Мальчик из Югуру

Его охватило чувство нежности, и он снова увидел себя ребенком, когда он то и дело прибегал к бабушке, чтобы она приласкала его. От нее-то он и получил прозвище «Малышка». Только она умела так хорошо произносить это слово, с такой сердечной теплотой, что Айао и сейчас, услышав его, был тронут до глубины души. Как в детстве, бросился он к своей бабушке, присел на корточки возле нее и, положив ей на колени руки, опустив глаза, как это полагалось по обычаю, когда обращались к старшему, стал уверять ее, что она еще увидит его, ведь на каникулы он будет приезжать домой.

— Я уверен, бабушка, что каждый год, приезжая на каникулы, я снова буду видеть тебя здесь и, прижавшись к твоим коленям, я еще много раз смогу повторить: «Ты должна быть всегда рядом с нами!»

— Как приятно слышать это, мой Малышка! Но я не бессмертна. Мне только хочется, чтобы ты прожил так же долго, как я. Ведь тебе так много еще надо сделать!

— Да, да, с тем, что я задумал, в короткий срок не справишься. Я хочу, чтобы в Югуру была своя собственная

школа, чтобы наша деревня стала такой же современной, как и другие, о которых я читаю в газетах, тех, что братья присылают мне из больших городов. Мне хочется, нам, чтобы из Югуру вышли люди, способные разговаривать как с белыми, так и с африканцами больших городов, не знающими наших языков, без помощи переводчиков.

— Твоя мечта осуществится. Это я завещаю тебе именем твоего дедушки: ты уедешь далеко, чтобы затем снова вернуться сюда и выполнить все, что ты задумал, мой милый мальчик.

— Вот поэтому-то, нам, я и хочу, чтобы ты была здесь всегда и все увидела бы своими глазами.

— Пусть будет так! — сказала бабушка, и лукавая улыбка озарила ее лицо, лишь слегка покрытое морщинками, несмотря на ее восемьдесят лет.

В день отъезда в Джен-Кедже, через два с половиной месяца после успешного окончания школы, Айао поднялся довольно рано. Земля, еще влажная от ночной росы, дышала тонким ароматом. Айао тихо открыл дверь большой хижины, казавшейся слишком просторной теперь, когда, кроме него, в ней жили только Сита и Мумуни, их младший брат, и вышел. Его синяя пань, завязанная у шеи, спускалась ниже колен. Он походил на одного из вечно юных героев сказок нам Алайи, и его босые ноги оставляли на земле четкие следы, которые вскоре смешались со следами тех, кто побывал здесь до него.

Айао шел не спеша. Дойдя до подножия горы, он склонился над источником, вода которого, журча, текла среди трав в сторону апельсинового сада. Зачерпнув несколько пригоршней, он ополоснул лицо. Освежившись, Айао начал взбираться на гору Югуруну. Ему, как всякому жителю горных мест, это не стоило никакого труда.

По этой тропинке местные жители ходили с давних пор. Они и теперь продолжали ею пользоваться. Тропинка была гладкой, но, несмотря на ночную росу, совсем не скользкой, так как по ней с самого раннего утра, как только запел петух, без конца шли люди. Если взглянуть снизу, то казалось, что тропа обвивается вокруг горы.

Айао, сокращая путь, направился к вершине прямо через кусты, росшие там и сям по склону. Подниматься в гору ему приходилось и раньше, когда он вместе со своими братьями и сестрами, резвясь, убегал подальше от тропинки. Но никогда еще никому из них не приходило в голову добраться до того места, где он находился сейчас. Айао останавливался, чтобы перевести дух, и снова продолжал подъем. Пробираясь через заросли, он иногда хватался за ветки и, словно кенгуру, делал скачок вперед с криком «оп-ля!». С задетых им деревьев сыпались капельки росы, и он старался поскорее убежать от них. Так Айао добрался до вершины, и странное чувство овладело им, будто он находился точно в том месте, где, по рассказам бабушки Алайи, жили боги и всемогущие духи.

Перед ним открылась картина совсем не похожая на ту, что он видел раньше. Сад Киланко казался совсем маленьким. Он терялся среди зеленого океана, в котором смешались и тростниковые заросли, и деревья, растущие на болоте. Дальше, до самого горизонта, раскинулась водяная гладь реки Алато. Позади Айао, насколько хватал глаз, тянулись безбрежные леса. Где-то там затерялась деревня, в которой жил Якубу. Но где? Вон Афежу... Айао скорее догадывался о местоположении школы, чем различал ее. Но какие же еще деревни скрывались в гуще деревьев в окрестностях Афежу? Это море зелени, эта бесконечная водная гладь, этот неоглядный простор неба — все казалось ему таким же близким и родным, как крошечная деревня Югуру...

Из книг он знал о величии и могуществе девственных лесов Конго, Габона, Камеруна, Гвинеи, Берега Слоновой Кости. Дагомеи и других стран. «Они, должно быть, похожи на то, что я вижу отсюда. Вот он, мой мир, его еще не коснулась рука человека. В него необходимо вдохнуть новую жизнь», — подумал он.

Высокий, гибкий, с тонкими чертами лица и с пустым желудком, начинавшим уже напоминать о себе, Айао долго стоял, глядя на раскинувшиеся внизу заросли, на медленно и величественно поднимавшееся над горизонтом солнце. Из селений, затерявшихся в зеленых кущах у подножия Югуруны, еще доносилось пение петухов. Они, словно чувствуя себя виноватыми в том, что недостаточно громко возвестили о наступлении дня, старались наверстать упущенное. Айао повернулся к реке и увидел, что вся ее поверхность покрыта легкой рябью и весело искрится на солнце. Она горела, как раскаленный металл. По ней уже скользили первые пироги рыбаков. Айао никогда еще не видел всего этого в такой ранний час. Он не мог ясно представить себе, какое чувство пришлось бы ему испытать, глядя на всю эту красоту, не будь этот маленький кусочек земли его родиной, с которой его связывали тесные внутренние узы. Особенно остро он почувствовал эту связь сейчас, когда оставалось несколько часов до отъезда в Джен-Кедже.

Он огляделся последний раз и медленно стал спускаться. Легкий речной ветерок вздувал на нем одежду, словно не желая отпускать его с вершины Югуруны. У Айао было такое чувство, что вся гора вдруг ожила и вздымалась у него под ногами, как бы стараясь удержать его. Слышалось пение птиц и петухов. Вдалеке блеяли козы. С разных сторон горы доносились крики куропаток и цесарок. Где-то позвякивали колокольчики — это стадо овец и коз отправлялось на пастбище в горы. Время от времени раздавались то повелительные голоса мужчин, то возгласы женщин, призывающих проклятия богов на своих кур, которых они разыскивали уже два или три дня подряд. К ним присоединялись крики и плач детей. Звуки эти шли к горе со всех сторон, словно сопровождая Айао, возвращающегося в деревню. Он уже видел козлят, с головокружительной быстротой скачущих вниз по склону Югуруны. Сойдя с тропинки, Айао тоже начал перескакивать с уступа на уступ и вскоре оказался в долине.