но что?

— А какая тебе разница?

— Ну, я же колдун. Я — мастер, а тут не могу никак разобраться.

— Есть много разной магии, всю не изучишь. Вот ты же не сумел догадаться, что Бурка — не человек?

— То есть, и ты — волк? — поразился Нишай.

Лицо у него сделалось такое растерянное, что я начал отшучиваться:

— Да долбоящер я, а не волк. Надо было задержать Бурку, поговорить. Я ведь могу только догадываться, что там задумали его «люди». Как бы они не спутали нас с найманами и не перерезали всех подряд.

— Ну, ночью на нас не напали, значит, всё в порядке, — пожал плечами колдун.

Полыхнула молния и с шипением покатилась по камням. Чтобы призвать найманов к порядку, колдуну пришлось прибегнуть к демонстрации силы. А то намяли бы они ему бока за пропавших волчат.

— Надеюсь, волки умнее наших вынужденных попутчиков. — Я посмотрел на Нишая и тоже стал приводить в порядок волосы. Отросли они уже безо всякой меры. Обрезать бы, что ли? — Я бы на их месте другого колдуна подозревал.

— Не, меня они сильнее боятся, — усмехнулся Нишай. — Я ж не просто убить могу, а ещё и душу выну. Демону скормлю. — Он улыбнулся и вдруг снова нахмурился: — Слушай, так это что получается? Дикие волки все наши слова понимают?

— Домашние тоже, но хуже, — кивнул я.

— То есть они нас понимают, а мы их — нет? — развил мысль Нишай. — Значит, они умнее людей?

— Не парься, им просто это нужнее, чем нам, — нашёлся я. Мне не хотелось пока посвящать Нишая во все подробности волчьей истории. — Вот если бы тебя поймали разумные белки и стали на тебе орехи возить, ты бы тоже старался понять их язык. А они бы считали, что ты удивительно сметливая скотина.

Нишай фыркнул и встал.

— У меня от твоих слов весь ум размяк и течёт, как ручей. Пошли, отольём, что ли? Да надо решать, куда дальше двинемся? Не вечно же нам сидеть на этой горе?

Мы дошли с ним до места, где вчера распрощались с Буркой, и я заметил след огромных когтей на камнях. Это волколак, что ли, отметился, когда оборачивался? Ну, силён.

— Магия, — пожал плечами Нишай. — Наверное, оборотничество — сродни выходу силы.

— А может, это не Буркины когти? Может, это его сородичи наблюдали за нами, пока мы спали?

— Даже если так, они нас не тронули, — улыбнулся Нишай. — Ветер стих, солнышко вышло. Думаю, духи гор перестали на нас сердиться, а заяц?

Я пожал плечами и повернулся к Белой горе — непонятной пока, просто маячащей на горизонте в дымке утреннего тумана.

Что нас там ждёт? Что за существа эти Дьайачы?

Если они знают, что волки — точно так же разумны, то зачем они дают это проклятое молоко?

— Не знаю, — вздохнул я. — Странно всё это. Огненный перевал, гора, где непонятные сущности дают воинам магическое оружие. А зачем? Чтобы мы убивали друг друга?

— Драконьи мечи не для убийства, а для управления людьми, — не согласился Нишай. — Это знак власти. Один из четырёх.

— Ну-ну, просвети меня? — рассмеялся я. — У власти есть знаки?

— Конечно. Император правит с помощью четырёх вещей. Первая — это страх. Он даёт страх людям, и тогда они понимают, что хотели именно этого. Страх — благо для подданных.

— О, да ты — философ, — рассмеялся я. — То есть человек хочет, чтобы кто-то над ним издевался, но не знает этого, да? А тут — император подкатывает такой. Бац тебе по башке драконьим мечом. Плашмя. И ты понимаешь, что именно этого всю жизнь искал? Ну ты и мазохист!

Нишай обиделся.

— Так написано в книгах, — сказал он. — Все люди хотят власти над другими. Но не знают, что радость одних — подчинять, а других — подчиняться. И когда они понимают это, то становятся счастливы.

— Но ты-то не подчинился мне? — подколол его я. — Удрал.

— Я — драконьей крови, — вздёрнул подбородок Нишай. — Я подчиняюсь только богам, а ты не бог.

— То есть, если с горы сейчас спустится Эрлик и скажет, что ты должен ему подчиниться, ты подчинишься?

Нишай задумчиво посмотрел на гору и вздохнул.

— Ну и вопросы ты задаёшь, заяц. Пошли лучше завтракать?

Охотники наши уже не спали — возились с мешками, раскладывали лепёшки, сыр, мясо.

Сурлан проверял запасы, считая, сколько чего осталось. Он тоже загибал пальцы, как и многие здесь. Так и не наладил я обучение грамоте и счёту. Когда учить, если сплошная война?

— Видели что-то ночью? — подошёл к нашим старший передовой группы найманов.

— Дикие волки всю ночь бродили вокруг лагеря, — отозвался Сурлан. — Выли, однако, пугали наших, ездовых.

— А этот откуда? — удивился старший, заметив Мавика.

— Это волк Кая, — пояснил Сурлан, а хитрый Мавик тут же боднул меня лобастой башкой. — Хозяин его не взял, так он всю дорогу за ним шёл. Верно, ночные гости хотели его сожрать, он к нам и кинулся.

— Ты хочешь сказать, что дикие волки нападают на ездовых? — удивился старший. — Так может, они и волчат сожрали?

— В этом вина не волков, а ваша, — настоятельно сказал Нишай. — Вы-то куда смотрели? Кто нёс ночью дозор?

Старший смутился. И Сурлан повёл его к обрыву, чтобы показать следы когтей Бурки. Он тоже видел эти жуткие полосы на камнях.

Позавтракав и посовещавшись, найманы решили, что надо провести в горах ещё один день и попробовать снова слетать за волчатами.

Раз волчицы откочевали с насиженных мест, нужно просто сместиться немного южнее, и поискать там. Не идти же к Белой горе с пустыми руками?

Колдун стал готовить новую смесь для волков. Орал, что снадобья у него кончаются и на всех не хватит.

Нишай покосился на меня, у него с собой тоже были кое-какие травы, и я кивнул — поделись. Промедление было нам на руку.

Я надеялся, что наши воины успеют добраться до Белой горы. Без них нам не справиться с колдунами, которых пришлёт Шудур.

Найманы решили спуститься с вершины Большого Быка и пройти по его хребту немного южнее. Там и лагерь было сподручнее ставить — имелся чахлый, но смолистый кустарник, и можно было разжечь огонь.

Мы потратили на спуск несколько часов, но новое место не разочаровало.

Здесь не было такой удобной площадки для лагеря, но не было и ледяного ветра. Самое то — сидеть и любоваться окрестностями.

Я был уверен, что найманы не увидят сегодня даже волчьего хвоста, и приготовился отдыхать, наслаждаться пейзажем и размышлять о Заратрустре.

С найманами-то пора было что-то делать. Скоро они превратятся из попутчиков во врагов.

Волчьи всадники улетели. С нами остались две дюжины пеших и колдун. Тот хватился наконец амулета и начал развлекать найманов руганью.

Охотники тем временем ломали колючий кустарник — всем хотелось чаю.

Кустарник, даже сырой, горел с треском и жара давал много. Пешие найманы разбились на группы и тоже развели маленькие костры. Стали пристраивать котелки.

Ячмень для чая был не у всех, но в таком походе радует даже горячая вода с дикими травами. Они тут росли в изобилии.

Было красиво, и не так уж холодно. И задача понятна — разобраться с пешими найманами, раз колдун больше не представляет угрозы.

— Как думаешь? — тихонько спросил я Нишая. — Что будем делать? Перережем? Или раскочегарим колдуна и бомбу взорвём? — У каждого из нас было с собой по горшку яда. — Давай только чаю сначала попьём?

— Ты лучше песню спой, — усмехнулся Нишай. — Ты отлично умеешь петь песни. А я буду тихо делать своё чёрное дело. Я же — проклятый Нишай, мне положено. А хороший отряд из двух дюжин воинов нам совсем не помешает.

— А если печати не лягут на кого-то из воинов? — нахмурился я.

— Я же говорю — пой. Они, когда тебя слушают, теряют всякую волю.

Песням всё-таки нужен повод, а араку мы вчера выпили. И пока я грелся на солнце и раздумывал, как ловчей подступиться к найманам — выручили охотники.

Когда мы лезли в гору, я не видел даже птиц, а они побродили пару часов и припёрли тушу козла. Здоровенного, во-от с такими рогами!

И у нас с найманами тут же нашлась тема для общего разговора — мы же не жадные.

Дров больше не было, кустарник мы выдрали весь, но это нас не особенно огорчило. Соль-то имелась. А сырую печень я уже здесь пробовал, почему бы и мяса не отведать?

Мавик тоже оживился. Все кости были его.

Сурлан вскрыл череп козла и поровну разделил мозг между нашими. В походе все равны — и вожди, и простые воины. Такой порядок у охотников.

Потом мы мелко-мелко рубили сырое мясо на камнях, присаливали. Разбивали крупные кости и ели сырой мозг.

Колдуну вручили кусок сырой печёнки, и он морщился, обзывая нас дикарями, но сожрал и добавки потом просил.

В общем, для сближения отрядов была самая нужная атмосфера. И я даже не успел предложить, найманы сами вспомнили про вчерашние песни.

Всадники наши вернулись впотьмах, усталые, злые. К этому моменту все их пешие товарищи во главе с колдуном уже очень крепко любили Нишая, меня и всех наших воинов и охотников. И даже усвоили, что демонстрировать эту любовь пока не надо.

Я наконец насмотрелся, как накладываются печати на сильных и на строптивых. Ключом было возникшее доверие между нами, и колдун умело им пользовался.

Удивительно, но колдун, больше всех ненавидящий Нишая, и любил его теперь больше всех. Может, и не врали древние книги? Может, жадные до власти — так же жадно и пресмыкаются потом перед теми, кто окажется сильней?

Голодные всадники накинулись на остатки козла, а я пошёл будить Нишая. Он задремал, чтобы восстановить силы. Мы планировали обратить в свою веру всех найманов.

А если кто не поддастся, так горные тропы — очень опасные. Можно поутру и недосчитаться неудачно сходивших до ветра.

На рассвете мы уже единым отрядом пошли вниз, к Белой горе.

Найманов больше не смущало, что волчат они найти не сумели. Нишай сказал, что у воинов будет иная миссия. И те радостно топали, спускаясь с хребта Большого Быка к подножию Белой.

Большой Бык был частью горной гряды, а вот Белая гора стояла на отшибе. Словно её нарочно выставили отдельно, как королеву, надзирающую за подданными.

Только зелени вокруг горы было маловато. И чем ниже мы спускались, тем подозрительнее казалась мне чернота у подножья.

Охотники тоже насторожились. А потом Сурлан догнал меня, он шёл замыкающим.

— У входа в гору много пеших воинов и драконы, — сказал он тихо. — Больше дюжины дюжин воинов. Тьма.

«Ну уж и тьма», — подумал я, но вслух смеяться не стал.

Да, для здешней земли полторы сотни воинов были серьёзной силой. Тем более что это — только пешие. А ещё и на драконах кто-то сидит.

— Сколько драконов? — спросил я.

Мне эта арифметика была пока не по глазам.

— Я вижу трёх, — сказал Сурлан. — Но вон там, смотри? Видишь — тёмная полоса?

Я присмотрелся и кивнул. Полоса — не полоса, но что-то тёмное с полуденной стороны различалось.

— Может, это тень от горы?

— Она движется, — сказал Сурлан. — Это ещё один отряд воинов.

Мы ускорили шаг, всматриваясь в неверные тёмные пятна на белых камнях и зелени травяного ковра.

— Три дракона — это уже не охранная миссия, — сказал Нишай. — Но и не боевое крыло, тогда их должно быть не меньше шести. Думаю, кто-то из знатных пожаловал. Может, Шудур? Или даже сам терий Верден? Воинов для его положения вполне достаточно.

В появление терия Вердена я не верил. А вот Шудур, наверное, мог бы и прилететь, чтобы увидеть труп ненавистного мастера чёрного слова.

Но почему драконов три? Кто ещё посмел составить компанию главному колдуну?

Нишай хлопнул меня по плечу:

— О чём задумался, заяц?

Теперь уже и мне было видно, что у подножия горы темнеют драконьи туши в окружении вооружённых воинов.

— Думаю, что земля там, наверное, каменистая, — отозвался я, прикладывая ладонь к глазам. — Как мы их всех хоронить-то будем?