Эпилог
Стокгольм,
1947 год
Она заторопилась, и ее каблучки по влажной мостовой улицы Сторгатан застучали чаще. За ней, немного отставая, звучали другие шаги. Она шла чуть неловко, и иногда острый каблучок застревал между булыжниками.
— Ну что ты плетешься, Костя!
Мальчишка, руки в карманы, пустился вприпрыжку догонять попутчицу.
Анино лицо сильно изменилось: на нем проступили следы бессонных ночей. Черты отяжелели, будто навсегда отреклись от улыбки. На лбу залегли морщины. Глаза потемнели.
Софьин сын был очень худеньким. Руки и ноги вытянулись так стремительно, будто наверстывали потерянное время.
— Костя, мы опоздаем!
Вдруг мальчик замер перед магазином игрушек. Только тут Аня со стыдом поняла, что ей не пришло в голову скрасить ему остатки детства какими-нибудь подарками. За три года работы у Иды с Нильсом она скопила немного денег. Теперь они с Магдаленой поселились втроем в крошечной квартирке. Кровать Магдалены была отделена от их половины простой занавеской. И все же у них был свой угол, и они ели досыта. Недавно молодая полька влюбилась. Аня подумывала о том, что пора бы разъехаться, но пока что в их доме витала радость и раздавался смех.
— Костя, идем же, наконец! — нетерпеливо прикрикнула она.
Аня развернулась, подошла к мальчику и поняла, что его удерживало. Прижавшись лбом к витрине, он разглядывал модели самолетов. Его большие черные глаза вспыхнули внезапным счастьем. Костя поднял голову, посмотрел на Аню, крепко стиснул ей руку и показал пальцем на самолеты:
— Скажи! Это правда, что моя мама была героем?
Аня была так потрясена звуком голоса, который долгое время был погребен под грузом пережитого ужаса, что едва устояла на ногах.
— Она перебила много фрицев?
У Ани перехватило дыхание, и со слезами на глазах она замерла, боясь, как бы не спугнуть этот хрупкий, слегка сиплый голосок.
— Так это правда? Она ничего не боялась?
Он слишком долго молчал, а теперь будто старался наверстать упущенное.
— Ничего! Совсем ничего! Она не боялась ничего и никого, мой милый.
— И это благодаря ей мы победили?
Аня уже не сдерживала слез. Она прижала к себе худенькое тельце мальчика.
Костя немного отстранился, высвободился из ее объятий, обхватил ее лицо ладонями и заглянул ей глубоко в глаза:
— А ты, Аннушка? Тебе было страшно?