Волшебных дел мастер. Книга 1. Неофит

Интерлюдия 2

Его Императорское Величество Борис Второй не был большим любителем роскоши и сложных церемоний. Да, иногда без этого никуда. Но большую часть своей работы он спокойно осуществлял из довольно простенькой (с учётом его возможностей) усадьбы в полусотне километров от Петрограда. Если требуется лишь официальная подпись — документы привезут в усадьбу помощники, иначе на черта они нужны, спрашивается? Если же требуется личное присутствие — для магистра-мажора это максимум десять минут полёта до большинства возможных точек.

Увы, сейчас ему приходилось терпеть вызывающую роскошь Солнечного Дворца — самой, пожалуй, нелюбимой из всех официальных резиденций. Сверкающая позолота и мрамор, огромные окна в пол и светлый паркет, засилье бежевых, жёлтых и розовых тонов. Пошлятина. Куда больше императору нравились спокойные серые и изумрудные тона родной усадьбы. Но сегодняшняя встреча требовала определённой… символичности, поэтому пришлось пойти на лёгкие моральные страдания.

В небольшую комнату для аудиенций со стуком заглянул сухонький старичок. Выбритая лысая голова в пигментных пятнах, пышные седые усы и длинный крючковатый нос. Игнат, формальный слуга, но на деле — старый друг, который рос вместе с юным императором с самого детства. Увы, магического таланта у него не обнаружилось ни на грош, а потому в свои девяносто, несмотря ни на какую помощь целителей, он уже заметно сдавал. Людской век короток. Впрочем, век большинства магов ненамного длиннее. Сто лет или сто двадцать — разница невелика. До двухсот дотянут лишь считанные единицы — хабилитаты и магистры, единицы из самых везучих децитуров. Но Борис был даже рад, что у Игната не оказалось ни капли таланта. Нет магии — нет и сенсорики, а значит — не давит слабого друга аура быстро набирающего силу цесаревича, а потом и полноценного императора. Иногда и в бытии обычным человеком были свои прелести.

— Ваше Величество, — откашлялся старик. — Патриарх прибыл.

— Спасибо, Игнат, — мягко улыбнулся император, повернув голову к другу. — Пригласи его — и можешь идти отдыхать. В левое крыло, в Алую комнату.

— Как можно… — попытался было возмутиться Игнат, но Борис прервал его взмахом ладони:

— Я не знаю, насколько затянется наш разговор, — он засомневался на пару мгновений, но неохотно продолжил. — … и не превратится ли они в сражение. А если превратится, я хотел бы, чтобы мой друг был как можно дальше от эпицентра битвы двух магистров. Или хотя бы в защищённом месте. Алая комната для этого более чем подойдёт.

— Ваше Величество, какая битва, какая битва? — чуть ли не простонал Игнат. — Ладно я, мне и без того недолго кости по свету таскать осталось. Но ведь… дворец…

— Ты же знаешь, этот дворец мне не жалко, — широко, по-мальчишески, улыбнулся Борис. — Именно поэтому я его и выбрал для переговоров. Уж точно не потому, что Патриарх обожает эту цветовую гамму. И именно поэтому выгнал отсюда всю обслугу, оставив только тебя, а не из-за какой-то глупой секретности — уж секретность я и без этого обеспечить могу. Всё. Зови Патриарха и топай в левое крыло. Я сам приду к тебе, как всё закончится. И не беспокойся — про битву я сказал тебе просто на всякий случай. Очень сильно сомневаюсь, что до этого дойдёт.

— Хорошо, Ваше Величество, — печально смежил веки Игнат. И отправился наружу, недовольно ворча под нос. — Хороший дворец, красивый, ещё дедушка ваш строил… а ему не жалко…

Сгорбившись и опираясь на массивную, обитую серебром трость (сам император подарил), старый слуга прошёл по паре крытых галерей, спустился по лестнице и с натугой толкнул двери главного входа. Выглянул наружу и едва заметно кивнул ожидающему у машины высокому мужчине в строгом костюме. Тот так же слабо кивнул в ответ, повернулся и распахнул дверцу шикарного белоснежного лимузина, выпуская наружу худого, немного даже измождённого старика. Всё его лицо было изборождено глубокими морщинами и на нём, казалось, навечно застыла маска постоянной усталости — полторы сотни лет жизни лежали на плечах тяжким грузом. Белоснежная ряса, расшитая золотыми нитями, тяжёлая цепь с массивным крестом на шее, и выбивающийся из этого образа тонкий, изящный артефактный обруч на лысеющей голове — знаменитый Глаз Бога, первый Мистический Шедевр Петра Четвёртого.

Первый и единственный, находящийся в чьём-то единоличном распоряжении, передающийся по наследству от одного Патриарха к другому, с того самого момента, как Пётр Четвёртый подарил его своему близкому соратнику и, вероятно, единственному другу — Григорию Блаженному, самому… неоднозначному из всех людей, которые когда-либо возглавляли Русскую Церковь.

— Я знаю дорогу, Игнат, — бросил Патриарх, проходя в открытые двери. — Можешь не провожать.

Слуга лишь тяжело вздохнул в ответ, прикрыл двери и зашаркал ногами, направившись в противоположную сторону.

Патриарх же, несмотря на свой возраст, бодро взбежал по лестнице, широким шагом пересёк пустующие галереи, залитые солнечным светом и замедлился лишь перед самой комнатой. Невольно повёл плечами — чем ближе к этому месту, тем мощнее ощущался сидящий внутри… человек. Если его ещё можно было так назвать. Патриарх не испытывал больших иллюзий — пропасть между магистром-мажором и предыдущими рангами была настолько огромной, что в полной мере осознать мощь императора мог лишь равный ему. Например, Арзамасов. Увы, в отличие от этого выскочки, сам Патриарх за все эти годы доковылял лишь до медиокра — и пусть этого было достаточно, чтобы войти в десятку сильнейших магов Империи, но всё ещё откровенно мало, чтобы перестать замечать и испытывать невероятную смесь эмоций от нескончаемой мощи Бориса Второго. Восхищение и лёгкий страх. Зависть и желание преклонить колени. И даже жалость от понимания того безграничного одиночества на вершине мира, которое он должен был испытывать. Никаких друзей, кроме старого слуги — да и то, можно ли назвать того полноценным другом? Дружить с обычными людьми можно, если ты отшельник, устранившийся от мирских соблазнов. Если же ты вскарабкался в высшие эшелоны — доверять можно лишь семье, да и то — с большой оглядкой.

Но и семья… в браке императоры счастливы редко. Большую часть сыновей и дочерей они видят в лучшем случае лет до десяти, пока у тех не развивается магический дар в достаточной мере, чтобы начать испытывать дискомфорт от нахождения рядом с отцом. Точно так же, как испытывает дискомфорт добрая половина, если не больше, всего остального семейства, которая не доросла хотя бы до децитура. Завидуют братья и сёстры — а зачастую и отцы с дядьями — если императором выбрали именно тебя. Завидуют, но молча преклоняются. Вот и остаются у императора из действительно тёплых отношений к зрелому возрасту лишь те невезучие сыновья и дочери, кого Фортуна обделила даже каплей магии. Да и те… слишком далека между ними пропасть. Так же далека, как между Борисом и его старым слугой.

Впрочем, а есть ли друзья у самого Патриарха? Чем отличается его личная ситуация от подобной картины? Да ничем.

Задумавшийся старик вздохнул и толкнул дверь. Постоял немного, глядя на вырисовывающийся в полумраке хищный профиль императора, по которому то и дело метались тени от огня в камине. Свет был погашен, в окне клубился непроглядный мрак, так что свет в комнате исходил исключительно от потрескивающих дубовых полешек.

— Здравствуй, Боря.

— И тебе не хворать, Миш, — император сидел полубоком, лениво играя пламенем в камине одним взглядом, без единого жеста. Язычки пламени сплетались в клубки, фигурки людей и зверей, дрожали, отыгрывая известные только одному игроку сценки, после чего расплетались, чтобы зайти на новый круг.

— Защита от прослушки стоит?

— Разумеется.

— Тогда предлагаю не тратить время на светские беседы, — Патриарх прошёл в глубину комнаты и с облегчением уселся в кресло напротив.

— Я только за, — Борис слегка повернулся, уставившись на собеседника. — Тогда начнём с вопроса — что это была за хрень? Не помню, чтобы мы о таком договаривались.

— Гм, — Михаил задумчиво потёр подбородок. — Если вкратце — наши дорогие друзья в последний момент потребовали у меня определённых… действий. Как доказательство, что я всё ещё на их стороне. Уведомить тебя я попросту не успевал, да и подумал, что для натуральности было бы неплохо, если бы ты засомневался, а не переметнулся ли я по-настоящему.

— Терпеть не могу твою постоянную самодеятельность, — недовольно дёрнул щекой Борис. — С тобой никогда ничего не понятно. Даже сейчас я не уверен, что ты на самом деле всё ещё на стороне Империи.

— Ты же знаешь, я своей стране зла никогда не желал, — устало хмыкнул Патриарх. — А наши с тобой споры всегда были лишь из-за разницы во взглядах на то, как правильно принести ей добро. И да, я выбрал наименее… вредный вариант. Никто даже не умер.

— Только это тебя и спасает. И ещё то, что в твоём возрасте люди уже не меняются. А носить маску… сколько я тебя знаю… семьдесят лет? Это даже для тебя чересчур.

Патриарх молча пожал плечами.

— Ладно, — император с явным облегчением махнул рукой и вновь перевёл взгляд на камин, возвращаясь к мысленной игре с огнём. — Допустим. Теперь думай, что мне делать с твоими подчинёнными. Половина петроградских каталажек забиты священниками. Выпускать без наказания нельзя, но и держать их… простой люд уже ропщет понемногу.

— Держи дальше.

— Что, прости?

— Ну а что с ними ещё делать? — раздражённо спросил Михаил. — Осталось немного, подержи уж недельку-другую. Не пускай пока дела в ход, прикажи потянуть всю эту досудебную канитель. Потом, когда всё начнётся, я уже смогу официально объяснить им, что да как. А сейчас…

— Сейчас кто-то да сольёт информацию, намеренно или случайно, — поморщился, но кивнул Борис. — Ладно, убедил. Скажу своим, что мы с тобой пока торгуемся насчёт их судьбы. А народу… прикажу написать для глашатаев что-нибудь возвышенное, но неопределённое. Что-нибудь про то, что время тяжёлое, изменщики могут таиться повсюду, так что даже невинные могут попасть под подозрение… нет, это, пожалуй, лишнее. Хотя чего это я тут речь составляю? Поставлю Гурьянову задачу, пусть у него голова болит.

— Я тоже прикажу оставшимся на свободе священникам толкнуть пастве пару речей насчёт того, что император справедлив, но сильно занят. Так что ему требуется время, чтобы разобраться в деталях.

— Сойдёт, — ответил Борис. — И скажи-ка им, чтобы они не обостряли и перестали клеймить чужих магов как пособников дьявола. Пора уже сворачивать эту кампанию.

— Сегодня с утра сказал, — усмехнулся Патриарх. — Не учи батьку детей делать.

— Ладно-ладно. Кстати, про детей — у нас в Академии потенциальный магистр нарисовался, слышал?

— Арзамасовский? Он упоминал что-то, но без конкретики.

— Да какая там конкретика, на первом курсе пока ничего не понятно — ни по талантам, ни по предпочтениям. Но… семь Обетов. Прям как у меня, — насмешливо хмыкнул Борис.

— Думаешь, ещё один магистр-мажор может появиться? Было бы неплохо… с тобой и Арзамасовым будет уже трое… да и братишка твой, глядишь, лет через тридцать таки дотянет до мажора…

— Быстро у мальчонки точно не получится, — с сожалением покачал головой император. — Обеты средние, пятого круга. Всё будет зависеть от того, насколько усердно он будет тренироваться в ближайшие годы, но до мажора ему в любом случае ещё очень долго. Если вообще получится.

— Я в любом случае этого не увижу, — развёл руками Михаил. — Не так уж много мне осталось, даже с учётом целителей. Так что с моей стороны это чисто абстрактный интерес.

— Да вполне может быть, что и я не увижу. Как думаешь, стоит его через годик-другой с Васей познакомить? Глядишь, в будущем пригодится. Им же потом обоим в любом случае придётся контакты налаживать.

— Уже определился с наследником? — иронично изогнул бровь Патриарх. — Сыновья не расстроятся?

— А куда они денутся, если Вася их обгонит уже лет через десять? Если бы так уж хотели на престол — то старались бы больше. Если бы Сашка взял Обеты пожёстче и тренировался бы поупорнее — у него был бы шанс остаться самым сильным. Но нет, захотел жизни простой — вот и пускай теперь даёт дорогу молодым. Или если бы…

Патриарх издал негромкий смешок и продолжил:

— … у принцессы Елизаветы были яйца, то она была бы дедушкой. Ой, императором, в смысле.

— Пошляк, — император тоже слегка улыбнулся. — Всё тебе эта история покоя не даёт. И вообще, слышали бы тебя сейчас твои архиепископы и митрополиты. Тоже мне, наместник Божий.

— Ха! Слышал бы ты, как они сами иногда ругаются, когда думают, что в одиночестве или рядом с теми, кому можно доверять. Аж уши вянут.

— Ты их всех ещё и прослушиваешь? Ужас какой.

— Не всех, — с сожалением качнул головой Патриарх. — Только самых неосторожных и слабых. И не надо так удивляться — а то ты не знал, вот правда?

— Подозревал, но напрямую ты никогда не признавался, — император глянул на роскошные часы на стене, изукрашенные золотом и россыпью топазов, незаметно поморщился, и сказал. — Ладно. Мои самые плохие опасения ты частично развеял. Пора расходиться.

В это же время, в двух тысячах километров от Петрограда. Небольшой домик в предгорьях Альп.

— Всё готово, милорд.

Кайзер устало потёр набрякшие веки — спать ему не приходилось последние дня четыре. Конечно, для магистра, да ещё и после восьмого рубежа — это не такая уж большая сложность… но возраст, возраст… Сто шестьдесят лет. Не мальчик уже, совсем не мальчик.

— Милорд?

— Да, — Кайзер встряхнулся и махнул рукой. — Приказывай выдвигаться на позиции. Всё, как обговаривали.

— Слушаюсь, милорд.

Генерал выскользнул из комнаты, оставив германского правителя наедине со своими мыслями. Всё ли он предусмотрел? Не рухнет ли от одного непродуманного движения хрупкая система ниточек и противовесов, которая должна была гарантировать невмешательство основных игроков в возрождение Рейнской Империи? Наибольшие сомнения были в отношении России. Да, с Патриархом удалось договориться… вроде бы. Но с этим старым лисом никогда не угадаешь — вполне может быть, что все его действия в последние годы — это лишь искусная игра на публику. Да и англичане, с их вечной нелюбовью к франкам, могут не удержаться от соблазна ударить в тыл…

Но с остальными всё решено более-менее надёжно. Хотя… есть ещё чёртовы греки. Они последние столетия довольно пассивны, но если увидят шанс…

Значит, шанс они увидеть не должны.

Незаметно для себя, Кайзер задремал прямо в кресле. Сон правителя был нервным, напряжённым. То и дело он гневно всхрапывал, заставляя слугу за стеной нервно вскакивать с места — характером Кайзер отличался откровенно хреновым. Официально Кайзера Матиаса Третьего называли Яростным… но в народе, а особенно среди тех, кто его знал лично, его прозвище было откровенно нецензурным.

А в это же время по заранее известному плану (на удивление, пока что не слитому ни единому шпиону) начала медленно приходить в движение исполинская армия Франко-Германского Союза. Летучие маги-курьеры на дельтапланах приземлялись в расположения частей, отдавали заранее упакованные приказы ошарашенным сонным командирам — снаружи только-только занималась заря — и улетали дальше.

Уже к обеду начали оголяться почти все границы Союза — уходили дивизии с востока, с границы с русскими, уходили и с юга, с границ с итальянцами, испанцами и греками. Уходили с севера — с границы со Шведской Унией. Даже с запада уходили, впервые за долгие десятилетия оставляя франкское побережье практически беззащитным перед возможным английским вторжением.

Все эти части стягивались в одно и то же место.

В центр страны, к Эльзас-Лотарингии, к неофициальному, никем не признанному государству Серого Легиона.