Польский рассказ

Тадеуш Лопалевский МОЛОДОСТЬ

Заспорили они из-за гитариста. В эстрадном ансамбле появился как раз тип, который пел любовные куплеты, эффектно себе аккомпанируя. Мирка сразу же приглянулась ему и, считая, видимо, что эти страстные мелодии были адресованы именно ей, начала улыбаться на свой манер, подмигивать и вообще строить мины, которые она считала неотразимыми. Когда оркестр умолк и танцевавшие пары возвращались на места, она подошла к эстраде и затеяла с ним разговор. Он смотрел на нее, как ястреб на ошеломленную куропатку, — хищно и с вожделением. Ярек не сомневался: они договариваются встретиться в другом кафе.

Наконец она вернулась и села за столик, чтобы допить остывший кофе.

Тогда он подчеркнуто спокойным голосом первым нарушил молчание:

— Ну, на сегодня, пожалуй, хватит. Идем.

Она вынула из сумочки карандаш и, поглядывая в зеркальце, подвела глаза.

— И не подумаю! Самое веселье начинается, людей полно. — Она положила карандаш в сумочку и вынула кисточку для ресниц. — Этот, с гитарой, ничего, а?

— В этом пестром пиджачишке он похож на клоуна.

— А слушать его приятно. И голос есть, и талант. Если бы только кто ему помог…

— Значит, не идешь? — прервал он ее.

— Нет!

— Учти, останешься одна, — сурово предупредил он. — У меня завтра коллоквиум.

— Не переживай, детка. Трудись и не теряй надежды.

— Ах, так? А я-то думал, что ты… — Нервными движениями он пытался зажечь сигарету. — Я думал, что хотя бы из солидарности ты…

— Не будь нудным! Это кафе, а не забегаловка. И к тому же еще рано. Чего ты, в конце концов, хочешь?

— Ну веселись! — сказал он изменившимся голосом, положив на столик деньги для официантки. Мирка как будто бы заколебалась. Но в это время гитарист ударил по струнам и дал знак своим друзьям-музыкантам. Она, словно кто-то дернул ее за невидимый шнурок, повернула в ту сторону голову, и тогда Ярек молча, ничего не сказав, встал и направился к выходу.

— Подожди! — вполголоса сказала она, идя за ним. — Давай только дослушаем до конца эту вещь.

— Надоел мне этот цирк.

— А мне ты надоел! — вспылила она вдруг. — И твои фантазии тоже. Я сыта ими по горло.

— Понял. Порядок. — Он махнул ей на прощанье рукой и, стиснув сигарету в зубах, вышел, поставив крест на всем том, чего он добился в прошлом и чего ожидал в будущем. Конец! И чем раньше это произойдет, тем лучше. Без лишних церемоний и разговоров. Тупые куриные мозги! Он швырнул окурок и, чтобы заглушить растущее в душе возмущение, начал напевать какую-то мелодию, пока не заметил, что она из репертуара того фокусника с гитарой. Он сплюнул, словно в рот ему залетела муха. Невелика потеря — невелики и слезы. Он пришел к выводу, что должен чего-нибудь выпить, стопка-другая хорошо помогает в таких случаях. «Чего она воображает-то? Скучно, что ли, ей со мной? Захотелось перемен? Пожалуйста!»

Но когда он оказался возле бара и вошел туда, вид подвыпивших посетителей и запахи, доносящиеся из кухни, отбили у него всякую охоту на водку.

— Чем это у вас так воняет? — бесцеремонно спросил он буфетчицу.

— Цветную капусту готовим, — ответила та с обидой, а какой-то тип с лицом настолько красным, словно всю свою жизнь он не употреблял других закусок, кроме помидоров, уставился на него, как лунатик.

— Коли ты такой брезгливый, не порть другим аппетит. Ясно?

Ярек заколебался, отвечать ли на этот выпад словесно или с ходу треснуть в пьяную морду, но вдруг его охватило такое отвращение, что он повернулся и вышел из бара. Он смотрел на ярко освещенные неоном улицы, на витрины, на рекламные фото из нового фильма про любовь, и клокотавший в нем гнев постепенно начал сменяться грустью. «Она никак не может понять, что любовь и жертв требует. Не понимает этого и недовольна, что якобы я своими придирками шагу ей не даю ступить».

Он свернул в более тихую часть города. Остается лишь одно разумное решение: вычеркнуть из памяти этот эпизод и взяться за учебу. Он подсчитал все свои «хвосты», пропущенные лекции, книги, которые надо прочитать, и письменные работы, которые предстоит сделать, и ужаснулся: сколько же их набралось! Наконец-то кончатся эти слишком короткие дни, ибо Мирка отнимала у него немало времени. Он почувствовал какое-то облегчение, но вместе с тем ему стало еще печальнее.

Он шел вдоль погрузившегося во мрак парка под обнаженными по-осеннему каштанами. Легкая мгла приглушала свет уличных фонарей. Пустые скамейки напоминали о счастливых днях весны. Они любили сидеть напротив автобусной остановки, с которой им удобнее всего было добираться до дома. И тянули время, пропуская один автобус за другим.

— Ну, на следующем едем, а то уже поздно, — торжественно заявлял он.

— Хорошо, садимся на тот, который сейчас подойдет. — Однако когда он подходил, то оказывалось, что им еще надо кое-что сказать друг другу, и они оставались. В конце концов это превращалось в веселую забаву, обоим доставлявшую радость.

Он посмотрел в ту сторону, откуда должен был подойти автобус. Но того не было видно. Поэтому он уселся вроде бы на ту самую скамейку, что и всегда. Снова попытался сосредоточиться на завтрашних занятиях, но его больше беспокоила мысль о том, кто сегодня будет провожать Мирку. А может быть, она решит возвращаться одна? Слабая надежда! Никогда не знаешь, что ей стукнет в голову. Вдруг его охватило сомнение: а не свалял ли он дурака с этим своим провокационным уходом, который она могла расценить как разрыв? «Хотел ли я этого? Нет, пожалуй, не хотел. Но я не вернусь просить у нее прощения». Конечно, он не вернется, и поэтому ему стало жаль себя.

Наконец подъехал автобус, но не тот, который был ему нужен. Несколько человек, ожидавших на остановке, сели, а одна пассажирка вышла и осталась на тротуаре, словно собралась пересесть на другой маршрут. Он сразу же узнал Мирку, и какая-то сила толкнула его к ней. Но он тут же взял себя в руки и снова уселся на скамейку. Девушка начала медленно приближаться. Походка ее была вызывающей и красивой, это факт, а каждый ее шаг воскрешал в памяти и другие ее достоинства.

— Ждешь автобуса? — обратилась она к нему таким тоном, как будто бы они никогда не ссорились. — И давно?

— Порядочно. — Помолчав минуту, он с иронией спросил: — Ну как, натанцевалась вдоволь?

— Ага!

— Весело было?

— Ага!

У нее был неисчерпаемый запас интонаций, обогащавших содержание этого междометия. Он влюбился в нее и из-за этого. Но когда то было!

— Значит, в итоге довольна?

Она взглянула на него из-под пряди, волной спускавшейся на брови, откинула со щеки другую волнистую прядь и решилась наконец сесть рядом. Но ответила невпопад:

— Редко ходит в это время, правда?

— А мне начхать, — заявил он, передразнивая ее манеру. Она поняла это и фыркнула со смеху.

— Что ты сказал? Повтори!

— Слава богу, едет. — Он поднялся со скамейки, но, прежде чем двинуться с места, бросил небрежно: — Я-то думал, проводит тебя гитарист в клеточку.

— Почему ты так решил?

— Я же видел, как ты с ним договаривалась.

— Надо было слышать, а не видеть! И надо же, к чему прицепился!

— А почему бы нет?

— Я советовала ему поискать тексты получше. То, что он пел, никуда не годилось!

— А ты же говорила, что он парень ничего.

— Я изменила свое мнение, когда он начал петь одну песню глупее другой и в довершение всего хвалиться, что сам сочиняет их.

Они шли к остановке медленно, словно уступая друг другу дорогу. Тем временем подъехал автобус и остановился точно возле них.

— Почему же ты не садишься? — спросила она, вертя прядь волос, свисавшую вдоль щеки.

Он с подчеркнутой галантностью поклонился ей:

— Женщин положено пропускать вперед! Прошу вас!

— Я, пожалуй, пройдусь немного, — ответила она, оглядываясь налево и направо, словно ожидая увидеть кого-нибудь поинтереснее.

— Хочешь избавиться от меня, — вздохнул он.

Она возмущенно возразила:

— Это ты избавился от меня, бросив посреди зала, как дурочку. Может быть, ты ожидал, что я побегу за тобой по улице? Не дождешься! — В ее дрожащем голосе он почувствовал слезы, и словно бальзамом наполнилось его сердце.

— Ну так как, садитесь? — Кондуктор, держа руку на кнопке звонка, высунулся из двери.

— Езжай, папаша! — вежливо ответил юноша.

Автобус тронулся, а они пошли по аллее в противоположном направлении. В тумане слабо поблескивали уличные фонари. Юноша и девушка, полуобнявшись, с дружным смехом скрылись во мраке.

Перевод В. Светлова.