Мальчик из Югуру

В это время Айао, после долгого хождения по рынку, вышел на берег реки. Там продавались овощи. Мальчик проголодался и остановился, со слезами на глазах, около одной из торговок лепешками из гороховой муки.

Женщина давно привыкла ко всевозможным детским проделкам, в том числе и к тому, что мальчишки нередко прикидывались несчастными сиротами. Поэтому она делала вид, что не замечает Айао, хотя сама внимательно следила за ним краем глаза. Совсем не похож был Айао на обычного оборвыша: лицо чистое, глаза не гноятся, а ногти на руках аккуратно подстрижены. И женщине стало ясно, что мальчик не столько голоден, сколько расстроен. С ним, видно, случилось какое-то несчастье.

Слезы градом катились из глаз Айао, капая на рубашку, и все тело его содрогалось от рыданий. Он то засовывал руки в карманы своих штанишек, то вытаскивал их, обхватывал ими голову и, не переставая, громко выкрикивал:

— О-ля-ля! Ой-ой-ой! Куда они ушли-и-и... Что же я теперь бу... буду делать здесь один... Ай-ай-ай! — Беспрерывно всхлипывая, он еще что-то бормотал и все время кружился на месте, словно подзаборная голодная собачонка, отбивающаяся от мух.

— Ты откуда, малыш? — спросила его сжалившаяся торговка.

— От... от... туда! — ответил он.

Этот вопрос словно окончательно расстроил его, и он заплакал еще громче, притопывая ногами. Женщина встала, подошла к нему и прижала его к себе.

— Ты есть хочешь?

Айао кивнул головой.

— Хочешь лепешку?

— Я хочу к маме, — сказал он, утирая слезы.

— А где твоя мама?

— До... до... дома...

— А где же твой дом, малыш?

— В... в... Югу... Югуру...

— Не может быть! Ты не один, наверное, пришел из такой дали?

— С баа и... остальными...

— А где же они?

— Не знаю...

— Значит, ты потерялся, вон оно что! Послушай, малыш, сначала съешь лепешку, а потом я отведу тебя к вождю, хочешь?

— Я хочу к маме!..

— Я понимаю тебя, бедняжка...

Айао был голоден, но ел без аппетита, все время оглядываясь по сторонам, на снующую вокруг него толпу. Глаза его, распухшие от слез, так и бегали, следя за потоком людей, которые, раздваиваясь и расплываясь, мелькали перед ним, как в тумане. Словно он попал в мир заколдованных кривляющихся чудовищ. Послышались отдаленные звуки гонга, но в его воображении эти металлические звуки смешались с жестами толпы и стали настолько для него нереальными, что он их больше не различал.

Вдруг один из ударов, особенно сильный, заставил его вздрогнуть.

— Никуда не уходи, малыш. Посмотри за моим товаром. Я пойду послушаю глашатая, — сказала торговка, поднимаясь с места.

Она побежала куда-то, придерживая грудь руками. Затесавшись вскоре в толпу зевак, она стала слушать.

— Жители и гости Афежу! Слушайте внимательно...

Едва глашатай закончил речь, как она бросилась вперед и, с трудом пробравшись сквозь плотную толпу зевак, подошла к глашатаю:

— Около моего прилавка стоит ребенок. Он плакал, и я дала ему поесть. Бедняжка говорит, что пришел из Югуру.

— И давно он там? — спросил глашатай.

— Да нет. Он, должно быть, еще ест.

— Вы уверены, что это тот самый ребенок, которого я ищу уже несколько часов подряд? Солнце было еще там, когда меня послал на поиски наш вождь Агбала. А теперь оно вон где.

— Вам бы лучше пойти самому посмотреть на ребенка, чем рассуждать о солнце, где оно было и где есть, — заявила женщина, выведенная из терпения, и, расталкивая всех, направилась к своему прилавку.

Толпа последовала за ней. Дойдя до смоковницы, в тени которой она обычно устраивалась торговать в базарные дни, женщина показала пальцем на Айао. Мальчик, не торопясь, откусывал лепешку, словно ему совсем не хотелось есть.

— Как тебя зовут, парнишка? — спросил глашатай, подойдя к потерявшемуся ребенку.

— Айао. Я пришел из Югуру.

— Ты знаешь, как зовут твоего отца?

— Баа.

— Меня тоже зовут баа, — заметил глашатай, чем вызвал громкий смех у окружающих.

— Когда нам Алайя зовет отца, она называет его Амаду.

— Ну вот, теперь все сходится. Значит, ты Айао, по прозвищу Малышка, сын Амаду Киланко, из Югуру.

— Да, да, я пришел с баа, с моими братьями и сестрами. А теперь я не знаю, где они, — торопливо заговорил Айао.

Глашатай, довольный тем, что нашел Айао, торжествовал. Он схватил мальчика за руку и, в сопровождении нескольких зевак, направился ко дворцу. По дороге к ним присоединились и другие. Люди, увидев снова глашатая, не ударявшего больше в гонг, сбегались со всех сторон, громко спрашивая друг друга, не нашелся ли мальчик. «Нашелся!..» — «А кто его украл?..» — «Ты уверен, Ологбо́, что это тот самый парнишка?» Десятки вопросов неслись из толпы. Она все сгущалась, превращаясь в многочисленную процессию, наседавшую на глашатая.

Высокий, худой, с длинной, по-женски тонкой шеей, с резко выступавшим кадыком, который все время двигался, как кукушка на часах, Ологбо был очень некрасивым. При дворе Агбалы его прозвали «Ястребиной головой» и не столько за его лысый череп, сколько за то, что в профиль и анфас, с какой стороны на него ни посмотришь, он был похож на хищную птицу. Из-за своего усердия он каждый приказ вождя выкрикивал так, что слушателям казалось, будто он объявляет толпе не волю вождя, а свою собственную. Поэтому, хотя и не в чем было его упрекнуть и не за что презирать, тем не менее в селении его недолюбливали.

А школьники Афежу, в глазах которых он был само воплощение приказов вождя, дали ему и другое прозвище — «Петушиные ноги». Глашатай был действительно как петух голенастый и со спины походил на воинственную птицу.

Никто не осмеливался подходить к нему, шутить с ним, хотя он и не испытывал ни к кому неприязни. И вот, вопреки всему, около Ологбо собралась толпа желающих посмотреть поближе и на него самого и на Айао.

— Расступитесь! — закричал он, подойдя ко дворцу Агбалы, освобождая широким круговым движением руки пространство вокруг себя, и любопытные отступили.