Коротышка

⠀⠀ 29 ⠀⠀

Я на середине подъема, на полпути от дома, и не припомню такой жары.

Не знаю, то ли это результат глобального потепления, то ли у меня самой поднялась температура.

А может, и то и то вместе.

Надо было все-таки у Джина выпить лимонада. Моему телу явно не хватает жидкости — такое чувство, что внутри моих барабанных перепонок пылают здоровенные костры.

Того и гляди шлепнусь в обморок.

Раньше со мной такого никогда не случалось, а вот дядя Гэри однажды переел за рождественским ужином и грохнулся на пол, как мешок кирпичей. Правда, я никогда в жизни мешка кирпичей не видела, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сочинить такое выражение.

Если я сейчас упаду в обморок, то этого никто не увидит, потому что я маленькая.

Наверное, получу сотрясение мозга и в себя уже не приду. А потом солнце сядет, и меня, валяющуюся в крови, найдет среди этих зарослей стая койотов. Утащат куда-нибудь в укромное местечко и станут рвать на куски. Потом даже хоронить будет нечего, все останется в животах у зверюг.

Так тому и случиться бы, но тут раздается громкое бибиканье.

Я оглядываюсь, и вижу миссис Чан за рулем ее серебристой машины. Похоже, она только что резко нажала на тормоза.

Я бегу к пассажирской двери, открываю ее и влезаю внутрь.

— Вы вовремя! — говорю. — Еще чуть-чуть, и меня сожрали бы койоты.

Звучит, конечно, странновато, да только она, к счастью, решает не задавать вопросов.

— Я тебе звонила, — говорит, — но трубку никто не брал.

Меня прорывает:

— Нам Брок Вэкер швэк влепил! Я брата искать поехала, а ему все равно — это же еще хуже швэка!

— А я как раз думала, успела ли ты прочитать то, что написал этот глупый человек.

Мне нравится, что она Вэкера называет глупым. А еще — что миссис Чан совсем не выглядит расстроенной.

— Мне ужасно плохо, — говорю. — Я на Шона Барра теперь и взглянуть не смогу. А еще очень хочется пить.

Миссис Чан притормаживает, но не потому, что впереди поворот, а чтобы заехать на подъездную дорожку, и притом чужую, а потом дает задний ход и выезжает обратно. Мы теперь едем вниз по склону, а мой дом остается сзади.

— Поехали к Шону, — говорит.

— Нет! — кричу.

— Поговоришь с ним, и полегчает.

— Мне от мороженого с газировкой полегчает — может, обойдемся ими?

Она не отвечает и смотрит на дорогу.

— У меня дома есть немного денег, — говорю, — давайте за мой счет, а? Только деньги я чуть попозже занесу.

Миссис Чан протягивает руку к радио и, не сводя глаз с дороги, включает музыку. Классическая.

Она в машине только такую и слушает.

Поначалу, когда миссис Чан начала возить меня с репетиций, я эту музыку слышать не могла. Там ведь никакого бита нет, даже не похлопаешь.

Потом она объяснила мне, что классической называют ту музыку, которую написали в какое-то там столетие — и было это очень-очень давно.

Миссис Чан даже годы называла, но мне по этой теме тест вряд ли светит, так что я слушала не особо внимательно. Кажется, речь шла про восемнадцатый. В Америке той поры поселенцы были заняты распространением среди местных жителей болезней типа чумы, а европейцы тем временем бились над поисками формулы совершенства.

Это было еще до компьютеров, до мобильников и даже до электрических консервных открывашек.

По словам миссис Чан, они пытались отыскать эту формулу с помощью музыки. Хотели, чтобы каждый инструмент смог показать себя в полную силу. А может, я что-то путаю. Сейчас уже и не вспомню. Кажется, она говорила, что музыку считали пазлом, который надо сложить.

А мне вот кажется, что все в жизни — пазл.

Мы едем по улице, и музыка, надо признать, мне теперь помогает. Сама я такое в жизни не стала бы слушать, но скрипки все же чуть-чуть отвлекают от мыслей о Броке Вэкере.

Закрываю глаза и думаю: как же хорошо, что играет именно эта музыка, а не какая-нибудь песенка про то, как влюбляются или расходятся.

А в этой музыке вообще нет слов, так что она как бы обо всем и ни о чем.

И от этого легко.

Миссис Чан паркует машину около «Бухты». Открывает дверь и выходит, так что и мне не остается ничего другого.

Мы проходим мимо ресепшена, где, как и в первый раз, пусто.

Выходим во дворик и видим Шона Барра в шезлонге рядом с зеленым бассейном. На нем белый халат, очки, и он спит.

Я тихонько говорю миссис Чан:

— Отдыхает. Давайте не будем его беспокоить. Старые люди любят вздремнуть.

— Я не сплю.

Совсем позабыла про его отличный слух.

— Я оставлю Джулию с вами на несколько минут, — говорит миссис Чан. — Мы с ней как раз разговаривали про Брока Вэкера. Я буду в машине.

Я к ней оборачиваюсь и изо всех сил стараюсь показать мимикой: «Вы что, всерьез?»

Но она этого не видит, потому что уже развернулась и идет прочь. Тогда я снова поворачиваюсь к бассейну.

Шон Барр поднимает свои очки, и я вижу его глаза. Они темно-карие. Совсем не печальные. Не злые.

— Джулия, — говорит, — иди присядь.

Он режиссер, и я привыкла слушаться. Я подхожу к металлическому стулу, что стоит рядом с ним, и сажусь.

— Так ты уже видела рецензию?

Я шепчу:

— Мы вас подвели.

— Вот, значит, как ты решила.

— Мы топтались, не осознавая своего места и цели пребывания на сцене, — говорю.

Шон Барр смеется.

Это замечательный смех, и мне уже от него одного становится легче.

— Вашей целью было развлечь людей, и вы, по-моему, это сделали.

— О…

Он продолжает:

— Молодежь нужно не критиковать, а давать ей образец для подражания.

Я улыбаюсь.

— Это сказал какой-то баскетбольный тренер, — добавляет он. — Забыл, как зовут.

— У меня тоже с цитатами не очень, — говорю.

Он снова опускает очки на глаза. Свет, наверное, слишком яркий.

— У гномов будет еще много возможностей себя показать. Не зря же у нас аншлаг.

Я понятия не имею, что это значит, но все же говорю:

— Мы можем играть гораздо лучше.

Он улыбается:

— Все билеты до самого конца показов распроданы, вот я о чем. И это мощно. Ну что, теперь у тебя есть чему порадоваться?

А я очень хочу порадоваться. И теперь, когда он это произнес, я вдруг понимаю — так вот что мне этим летом дало наше шоу. Оно дало мне порадоваться!

Но я не хочу говорить об этом вслух, а просто еще раз улыбаюсь. Не знаю, правда, видит ли он мою улыбку из-за своих очков.

— Ладно, — говорю, — я пойду, наверное. Пить ужасно хочется.

Он кивает:

— Но чтоб к пяти была в театре. Не опаздывай, Малышка, ладно?

Я встаю и говорю:

— Шарлотта Бронте никому не позволяла на себе ездить.

И тогда Шон Барр снова улыбается.

Дойдя до ресепшена, я оглядываюсь. Шон Барр поднял руку и машет мне ладонью из стороны в сторону, будто протирает запотевшее окно. Я отвечаю ему тем же.

По пути к машине Брок Вэкер исчезает у меня из головы, как случайный чих. Было — и забылось.

И вряд ли он теперь вернется.

⠀⠀

⠀⠀

Впрочем, хоть никто и не придал особого значения этой рецензии, вскоре мы узнаём, что гномы теперь должны приходить на полчаса раньше.

За это время мы сперва пропеваем все наши песни, стоя рядом с фортепиано, а потом занимаем свои места на сцене и отрабатываем номер перед пустым залом.

Причем касается это только нас — Джиллиан, Китти, Дана, да и все остальные, приходят на репетиции как обычно.

Мы ведь еще дети, вот нам и помогают чуть-чуть.

К концу первой недели показов мы уже не делаем ошибок, а о бабочках с мотыльками я и думать позабыла. Голова разве чуть-чуть кружится перед тем, как надо выскакивать из цветов, а так я спокойно и пою, и танцую. Дверь теперь всегда открывается как надо, а Квинси больше не падает.

Мне иногда хочется, чтобы Брок Вэкер пришел посмотреть на нас еще раз, да только так не бывает. Он один раз явился на спектакль, ну и рассказал всем, что здесь увидел.

Миссис Чан говорит, что о людях нередко берутся судить, когда те еще не успели подготовиться. И хоть она это, конечно, говорит не о школьных тестах, но все же я ее очень хорошо понимаю.

Я все никак не решу — добавлять рецензию в свой альбом или нет. Пока что засунула ее в шкаф. Выбрасывать не стала, потому что все-таки нашу постановку в ней назвали триумфом. Может, потом как-нибудь решу ее вклеить.

Вставила же я в альбом кусок синей куртки на память о Джонни Ларсоне. Хотя это было уже совсем давно.

Но, может, к колледжу и на Брока Вэкера я буду смотреть по-другому.

⠀⠀