Мальчик из Югуру

Айао спал в большой хижине на полу, на тростниковом матраце. Сначала он лежал на одном боку, потом повернулся на другой. Матрац был покрыт циновкой, сплетенной тоже из тростника. Айао, к великой своей радости, получил этот матрац в подарок от самой бабушки Сикиди́.

Два месяца тому назад ему пришлось пережить ужасную ночь. От его плача и криков тогда дрожала вся хижина. Мать обычно стелила ему циновку прямо на земляном полу, и Айао ложился, свернувшись, как запеченная креветка. Плотно закутавшись в свою пань [1], он лежал не шелохнувшись, слушая рассказы своих братьев и сестер до тех пор, пока сон не одолевал его. Все дети спали в одной большой хижине.

Айао, предпоследний ребенок Киланко́ и Селики́, прозванный «Малышкой», любил спать свернувшись калачиком. Так он чувствовал себя в большей безопасности, когда старшие рассказывали о чудовищах, мертвецах и злых духах. Ему казалось, что ночью об этом даже шепотом говорить не стоило. Но разве мог он попросить их замолчать и признаться, что ему страшно и он обливается холодным потом, несмотря на сильную жару?

Он храбрился, стискивал зубы, сжимался в комочек, стараясь стать совсем маленьким, чтобы его не увидело чудовище из сказки, которую в этот вечер рассказывал Исди́н, если оно вдруг взломает их непрочную дверь и ворвется в хижину.

В его детском воображении чудовище Ажан-глуглу представало в образе шагающего каменного великана, который уничтожал все на своем пути, топтал людей и животных. На нем была набедренная повязка из пучков травы рафии с нанизанными на них всевозможными украшениями: черепками, медными колокольчиками, маленькими двойными гонгами, камышовыми свистульками, крошечными погремушками — ассанами. Ажан-глуглу шел, тяжело ступая, и каждая из его побрякушек издавала при этом свой звук. Все рушилось под его ногами. Хижина дрожала. Айао, полуживому от страха, казалось, что холодный пот заливает его и он вот-вот захлебнется.

В конце концов он заснул на своей циновке, прежде чем Ажан-глуглу успел войти, схватить его и убить.

В эту ночь в хижину ворвались, сквозь щель под дверью, целые полчища красных муравьев. Вместо того чтобы спокойно ползти по наружной глинобитной стене, эти удивительные насекомые, увидев щель под дверью, упрямо ринулись в хижину, где после пережитого кошмара тихо посапывал Айао.

Муравьи путешествовали уже около трех дней. Они вышли из джунглей и заполонили апельсиновый сад Амаду Кнланко. Вчера их там в огромном количестве перетоптали дети. Была ли это та самая колонна свирепых, хорошо организованных и дисциплинированных насекомых, упорно продвигавшихся вперед плотно сжатыми рядами, готовых ценой жизни устранить любое препятствие на своем пути? Сколько таких муравьиных когорт двигалось из конца в конец Югуру!

Оказавшись внутри хижины, они устремились к циновке Айао, расстеленной у самой двери, и поползли по его ногам. Мальчик не сразу проснулся. Сначала ему показалось, что это во сне, и он повернулся на другой бок. Этим движением Айао нарушил муравьиный порядок, и насекомые в панике расползлись по всему его телу, безжалостно кусая.

Малышка отчаянно закричал, вскочил, сорвал с себя пань и отбросил ее к двери, из-под которой выползали всё новые и новые муравьиные полчища, растекаясь в темноте по всему полу.

Крики Айао подняли на ноги остальных детей. Встревоженные родители, тетка и дядя выбежали из своих хижин, выстроенных вокруг площадки, где вся семья в хорошую погоду вечером собиралась к ужину. Нам[2] Алайя, которая из-за ревматизма почти не могла двигаться, оставшись одна в доме, не переставала спрашивать, что случилось.

В страхе, что кому-то из детей угрожает опасность, все взрослые, еще толком не проснувшись, бросились сломя голову к большой хижине. Айао, совсем голый, бегал взад-вперед, стараясь сбросить с себя муравьев, которые облепили все его тело и больно кусались. Мать схватила пань мальчика, сплошь покрытую насекомыми, и с громкими проклятиями, взывая ко всем богам и духам Югуру, стала с силой трясти ее. Родные и двоюродные братья и сестры Айао, не отставая от взрослых, топтали муравьев ногами. Но меньше их от этого не становилось. Неисчислимая рать все ползла и ползла...

Вдруг Киланко осенила мысль, как покончить со всей этой муравьиной армией. Огонь в очаге, сложенном из четырех камней, на котором целый день варили масло из плодов масличной пальмы, уже давно потух. Но под большим котлом, наполненным красноватой жидкостью, еще теплился пепел. Он-то и привлек внимание Киланко. Затянув покрепче свою пань, Киланко быстрым движением выхватил из очага пепел и высыпал его на порог хижины. Среди муравьев началась настоящая паника. Послышался хруст загоревшихся насекомых. Дорога им была отрезана, и они больше не ползли в хижину. Тогда Киланко решил покончить с остальными. Он высыпал на пол еще несколько совков горячего пепла, и еще одна партия муравьев мгновенно истлела.

Поскольку непрошеные гости не умели пятиться и не могли быстро, как военный патруль, сделав пол-оборота, повернуть назад, они начали в панике громоздиться друг на друга.

Под конец пришлось обрызгать водой весь пол хижины и тщательно подмести его, чтобы нигде не осталось ни одного муравья. Только тогда все улеглись и спокойно проспали до самого утра.

— В следующий базарный день в Афежу́ я куплю вам всем по матрацу, — сказал Киланко своим детям после этого случая.