Мятежное пламя

Глава 23

— А я тебя помню, — задумчиво сказала Огневушка, сидя у меня на руках, пока мы шли по территории Атрэма.

В лучших традициях магических академий, здесь в основном блокировалась Стихийная магия, чтобы ученики не начудили всякого непоправимого. Я эти блокировки видел и легко мог бы обойти, но после всего пережитого не был уверен, что смогу спокойно вытащить всех троих по воздуху. Кроме того, это было бы неприлично. Зачем подавать дурной пример ученикам? Вот мы и шли к воротам своими ногами.

— Меня? — Авелла покосилась на Огневушку, которая довольно быстро оклемалась и перестала дрожать.

— Ага. Ты приходила в нашу деревню, чтобы спасти нас с сестричками.

— Да, а вы пытались нас убить, — буркнула Авелла.

— Я не хотела, — зевнула Огневушка. — Я тогда вообще ничего не хотела. А сейчас хочу много и сразу. Например, груши! И горячего супу. И страстной любви сэра Мортегара.

Я споткнулся на ровном месте и чуть не полетел носом в землю вместе с Огневушкой. Авелла придержала меня за плечо.

— Ну не здесь же, — сказала она.

— Нет, конечно, — вздохнула Огневушка. — Тут груш нет. И супу…

За воротами Атрэма нас встретили Лореотис и Зован, который в последнее время почти всегда находился при рыцаре. Скорее всего, это даже была инициатива Лореотиса. Как бы он ни ворчал, а потребность помогать в трудную минуту была у него в крови. У Зована же каждая минута была трудной. Не знаю, как долго я бы продержался без возможности отомстить за смерть любимой. А он ждал. Так, чтобы наверняка. Не собирался дарить Мелаириму ещё одну лёгкую жертву в своём лице.

— Ты где пропал?

— Где ты шляешься?

Мы с Лореотисом высказались одновременно, помолчали. Потом я произнёс задумчиво:

— Хотя ночью от тебя всё равно бы толку не было…

— Н-да, не думал, что когда-нибудь услышу такие слова, — вздохнул в ответ Лореотис. — Хорошо хоть ты не женщина…

Он с интересом посмотрел на Огневушку. Опытный взгляд матёрого рыцаря моментально определил степень её раздетости под абы как накинутым плащом.

— И тебя я помню, — сказала Огневушка, нисколько не смущаясь. — И тебя, — перевела взгляд на Зована. — Ты мне голову отрубал. Твоё имя — Зован?

— Ты-то откуда знаешь? — буркнул он.

Огневушка начала извиваться у меня на руках, и я опустил её на землю. Она шагнула к Зовану, и он вдруг вздрогнул, замер, глядя ей в глаза.

— Весело, — сказал Лореотис, когда Огневушка поцеловала Зована в губы. — Всё веселее и веселее…

— Эй! Ты чего! — выкрикнул Зован, оттолкнув Огневушку.

Она покорно сделала шаг назад и пояснила:

— Я чувствую в Огне что-то, что зовёт тебя.

— Талли? — прошептал Зован.

— Имени нет. Ничего нет. Всё ушло, осталось только крохотное чувство. Можно я оставлю его у себя? Оно грустное и приятное.

— Постой-ка, — вмешался я, не в силах соблюсти приличия. — Ты умеешь общаться с душами в Пламени?

Повернувшись ко мне, Огневушка пожала плечами:

— Конечно.

— И те люди, которые пытали тебя, это выяснили?

— Нет… Они вообще ничего не выясняли. Только резали меня и смотрели… — Она содрогнулась от воспоминания.

— Ясно… Скажи, а ты можешь найти душу Ямоса? Ямос, род Калас?

Огневушка прикрыла глаза, замерла, потом покачала головой.

— Ямос не маг Огня, — сказал Лореотис. — Печально, но его не вернуть уже никак. Кстати, я, собственно, почему и пришёл. Я так слышал, что эту даму нужно будет до вечера скинуть на землю? — Он кивнул на Огневушку. — Разумеется, сэр Мортегар её просто так одну не отпустит. А за ним пойдут обе супруги. Ну и, надо полагать, весь клан туда же. Так что надо решить кое-какие вопросы. Идём в Стража, там как раз веселье.

— Я не могу в Стража, — возразила Авелла. — Тавреси…

— Вот, и её тоже зови. Её это напрямую касается.

Лореотис не солгал. В Страже действительно царило веселье. Правда, в кавычках, но всё же. Крики слышались уже метров за сто. Судя по интонациям голоса Натсэ, она была в миллиметре от того, чтобы начать массовое производство трупов.

— Свалим с Материка — первым делом лягу спать, — пообещал я. — На сутки.

— Угу, — кивнула Авелла. — Я, кажется, тоже…

Страсти кипели в гостиной. Мудрые старцы сидели молча и вообще как будто бы съёжились, стараясь казаться незаметными. Натсэ стояла посреди помещения, уперев руки в бока, и грозно сверкала фиолетовыми глазами на человека в чёрном костюме. Тот хранил невозмутимость.

— Кодекс чести высоких родов, — говорил он, — ясно доносит следующее: глава рода имеет право не считать брак действительным, если супруг не сумел обеспечить своей супруге достойное жилище.

— А это жилище что, не достойное? — Натсэ кричала, чтобы пересилить вопли рыдающей женщины, которую пытались успокоить Акади и Алмосая. В женщине я узнал мать Ямоса.

— Если это жилище принадлежит роду Леййан, то я бы желал увидеть доказательства этого, — улыбался законник рода Кенса. — Например, документы…

— Простите, пожалуйста, — подала голос Авелла. — Но этот дом, как видите, находится на Материке и является частью островка, который я подняла с земли. Если вы хорошенько изучите кодексы и своды правил клана Воздуха, то обратите внимание, что этого достаточно для того, чтобы дом — как часть острова — считался собственностью мага. Смотрите, вот соответствующая запись в моём магическом Сознании.

Мы с законником одновременно прищурились на Авеллу и одновременно увидели одну и ту же надпись:

Собственность:

— Остров 1 шт;

— Дом Каменный страж.

— Понял? — торжествовала Натсэ. — Иди к Тарлинису и возвращайся с мешком золота! Или я ославлю его на весь Материк, как нарушителя кодекса! Получал картинку с Гетаиниром? Вот что мы умеем! Представь такую же с Тарлинисом. Все узнают, какова цена чести…

— Вот он!!! — От громового рёва госпожи Калас задрожали стены; она увидела меня. — Этот безродный выскочка, сбивший с толку моего мальчика! Теперь ты доволен? Доволен, убийца?! Ямос был прекрасным мальчиком, пока не познакомился с тобой! Ты впустил в его жизнь разврат и похоть, погубившие его!

Это было настолько неожиданно, что даже не обидно. Я вспомнил ночь в общежитии, когда мы с Натсэ из-за чего-то в очередной раз поссорились. Она лежала на полу, я — на койке. А на соседней койке Ямос и Тавреси занимались чем-то, подозрительно напоминающим разврат и похоть…

— Мне очень жаль, — сказал я машинально, не зная, чем ещё успокоить эту женщину. Оправдываться казалось нелепым. Я понимал, что ей просто нужно кого-то обвинить, чтобы пережить горе. Она и без горя-то была не самой приятной дамой в мире, а теперь…

— Ему жаль! — Госпожа Калас вырвалась из рук Алмосаи, виновато глядевшей на Лореотиса, и подскочила ко мне. — Ничего тебе не жаль! Это мне жаль! Жаль, что ты вернулся! Сидел бы и дальше там, куда тебя вышвырнуло! Из-за тебя весь мир превратился в кошмарный сон. Из-за тебя Ямос…

— А ну, молчать! — рявкнул Лореотис, и несколько секунд после его вопля звенела оглушительная тишина. — Война. Времени на сопли — нет. Сволочь, убившая Ямоса, сидит в тюрьме. Поймал его лично Мортегар, но благодарности не просит, он у нас скромный. А прежде чем плевать обвинениями в лицо главе клана Огня, я бы на вашем месте тридцать раз глубоко задумался. Захочет ли, например, клан Земли ценою мира защищать ваш полудохлый род.

Госпожа Калас побледнела. Мне казалось, она сейчас чувств лишится.

В дверь негромко постучали. Зован, стоявший ближе всех, открыл, и в гостиную вошла Тавреси. Выглядела она ужасно. Растрёпанная, с красными глазами, из которых до сих пор струились слёзы. Грязная измятая одежда, трясущиеся руки.

— Мать из вас была дерьмовая, — продолжал Лореотис. — Этого уже не исправить. Но сделать хоть что-то хорошее никогда не поздно.

Он повернулся к Тавреси, взялся за ошейник и что-то зашептал. Тавреси, сообразив, что происходит, в испуге шарахнулась, но куда ей было тягаться силами с рыцарем. Сквозь сжатые пальцы пробилось пламя, запахло палёной кожей, и вот ошейник, пережжённый в одном месте, упал на пол. Авелла потёрла лоб рукой — видимо, исчезла запись об обладании рабыней.

— Эту девушку ваш сын любил, — сказал Лореотис, вновь повернувшись к госпоже Калас. — Любил настолько, что признал её ребёнка и взял на себя ответственность. Мёртвых не вернуть. Но если хотите в кои-то веки сделать для сына хоть что-то хорошее — вы примете её, как дочь. И я не желаю выслушивать чушь об отсутствии магических способностей, разврате, похоти и прочем дерьме. Я — рыцарь Ордена Рыцарей Земли, мы — веками являли собой образец чести и достоинства. И если я говорю, что должно быть так, значит, должно быть так. — А ты! — Он повернулся к Тавреси, державшуюся за горло обеими руками. — Волею Стихий ты стала матерью. Так молись же Стихиям, чтобы мы сумели вернуть твоего ребёнка живым и здоровым. Мы пойдём в Огонь за ним, и, вполне возможно, не все вернёмся. А тебе лишь нужно верить и ждать. Жизнь продолжается. Враг — внизу. Давайте хотя бы здесь не будем изводить друг друга.

Никогда бы не подумал, что от Лореотиса услышу такую речь. Сразу вспомнилось и то, что он гораздо старше меня, и то, что он — из клана Огня, пережил его падение и встал на ноги.

Тавреси и госпожа Калас притихли, глядя друг на друга. Напряжённые, ощетинившиеся, как два ежа. Я сделал вид, что не заметил, как госпожа Акади, подкравшись к госпоже Калас, легонько подула ей на затылок. Женщина глубоко вздохнула и сказала:

— Иди сюда…

Тавреси робко приблизилась, потупив взгляд. Госпожа Калас, явно преодолевая себя, подняла руки и обняла девушку. Та вздрогнула и тихо заплакала… Я отвернулся. Эта сцена была уже не для чужих глаз.

— Ладно, — сказал вдруг законник рода Кенса.

— Чего «ладно»? — покосилась на него Натсэ.

— Ладно, убедительные аргументы, — развернул он мысль. — Я передам всю информацию господину Тарлинису. Ожидайте его высочайшего решения.

Огневушка, совершенно не проникшаяся пафосом ситуации, потянула меня за рукав и шепнула на ухо:

— Хозяин, я есть хочу. Можно я сварю супу?

— Можно, иди, — кивнул я. А сам посмотрел на мудрых старцев. Вот и пришло время расставить точки над… Ну, над иероглифами здешнего языка точки не ставились, так что пусть будет просто: расставить точки.

— Итак, — сказал я, сделав глоток свежесваренного кофе. — Я только один семестр отучился, и то не полностью, и то… мог бы и получше.

— Это нам ведомо, — кивнул старец в чёрном плаще. — Похвально, что вы признаёте своё невежество и не стесняетесь обращаться за знаниями. В том я вижу признак зрелого ума и черту, достойную правителя.

— Спасибо! — Я приподнял чашку в знак чего-то. — Когда я учился в подводной академии, нам задали доклад по «теории Четырёх Сердец». Тогда у меня голова была забита другим… В общем, я мало что понял, да и сведения были какими-то размытыми. Сейчас мне бы хотелось узнать об этом всё. Четыре Сердца — это какая-то метафора, или это стоит понимать буквально?

Старцы переглянулись. Один из них, облачённый в тёмно-зелёные одежды, откашлялся:

— Что ж, коли вы заговорили о подводной академии, будет справедливо, если начну я. Отвечая на ваш вопрос, сэр Мортегар: нет, теорию Четырёх Сердец не стоит принимать, как метафору. Метафоры — удел поэтов, а теория эта далека от литературы. Она идёт от истории и магической теории. Но мы говорим о делах давно минувших дней, и потому в них много неясностей.

— Ну хоть что-нибудь, — подбодрил я его и сделал ещё один глоток.

Старец набрал воздуха в грудь и заговорил:

— Здесь замешана ещё и политика, сэр Мортегар. Сейчас, позвольте мне начать с начала, и вы поймёте. Речь идёт о самых началах Стихийной Магии. Да, были времена, когда её не существовало. Вы, наверное, понимаете, что печати были не всегда. Но печати — это лишь следствие, не причина. Печать — камень с руной, не несущий в себе никакой самостоятельной силы. Магия Стихий появилась гораздо раньше. Если верить преданиям, то в глубокой древности сформировался некий… назовём его так: Орден. Орден Исследователей. Эти люди — а тогда их ещё нельзя было назвать магами — задались целью познать окружающий мир и научиться им управлять. Времена были тяжёлые, мир был молод и бушевал. Люди ощущали себя песчинками, игрушками в руках Стихий.

Орден разложил мир на четыре составляющих его части: Земля — плоть, то, на что можно твёрдо рассчитывать. Огонь — душа, то, что горит, даёт тепло и свет. Воздух — это дух, воля. Вода — жизнь. Не буду углубляться в обоснования. Концепция Пятой Стихии родилась позднее, многое объяснила, ещё больше усложнила… Но сейчас не о ней. Изначально были четыре Стихии, которые хаотично взаимодействовали меж собой. И казалось, что человек лишь случайно родился из этого хаоса. Людям хотелось закрепить своё положение в мире.

Обнаружив, что человек есть порождение четырёх стихий, Орден Исследователей выделил и четыре типа людей. В зависимости от доминирующей Стихии. Дальше рассуждали, должно быть, примерно так: Стихия хаотична. Но человек, как Стихийное порождение, собой управляет. А следовательно, может управлять и Стихией.

Тут старец замешкался, и слово взял маг, одетый в белое:

— Воля и разум — вот ключ ко всему, — сказал он, для верности пристукнув посохом. — Нужно было создать что-то незыблемое. Но что? Все Исследователи понимали опасность того, чтобы доверить Стихии вечному разуму. Разум может сойти с ума. Разум корыстен. Разум опасен и неуправляем, ибо сам является своим господином. Посчитали, что будет лучше, если каждый человек будет жить своим разумом, и эти разумы уж как-нибудь меж собой сговорятся. А во главе Стихий станут четыре Воли.

Не осталось никаких сведений относительно того, как это было сделано, но сделано было следующее. Исследователи отобрали четырёх людей с четырьмя различными доминирующими Стихиями. Это были величайшие люди, готовые принести жертву ради человечества. И они пожертвовали свои сердца, а тела их обратились в Стихии. Так были созданы четыре Святилища. Так зажили своей жизнью четыре вечно бьющихся Сердца, каждое из которых вобрало в себя непоколебимую волю человека.

Белый старец устал быстро, и вместо него заговорил вновь старец в чёрном:

— Придуманные гораздо позже печати взывают к Сердцам, сэр Мортегар. Они — лишь следствие, а не первопричина. В основе нашей магии — четыре величайших Сердца четверых первых магов. С тех пор, как они принесли свою жертву, всё изменилось. Стали рождаться люди, которых слушали Стихии. Нечасто. Но со временем стали замечать, что способность эта передаётся по наследству. Так заложились основы нынешних магических родов, которые объединились в кланы.

Допив кофе, я поставил чашку на столик, кивнул:

— Ясно. Сильно-сильно потом обнаружили, что можно поставить человеку вторую и третью печать, так?

— Это уже открытие последнего тысячелетия, — подтвердил Воздушный старец.

— И тогда же пришло понимание Пятой Стихии?

— Вы верно мыслите, сэр Мортегар. Действительно, вывод напрашивался: если человек может принять несколько печатей, значит, магическая сила, открытая людьми, всеобъемлюща. А значит, возможно было обойтись и одним Сердцем. Сердцем человека, в котором все Четыре Стихии были бы развиты гармонично.

— Понятно, — кивнул я. — Теперь главный вопрос. Где находятся эти Сердца?

Старцы переглянулись вновь, и слово взял Водный:

— А тут, сэр Мортегар, в игру вступает политика. По вполне понятным причинам местонахождение Сердец тщательно скрыли. Но нельзя было утратить его совсем. Поэтому знанием этим обладают лишь главы кланов. Оно переходит в магическое сознание от главы к главе. Например, вы должны знать, где находится Сердце Огня.

— Серьёзно? — удивился я.

— Загляните в магическое сознание. Убедитесь.

Я не спешил заглядывать…

— Так значит… Дамонт, Логоамар и… Денсаоли?

— Именно, — кивнул старец. — Более того, каждый глава должен однажды совершить паломничество к Сердцу.

— Это всё крайне усложняет, — пробормотал я.

Старцы молчали. Я закрыл глаза и сосредоточился. Спросил: где находится Сердце Огня?

Почему печатные камни Огня чёрного цвета?

И это был единственный ответ.

— Вот почему Мелаирим вышвырнул меня из этого мира, — сказал я, открыв глаза. — Вот зачем ему Гетаинир и моя дочь. И вот для чего он рвётся на Материк. Он хочет остаться главой клана Огня, чтобы узнать, как найти Сердце.