Мальчик из Югуру

Когда они подошли к лодке, там уже было несколько пассажиров. Их свернутые матрацы лежали рядком около того места, которое Киланко с детьми поспешили занять, так как лодочник торопился, намереваясь, как обычно, сделать до конца дня еще три или четыре поездки.

Усевшись, все, кто был в лодке, тут же принялись за еду. Семья Киланко не отставала от других. Дети уписывали за обе щеки кукурузные лепешки, испеченные на углях, и жареные рыбешки-краснобородки.

— Осторожнее, не запачкайте покупки, — повторял то и дело Киланко, но никто его не слышал.

В лодке все разговаривали наперебой, обсуждая свои дела, причем каждый обращался чаще всего к кому-нибудь, кто сидел на другом конце длинной и широкой лодки. Никто не заметил, как Самба́, перевозчик, отвязал цепь, которой лодка была привязана к большой узловатой палке, торчащей из воды, поднялся на корму и с помощью длинного гибкого шеста оттолкнулся от берега.

Лодка медленно, с трудом выбралась из лабиринта многочисленных пирог, вышла на открытое пространство, и Самба повел ее свободно и уверенно.

Высокий, мускулистый, оголенный по пояс, перевозчик твердо стоял на корме. Равномерными взмахами погружая в воду шест, он, наклонившись, с силой опирался на него, отталкивался и погружал его снова. С каждым взмахом шеста, с которого струйками стекала вода, тяжело нагруженная лодка приподнимала нос, скользила по поверхности воды и, разрезая волны, уверенно продвигалась вперед. Все движения лодочника были направлены на то, чтобы как можно дальше отойти от старых каиков, рыбачьих шаланд и самых разнообразных лодок и пирог. Он упорно, как настоящий хозяин реки, вел свою лодку. А река, с давних пор привыкшая нести на себе груз этой тяжелой пироги, недовольная упорством лодочника, ворчала, брызгая пеной.

Колышущаяся масса лодок у берега стала исчезать вдали. Вскоре одна за другой начали появляться деревни. Словно вырвавшись из гущи прибрежных зарослей, тянулись к раскаленному небу огромные кокосовые пальмы, бессильно опустив поникшие от жары ветви. Время от времени в воздухе стремительно проносился ястреб, а над водой повисал, трепеща крыльями, зимородок. Внезапно он камнем падал в набегающую волну и снова взмывал ввысь, неся в клюве пойманную рыбешку.

Уже не стало видно многочисленных пирог, скользящих у пристани в Афежу. Лодка Самбы обогнула покрытый густыми зарослями островок. Считалось, что здесь было много крокодилов, ящериц и огромных жаб. Говорили, что крокодилы затаскивали на островок неосторожных рыбаков, упавших в реку, а также тех, кто навлек на себя гнев богов и чьи пироги затонули в этих «рыбных» местах.

От островка шел тяжелый запах тины и падали. Люди в лодке, у которых, вероятно, было очень хорошее зрение, утверждали, что видят, как «длинные и грузные» гады ползают по илистому островку. Но никто не осмеливался назвать крокодила своим именем. Голоса стали тише, речь торопливее и беспорядочнее. Перебивая друг друга, говорили почти все. Айао иногда казалось, что слова сталкиваются друг с другом, как челноки в станке у ткача из Югуру.

Мальчик, которого сначала привлекал вид берегов и болтовня людей в лодке, после нескольких минут растерянности начал внимательно прислушиваться. Он не понимал всех слов и выражений, то обрывками долетавших до него, то градом сыпавшихся прямо ему в уши, если собеседниками оказывались его соседи, но все, о чем говорилось, интересовало Айао. Это были вовсе не поэтические рассказы нам Алайи, наполненные таинственными звуками, кошмарами и чудесами. Люди обсуждали свои общие дела, то и дело повторяя такие слова и выражения, как «деньги», «торговля», «долг», «безнадежный должник», «времена становятся тяжелыми», «дела идут не так, как раньше», «скоро совсем нищими станем», «работаешь по целым неделям, а получаешь гроши», «что станет с нашими детьми, если так будет продолжаться и дальше?» и т. д.

Малышка, широко раскрыв глаза, слушал, стараясь не пропустить ни слова. Он весь был поглощен разговорами, которых раньше никто при нем не вел. Его мир, вписанный в деревню Югуру, как геометрическая фигура в замкнутый круг, был сужен до пределов участка Киланко с его хозяйством, где он видел только родителей, бабушку, братьев и сестер. До сих пор Айао жил словно с завязанными глазами, будто играя в жмурки и думая, что его партнеры, держась за руки, образуют вокруг него кольцо. Но вот повязка с его глаз спала, и он увидел перед собой пространство, о котором раньше и не подозревал. Айао первый раз почувствовал, насколько узок домашний мир, и понял, что жизнь не ограничивается пределами Югуру.

Эта мысль оживила в нем то ощущение мира, которое он испытал, когда затерялся в многочисленной толпе людей, куда-то спешащих, оживленных и возбужденных, заполнивших базарную площадь в Афежу. Он не сожалел больше о том, что потерялся. Теперь он был уверен, что именно заманчивое движение толпы и надоевший ему спор отца с перекупщиком-европейцем толкнули его на такое приключение.

— Да неужели вы не знали об этом? В прошлом году огромный крокодил незаметно подплыл к пироге. Ночь была темная. В лодке было много народу и в том числе одна колдунья. Крокодил неожиданно выпрыгнул из воды, схватил колдунью, прислонившуюся к корме, за руку и, несмотря на отчаянные крики жертвы и всех остальных, утащил ее под воду, а потом на островок.

Так говорила женщина, сидящая напротив Айао, своей соседке, и от этих слов мальчик задрожал. Сколько жестокости и правды в ее истории! Как непохожа она была на сказки нам Алайи о злых животных, которые всегда оказывались наказанными! Ему показался даже куда приятнее рассказ бабушки о начавшейся среди скота болезни, от которой «погибли все стада Гбегуды́», о пастухе, «который ничего не мог поделать, а только кричал и плакал от горя», и о том, как потом «добрый дух полей наградил его еще большим стадом баранов, коз и козлят, а болезнь наказал, загнав ее под землю...».

Нет, вся эта болтовня людей ему не нравилась, хотя он и испытывал удовольствие, слушая их. В нем рождалось чувство чего-то нового, и ему казалось, что он тоже был свидетелем событий, о которых они говорили.

Киланко смотрел на сына и удивлялся его серьезному, степенному виду. И даже когда отец погладил сына по руке, тот лишь слабо улыбнулся, не проявив, как обычно, чувства радости и восторга от того, что отец рядом с ним и так внимателен к нему. Все еще под впечатлением рассказа Айао шепотом спросил у отца, слышал ли он слова женщины и мог ли крокодил распознать среди людей в лодке колдунью. Этот вопрос вызвал улыбку у Киланко. Он заботливо наклонился к Айао и по секрету прошептал ему:

— По-моему, женщина придумала здесь кое-что сама. Мне уже рассказывали эту историю. Пожалуй, колдунью утащил крокодил потому, что она сидела на краю лодки и, заснув. свалилась в воду.

— Мне это больше нравится, это больше похоже на правду.

— Конечно. И запомни: никогда не нужно садиться на край лодки, когда плывешь по реке, — в заключение сказал Киланко.

После этого назидания внимание Айао привлекли другие его попутчики. Он заметил, что голоса снова стали громче, снова все болтали, живо обмениваясь новостями.