Ночная ведьма

Глава 50

Авиабаза под Сталинградом,

январь 1943 года

В поезде на Сталинград политрук Иван Голюк судорожно листал страницы газет, разложенных у него на коленях. Две недели назад он едва не пропустил эту статью. День тянулся без конца, как и все дни вой­ны. В начале лета 1942 года его перебросили под Ленинград для участия в Синявинской наступательной операции, задачей которой было прорвать немецкую блокаду, уже долгие месяцы мешавшую поставкам в город продуктов. Голюк с сожалением покинул Энгельс и женские полки. Однако он настоял на том, чтобы лично сопровождать 588-й ночной бомбардировочный на Кавказ. Он был не удовлетворен тем, что лишил Аню возможности летать в составе истребительного полка, и ему хотелось за ней присмотреть. В его сердце вонзилась игла, когда ему вдруг представилось, как ее самолет срывается в штопор. Анино лицо стояло у него перед глазами день и ночь. Ее азарт, отвага, упрямство и дерзость, с которой она ринулась на вой­ну, сбивали его с толку и лишний раз заставляли задуматься о собственной заурядности. Голюк благоговейно принял предложенный ему пост политрука, потому что пилотом был посредственным, по большей части из-за проблем со зрением. Вместо военной карьеры, о которой он всегда мечтал, его наделили властью оценивать политический пыл тех, кто жил недоступной ему жизнью. Он интуитивно чувствовал, что Аня без особого почтения относилась к вышестоящему начальству. Ее чертами характера он и восхищался, и ненавидел их.

В вагоне было очень холодно, изо рта Голюка вырывались облачка ледяного пара, но это не отвлекало его от чтения. Впрочем, он знал наизусть статью, посвященную двум героиням Сталинградского фронта, но снова и снова перечитывал имена под фотографиями.

Плохое качество печати не позволяло рассмотреть детали снимка. Елки на заднем плане казались призрачными тенями и штриховали мертвенно-­бледное небо, сливаясь с тучами.

Пользуясь стеклом очков как лупой, он узнал черты Оксаны, ее улыбку и прищур, превращавший глаза в две смешливые черточки. Но его внимание привлекла другая летчица, она тоже лучезарно улыбалась и обнимала подругу за плечи. Сначала он себе не поверил. Серые глаза, вздернутый нос, впалые щеки, широкий лоб и гордая посадка головы… Эти черты были ему хорошо знакомы. Пульс участился, кулаки непроизвольно сжались.

Аня!

Вот он и заручился свидетельством ее непослушания. Несмотря на его вмешательство, которое закрыло Ане возможность летать в истребительном полку, девушка все же нашла лазейку и примкнула к нему. Ведь Голюк намеренно оттеснил ее от славы, обрушившейся на Советскую армию, и потому Анин поступок он счел личным оскорблением. Паршивка!

Следствие по подозрению в предательстве было достаточно серьезным мотивом, чтобы начальство освободило Голюка от назначения в Ленинград. Он тотчас пересел на первый же поезд, идущий на юг. Во время долгого путешествия он пережевывал свою горечь, эту ослеплявшую его болезненную зависть, и твердил, что на сей раз он принудит Аню заговорить, вырвет у нее признание и заставит заплатить за свое дезертирство из 588-го полка и присвоение чужого имени.