Мона Ли

Глава 35

Аппаратуру расставляли практически ночью — хотя, какие тут ночи? В 5 утра уже рассвело. Решено было двигаться от парка Навои вдоль канала Анхор, и выйти, петляя, к Каракамышу. По пути предполагаемого следования каравана сохранились саманные домишки, серебристые тополя, и дорога оставалась такой, как и многие века назад. Это было настолько достоверно, что и строить декораций не нужно было, и у идущих за караваном было полное ощущение того, что они провалились на несколько веков назад. Туркменистан расщедрился — дали с верблюдами амуницию, да еще подлинную! Передние, фланговые шли гордо, полуприкрыв глаза, в ярких попонах, расшитых червленой нитью, и немыслимой красоты кисти алого, белого и золотого цветов мерно колыхались при каждом шаге. На верблюдах в специальных седлах сидели бедуины в бурнусах, укутанные по самые глаза, в снежно-белых туниках — галабеях, в куфиях — белых головных платках с черными баранками — немые и величественные. На ишачках, серо-пегих, славных, с мягкими розоватыми на просвет ушками трусила массовка, одетая под купцов, мелкий мастеровой люд и стражу. На гордых ахалтекинцах такой красоты, что любой, даже не смыслящий в лошадях, увидев такое чудо, отдал бы все, — проскакали вперед всадники в белом, и их лица тоже были закрыты до глаз. Тащились позади каравана арбы, запряженные волами, и ехали в тех арбах женщины, и были их лица скрыты под паранджой. Плакали дети, звякала медная посуда, притороченная к верблюжьим горбам, ишачки везли бочки с водой, джутовые мешки, полные зерна и дорожной снеди. Шли пешком дервиши, опираясь на посохи, несли в паланкине кого-то неизвестного, и только по руке с тонкими пальцами, на которых сияли драгоценные камни, можно было догадаться об их прекрасной владелице. С боковых улиц выбегала босоногая ребятня, размахивая прутиками, выглядывали, прикрывая лицо рукавом, женщины — все переливалось, дышало, двигалось и жило настолько естественно, что сам Псоу на какое-то мгновение выпал из 20 века.

Все это великолепие снимали и с воздуха, и намеки Северского оказались не шуткой, а правдой. Руководство воинской частью, стоящей у реки Чирчик, не дрогнув, дало вертолет для съемок, и теперь оператор, в полном восторге, перекрывая шум винтов, кричал, — вот тут — ага! Зависни немного! Ой, блеск, мать моя! Прям Коппола, куда там!

Двигаясь медленно и неумолимо, караван вдруг, по знаку того, кто, отстав от отряда всадников, поравнялся с первым верблюдом, свернул влево, будто вливаясь ручейком, в довольно узкую улочку на окраине Ташкента.

Мона Ли, до этого времени сидевшая, скрестив ноги, на топчане, вдруг ощутила глухой удар сердца — будто сердце остановилось, замерло, бухнуло глухо, и пошло стучать быстрее и быстрее, и от этого зашумело в ушах и замелькали разноцветные всполохи перед глазами, и высветилась на стене картина из сна — женщина, сидевшая у окна на странном кресле, напоминавшем ладони со скрещенными пальцами, вдруг поднялась, начала беспокойно вглядываться в окно, и Мона Ли глядела в окно вместе с ней, и видела, как из-за холмов, покрытых выгоревшей травой, показалась цепочка всадников, на конях цвета воронова крыла, в белых арабских одеждах, и стали различимы облачка пыли, вылетающие из-под копыт. Женщина подошла к Моне Ли — Мона Ли видела себя лежащей на низкой тахте, — и протянула ей белый шелковый платок, показав жестом, чтобы Мона укутала им голову.

Когда Мона Ли очнулась, в комнате было темно, Мона Ли встала на пол, на цыпочки, чтобы размять ноги, и что-то соскользнуло с её коленей. Мона Ли подняла — это был белый платок. Она поднесла его к лицу — от платка пахло лавандой, морской солью и чем-то еще, названия чему Мона Ли не знала.

— Ты что, корейца отпустишь? — спросил второй следователь первого. Они вышли на улицу, и шли пешком к метро.

— Ты с ума сошел, отпущу, — первый был зол, он устал, хотел одного — выпить водки с горячими пельменями и лечь спать, — мы всё по «Северному пути» подвесим к нему, там один пожар в Орске чего стоит — семнадцать погибших. Он народа положил на десять «вышек», и еще мало будет.

— А кого он сдал, — второй был молодой и горел азартом, как охотничья собака.

— Я тебе даже фамилий называть не буду, а то помрешь со страху, — первый сунул в лицо контролерше красные корочки, — лишнее это. Не наш уровень. Спи спокойно.

Мона Ли расстелила платок на коленях — даже на ощупь было ясно, что он не гладкий, а точно из тисненной ткани. Он был легкий, а цвета странного — белый, и будто фосфоресцировал в темноте. Мона Ли подбрасывала его вверх, и он опускался точно ей на голову, будто хотел, чтобы она его повязала. Моне это надоело, и она легла, укрыв голову платком, и вдруг села. Опять, с тоской подумала девочка, опять это начинается! Её лихорадило, ужас липкий, как пластырь, будто пеленал ее тело. Она привычно закрыла глаза, чтобы увидеть спокойную воду, нефритово-опаловую, от воды веяло прохладой и спокойствием, но вот, вот, ровно в середине водного пространства вода начала закипать, пузыри становились розоватыми, а потом красными, и в конце — бурыми, и видна была масса людей, сцепившаяся в едином клубке, как в волшебном шаре со снежинками — если его потрясти. Мона Ли приложила палец к губам и улыбнулась.