Ночная ведьма

Глава 56

Авиабаза под Сталинградом,

январь 1943 года

— Что ты тут делаешь? — взревела Оксана, услышав Костин голос в тот момент, когда она бросила самолет в атаку.

Дальнейшие события разворачивались стремительно. На горизонте появилась еще одна черная точка. Костя снова взвыл. Точки приближались. На Оксану мчались три мессершмитта. Самолет с белой стрекозой на борту был лакомой добычей с тех пор, как лицо летчицы появилось на первых полосах «Правды» и «Красной звезды». Люфтваффе хотели расквитаться с летчицей за ее популярность и два десятка побед…

В немецком лагере тем вечером бурно праздновали успех, заедая коньяк сардинами в масле и шоколадом. Лишь Мюллер не чокался с остальными, хотя именно он и сбил Оксанин самолет.

— Мы сбили тремя самолетами один женский — и чем тут гордиться? — заметил он, вежливо отказываясь от приглашения ко всеобщему веселью, после чего ушел к себе.

Мюллер вытянулся на койке, подложив руку под голову, и открыл мемуары Эрнста Юнгера «В стальных грозах». Но сосредоточиться на чтении летчик не смог, его взгляд бесконечно скользил по одной и той же странице. Мысли уносились к лучезарному лицу, фотография которого красовалась на стене общей комнаты. Один из пилотов, слишком молодой для сострадания, вывесил снимок Ани и Оксаны и, с победоносной улыбкой человека, которому неведомы угрызения совести, перечеркнул лицо Оксаны красным крестом.

Этот праздник для Ганса Мюллера звучал реквиемом. 6-я армия агонизировала, и успех летчиков ничего не мог изменить. Советская армия угрожала фашистам окружением, которое могло произойти с часу на час, и никакие усилия не могли их спасти. Только Мюллер понимал, что победа в небе была для них последней, и в голове его крутилась навязчивая мысль: может, величие люфтваффе измерялось не добытыми лаврами, а теми, без которых они могли бы обойтись. Он думал о том, что будь он великодушнее, то пощадил бы отважную летчицу.

В нескольких десятках километров от базы люфтваффе, по другую сторону линии фронта, к Ане прибежала заплаканная Вера.

— Оксану и Костю…

Она рухнула на колени и не смогла договорить.

Все женщины сгрудились вокруг Ани. До сих пор они не подавали виду, что ее присутствие в истребительном полку неуместно, и сохраняли ее секрет. Единственная, кто мог ее разоблачить, Марина Раскова, отбыла недавно, сопровождая на фронт летчиц-­бомбардировщиц. Застигнутый снежной бурей, самолет Расковой врезался на полной скорости в утес над Доном, недалеко от Саратова. И женщины решились в этот день нарушить молчание, ведь они понимали, что им не удастся смирить гнев настырного политрука, только что прибывшего на базу. Голюк вынюхивал по всем углам, как разъяренный пес, и уже начал расспрашивать женщин, а те утверждали, что никогда не видели девушку, запечатленную рядом с Оксаной на фотографии в «Красной звезде».

— Ты должна уехать, Аня! И немедленно! — единодушно твердили девушки.

— Нет, это невозможно. Я должна выяснить, что на самом деле случилось с Костей и Оксаной. Я не могу их оставить, особенно Костю, — в отчаянии повторяла Аня.

— Аня! Это ничего не изменит! — возразила Вера. — Послушай, я… видела, как их самолет упал. Спастись они не могли.

— Вера, я обещала Софье позаботиться о ее сыне. Понимаешь?

Вера молча взглянула на Аню. Та привела несокрушимый аргумент. Вера бессильно качнула головой.

— Возвращайся в свой полк. Это единственная возможность улизнуть от Голюка. Так у него не будет никаких доказательств.

— А фотография в «Красной звезде» — это что, не доказательство?

— У тебя мог быть двой­ник. Отпусти волосы!

— Дай-ка мне координаты их падения, — попросила Аня. — Я вернусь, когда вой­на закончится.

Вера показала ей на штабной карте приблизительное место падения самолета: в расположении противника.

Аня в тот день наплакалась, оставляя 586-й истребительный полк, женщины которого так тепло приняли ее с Костей, а теперь прикрывали ее бегство от Ивана Голюка. Стратегия была нехитрой: посылать политрука из одной землянки в другую, делая вид, будто они уверены, что он разыскивает некую Настю или Екатерину.

У Ани еще оставалось несколько дней до конца отпуска, чтобы вернуться в свой полк ночных бомбардировщиц. Она еще могла послужить своей стране, ведь она для этого и пошла добровольно на фронт. Казалось, судьба жестко возвращает ее к безоговорочному служению Родине: вой­на, и ничего иного.

Аня ушла в сумерках с небольшим рюкзаком за плечами, почти пустым: было так холодно, что всю свою одежду она надела на себя.

Она двинулась по дороге к югу и вошла в ельник. Всплыло воспоминание.

«Россия, она вся такая? Деревья, деревья и снова деревья!» — вздохнул Костя в поезде, когда они ехали к Софье.

Аня улыбнулась этому простодушию, оно иногда проскальзывало сквозь потоки ворчания и оскорблений, которым мальчишка ее окатывал. Она тогда увидела в его восторженных глазах того ребенка, которого любила Софья, прежде чем его душу исковеркали злобные речи и безумие вой­ны.

Аня остановилась, услышав шум. Он не был похож на отзвук ее шагов по хрусткому снегу. Она почувствовала, что неподалеку ­кто-то есть. Белое покрывало, наброшенное на холмистую местность, отражало сумеречный свет, и в нем она заметила идущие гуськом тени. По заснеженной равнине с трудом ползли сутулые черные силуэты, старавшиеся увернуться от белесой пурги, охватившей просторы. Девушка увидела, что последняя в цепочке тень упала и ее тотчас замело снегом. Шедшие впереди ничего не заметили и продолжали ползти в неумолкаемом свисте ледяного ветра, заглушавшего звуки. Ценой неимоверных усилий силуэт наконец поднялся, по-прежнему горбясь от холода. Как знать, поднимется ли он, упав в следующий раз?

Аня до боли сжала кулаки. До линии фронта оставалось около тридцати километров. Если она поспешит, то к раннему утру дойдет. И Аня двинулась на запад.