Мальчик из Югуру

Айао и Анату никогда не видели ничего красивее здания Городского суда. Расположенное в двух с лишним километрах от центра города, белое, построенное в колониальном стиле[29], оно было окружено желтой каменной оградой. У входа стояли два полицейских в зеленой форме и в фесках, как у зуавов[30]. У каждого в руках ружье, а у пояса по пистолету. Застыв на месте, они безучастно смотрели на входивших и выходивших людей. Но как только подъезжала машина, в которой сидел европеец, они тут же вытягивались в струнку и отдавали честь.

Вокруг здания, разделенные выложенными мелким гравием дорожками, зеленели газоны с цветочными клумбами. На них падали тонкие струйки воды из дождевальных установок. Ничего красивее в Джен-Кедже дети не видели. Невольно они замедлили шаг и почти совсем остановились, глядя во все глаза на дождевальные установки, которые медленно поворачивались то в одну, то в другую сторону, на искусственный дождь и на цветы, покрытые блестящими капельками воды, как после грозы.

— Поторапливайтесь, малыши, — сказал дядя Экуэффи, который привез их на такси вместе с родителями.

— А на обратном пути мы сможем посмотреть поближе на эти машины и цветы? — спросил Айао таким нежным голоском, что отец сразу сдался.

— Но только при условии, если у нас останется время, ведь нам нужно успеть на поезд, — добавил он.

Поднявшись по широкой лестнице из двенадцати ступенек, они вошли в зал, заполненный вызванными в суд людьми: мужчинами, женщинами и особенно детьми. Одни стояли, другие, более удачливые, сидели. Несколько полицейских, прохаживаясь взад и вперед, предупреждали собравшихся, что нельзя прислоняться к стенам, к белым колоннам, отчитывали тех, кто случайно нарушал порядок. На трех плакатах, развешанных в зале в нескольких метрах друг от друга, было написано: «Плевать и курить строго воспрещается». Но так как девяносто пять из ста вызванных в суд не умели читать, то полицейские при входе объясняли им на местном наречии значение этих надписей. После чего тот, кто курил трубку, гасил ее, а тот, кому хотелось закурить, воздерживался, не преминув что-нибудь проворчать при этом. А тот, кому хотелось плюнуть, выходил из зала, спускался по лестнице, плевал на землю и снова возвращался. Но что с возу упало, то пропало, как говорит пословица: тот, кто вставал со своего места на скамейке и уходил хотя бы на минутку, возвращаясь, находил его занятым. И если бы не полицейские, которые следили за порядком, непременно возникали бы ссоры. Поэтому недовольным приходилось ограничиваться тем, что они мерили друг друга взглядом, полным высокомерия, презрения, снисхождения и насмешки.

Появление господина Непота вызвало всеобщее изумление. Инспектор сельскохозяйственного кооператива оказался единственным белым среди собравшихся африканцев и африканок. В белых брюках, легкой кремовой рубашке с короткими рукавами, в широкополой соломенной шляпе, в светло-коричневых ботинках и темных солнцезащитных очках, он вошел в зал, и тут же несколько человек вскочили со своих мест, приняв его за гражданского администратора[31], которому они должны будут клясться говорить только правду. А когда Непот пожал руку Киланко, Джилаге, Экуэффи, Эгунше́ и погладил по головке ребятишек, все от удивления замолчали. Полицейские, краем глаза наблюдавшие за Непотом, Киланко и за теми, кто был с ними, тоже недоумевали.

Прозвенел колокольчик. Массивная двустворчатая дверь из красного дерева широко распахнулась, и появился полицейский в белой форме, в фуражке и до блеска начищенных черных ботинках. Остановившись в раскрытых дверях, словно изваяние на перекрестке дорог, он объявил, повторив свои слова два раза по-французски, а затем на четырех африканских языках:

— Родители и дети проходят без шума и без сутолоки справа от меня и занимают места на скамейках с правой стороны зала суда. Свидетели проходят без шума и без сутолоки слева от меня и занимают места на скамейках с левой стороны зала суда.

Все засуетились. Но все же предписанный порядок был соблюден, и, после того как все расселись по местам, снова прозвенел колокольчик.

— Встать! Суд идет! — громко возвестил полицейский в белой форме, и присутствующие в зале поднялись все, как один.

Айао, которому почти ничего не было видно, тут же забрался на скамейку. Но отец так сердито взглянул на него, что он немедленно слез и тихо уселся рядом. Мальчик не видел, как вошли один за другим гражданский администратор, главный судья, секретарь и переводчик. И только когда полицейский разрешил сесть и все опустились на свои места, он увидел прямо перед собой, по ту сторону барьера, сидящих на возвышении, за длинным столом, двух белых и двух африканцев, хорошо одетых и даже при галстуках. Над ними, не переставая, вращались огромные лопасти вентилятора, вызывая недоумение детей. Не зная его назначения, они удивлялись тому, что он вертится просто так, сам по себе, и притом гораздо быстрее ручных мельниц, в которых их матери перемалывали зерна кукурузы.

Судья позвонил в колокольчик. И тут Айао заметил, что он одет совсем не так, как его белый сосед. Черная мантия с широкими рукавами, белая манишка и черная судейская шапочка очень заинтересовали его. Послышался голос секретаря:

— Джилага Анату! Свидетели — господа Эгунше Аруна́, Экуэффи Иссака́ и Непот Жак! Прошу встать и подойти к барьеру.

Джилага, Анату и свидетели ответили соответственно инструкциям, полученным ими от полицейского, а затем подошли к барьеру. Джилага назвал свою фамилию, имя, занятие, фамилию и имена своей жены, дочери, затем год рождения Анату и при этом добавил, что он клянется своей честью в достоверности сделанных им заявлений. Переводчик перевел. Свидетели подтвердили его слова.

— Киланко Айао! Свидетели — господа Джилага Абиола́, Экуэффи Иссака и Непот Жак! —снова раздался голос секретаря.

Вот уже восемь лет Киланко почти каждый год присутствовал на такой церемонии, привозя сюда своих детей. Судья и секретарь, узнав его, улыбнулись. Киланко перевел взгляд с официальных лиц на Непота, который стоял рядом с ним, положив руку на плечо Айао. Он чувствовал себя в этом зале очень непринужденно. Громким голосом на языке йоруба он назвал свою фамилию, имя, занятие, фамилии и имена жены, Айао и т. д.

Необычная тишина царила в зале. Слышалось лишь громкое жужжание вентилятора.

Все присутствующие в этот день в зале суда смотрели с изумлением на белого, выступавшего свидетелем у двух африканцев. Даже администратор и судья, наклонившись друг к другу, обменялись шепотом какими-то замечаниями, после чего закивали головами. Несколько торговцев, клиентов Киланко, у которого они закупали апельсины по окончании поставок сельскохозяйственному кооперативу, зашушукались:

— Он правильно сделал, что попросил белого господина быть его свидетелем. Ведь это самый большой начальник в кооперативе, куда Киланко каждый год продает почти все свои апельсины. А кооператив, говорят, потом отправляет их в Европу.

— Конечно, только я, на месте Киланко, был бы поосторожнее. После такой услуги господин может потребовать, чтобы он продавал ему апельсины по сниженной цене.

— Всякая дружба предполагает взаимную выгоду и взаимные услуги. Но я не вижу в этом ничего плохого. Мне кажется, что господин Непот оказал услугу Киланко и его другу только потому, что он часто ездит в Югуру, знает их, и ему хотелось сделать им что-нибудь приятное.

— Может быть. Но я бы ни за что не хотел вмешивать белого в свои дела, требующие судебного решения, а ведь моему сыну уже исполнилось одиннадцать лет.

— А моему тринадцать, и он ужасно вытянулся. Я боюсь, в суде не поверят, что ему десять лет.

Киланко и Джилага со свидетелями покинули зал. Непот, посмотрев на часы, спросил у Бураймы, едут ли они поездом в шестнадцать тридцать. Киланко ответил, что действительно они поедут именно этим поездом, но прежде он хотел бы зайти в два магазина, чтобы сделать кое-какие покупки.

— Я не смогу отвезти вас в Югуру, но вы не спешите и спокойно занимайтесь своими делами, а я на машине заеду за вами к господину Экуэффи в пять часов, и мы приедем в Элеше быстрее, чем поездом.

Бурайма перевел. Джилага и Киланко горячо поблагодарили господина Непота.

Два часа спустя машина инспектора кооператива отъехала от дома Экуэффи. Дети из соседних домов, увидев у себя в квартале белого человека, собрались вокруг и гурьбой, с веселыми возгласами провожали его машину. Еще бы, ведь машина отъехала без того, чтобы кто-нибудь заводил ее ручкой, как это обычно бывало с заезжавшими сюда легковушками и грузовиками.

Айао, усевшись впереди рядом с Непотом, был необыкновенно горд. Третий раз за день он ехал в автомобиле, в то время как никто из его братьев и сестер даже и не садился в чтакую машину. Чем бы заняться? Смотреть по сторонам? Или повернуться к отцу, брату и остальным, сидящим сзади? А может быть, внимательно следить за каждым движением господина Непота? Но вопрос решился непредвиденным образом: Айао просто заснул и, как сурок, проспал всю остальную часть дороги.