Мона Ли

Глава 38

Мара Гипфель и Клара Каштанова торчали в монтажной. Курили, просматривали, монтировали, ахали, толкая друг дружку локтями. Довольный Псоу стоял над ними, обняв за плечи:

— А? Девчонки? Как вам?

— Слушай, Вольдя, — Мара ткнула пальцем в верблюдов, — откуда ты там такой зоопарк собрал? Бегал по пустыне? Это же просто «Клубу путешественников» или «В мире животных» продать не зазорно… шикарно, а кони-то, кони! Ну, с костюмами вы тут немного промахнулись, — это бедуины, а тебе там, скорее, нужны туареги.

— Мара, ты хорошая девочка, но не надо умничать! Они же не в сарафанах и не в косоворотках. Восток, он … — Псоу развел руки в стороны, — он, Восток. Он тебе не запад, он — ого! Бедуины эти мотаются туда-сюда. Это экзотика, я так это понимаю. — Тихая Клара, поправив очочки, спросила:

— Вольдемар Иосифович, это ведь сумасшедшие деньги, как вам это все профинансировали?

— За госсчет, дорогуша! Мы участвовали в освобождении Лары и Моны, просто, как полноправные бойцы! Мы шли на верблюдах, как Бендер с Корейко!

— Так это же материалы, попадающие под гриф «гостайна»?!

— Ой, Клара, не нагнетай! В чем тайна? В ишаках? Тут ни одного лица не видно, не нужно лишней паники, — Псоу попросил перемотать назад, — вот, видишь? Идут себе, сворачивают, стоят, идут дальше. Ладно, мадамки, склеивайте по меткам, я завтра отсмотрю, — и Псоу вышел из монтажной. На душе у него было так погано, что и говорить не стоит. Тихая Клара была права. Абсолютно права. Нужно было срочно что-то делать. Но что? — Псоу помотал головой, — снять копии? А прятать где? И зачем прятать, если придется весь эпизод вырезать? Ох, когда я уже уеду отсюда? Когда? Нужно эмигрировать, Голливуд ухватится за меня, я-то знаю! У них сказки вообще не умеют снимать! Только я и Уолт Дисней. Всё! И никакой цензуры, а какие деньги! Мама моя, ты знаешь? Какие там деньги! Я бы … — Псоу вставил ключ в замок на двери своего кабинета. Дверь открылась сама собой. Два человека, в утомительно серых для глаз костюмах, в галстуках, одинаково причесанные, коротко стриженые, просматривали содержимое папок на его столе.

— Господа-господа! — Псоу подошел к одному и попытался вырвать папку из рук, — кто вы такие? Вы что тут делаете, позвольте спросить? Что за самоуправство! Здесь кабинет, а не, не… не какая-то кладовая! Да кто вас сюда пустил? Я буду жаловаться! Тот, у которого режиссер отнимал папку, дернул чуть сильнее, и Псоу, потеряв равновесие, чуть не упал. Под носом у него розовел прямоугольник удостоверения с фото и печатью. — Простите, — Псоу сел на канцелярский стул, — простите. Чем моя скромная персона заинтересовала столь уважаемое ведомство?

— Где материалы по Ташкенту? — спросил второй, листавший бумаги, — нас интересует именно Ташкент. Не в ваших интересах говорить, что отснятые пленки были засвечены или утеряны. Где плёнки?

— В монтажной, — убитым голосом сказал Псоу. — Всё там. Почти смонтированный фильм…

Люди в серых пиджаках переглянулись, первый сказал:

— Ну, что, где у вас тут пленки держат? Держат, — про себя сказал Псоу, — держат!

— У нас, — сказал он вслух, — пленки хранятся в особо предназначенном для этого хранилище. Там условия созданы — температура, влажность. — Вот и хорошо, — первый поднял с пола «дипломат», — пройдемте. Псоу шел коридорами, лесенками — вверх-вниз, вбок — и мучительно соображал, как спасти отснятый материал. И ничего не мог придумать. Оттянуть пару часов поисками в хранилище — глупейший ход, но сдаться без боя было решительно невозможно. Тянул время Вольдемар Иосифович, тянул… Сначала искали ответственную за хранилище. Потом искали ключ. Второй ключ. Потом почтенная дама ушла отключать сигнализацию. Случайно выбило пробки. Время шло и шло. Пока серые костюмы, одуревшие от размера хранилища, осматривали полки с коробками, в которые были заперты бобины с пленкой, подписанные по биркам названиями фильмов, знакомых даже не с детства, а вообще — с рождения. «Республика ШКИД», «Волга-Волга», «Антон Иванович сердится», " Весна на Заречной улице».

— А где тут «Тысяча и одна ночь» — то? — спросил второй, беспомощно пролистывая толстенные гроссбухи.

— А я откуда знаю, — пожал плечами Псоу, — мы еще не сдали целиком. Мы еще снимаем, идет, понимаете ли, творческий процесс! — Один из серых, вплотную подойдя к Псоу, вытащил его за узел галстука в темный коридор.

— Слушай ТЫ, — удар по солнечному сплетению остановил дыхание режиссера, — ты нам дурку не валяй, мы тебе не мальчики из минкульта! Ты чего-то путаешь. Ты же знаешь, один звонок Сергей Сергеевичу, и все — ты будешь в клубе утренники ставить. За Полярным кругом. Если повезет, конечно. — Псоу, справившись с приступом боли, все еще хватал воздух ртом, а оба серых, ведомые пожилой хранительницей, уже шли к монтажной. Барабанили в дверь долго. Открыла Клара, деланно зевая. Марочка, к нам мальчики! Мара сидела за монтажным столом, держа сигарету на отлете.

— Чем могу?

— Материалы! По Ташкенту! И без фокусов!

— Какие именно? — Мара потянулась за бобинами. Первый серый стал отматывать пленку, вглядываясь в кадры, но это было бесполезно.

— Так, все по Ташкенту, и быстро! Мара посмотрела на Клару, Клара сложила руки на груди:

— Как? А с чем мы будем работать? В Ташкенте половина отснята? Как? Это же переснимать? Это государству такой убыток, вы даже не представляете!

— Это не ваше дело, женщина, — отчеканил серый, забрал коробки.

— А расписочку? — Клара щелкнула выключателем, и комнату залил безжизненный свет, — расписку? Я не имею права без расписки! У меня же все под отчет! Второй вынул шариковую ручку, щелкнул, спросил листок бумаги, и некрасивыми мелкими буквами написал — «Расписка. Дана мною, Н.Н.Н, в том, что мною, Н.Н.Н. изъяты бобины, помещенные в металлические коробки, в количестве 2 (двух) штук для служебного пользования. Число, подпись» и протянул Кларе. — А печать??? Без печати … — На Лубянку за печатью придешь, сука, — они вышли тихо, и даже дверь закрыли за собой — плотно.