— Год назад Артём Траубе, — Звонарёв излагал информацию сухим протокольным тоном, не терпящим эмоций, — был обвинён в изнасиловании несовершеннолетней, то есть тринадцатилетней девушки — Татьяны Сурковой. Её изнасиловали на лестнице собственного дома, на двенадцатом этаже. Ну, знаешь, дома эти новые: лифты отдельно, лестницы, через проход, отдельно. Кто это придумал? И, главное, что её понесло-то пешком на двенадцатый этаж? Лифты, оба, работали. Двенадцатый этаж не ближний свет…
— Может, он её туда через переход перетащил?
— Исключено. Во-первых, в лифтовых холлах видеокамеры установлены, в лифтах тоже. По-любому, они бы попали в зону охвата камер. Нет. Она или они поднимались пешком.
— Есть доказательства?
— Нет, — покачал головой посерьёзневший Звонарёв, — никаких следов. Никаких отпечатков — ни рук, ни ног… Всё в крови, девочка была жестоко избита, а потом уже изнасилована. Видимо, в бессознательном состоянии… В особо извращённой, извращённой и, блядь, обычной форме… Как будто обычная форма изнасилования — это норма…
— Собака?..
— Взяла след. Вышла из дому, потеряла у поребрика.
— Отпечатки протектора?
— Там проезжая часть — нереально было. Даже свои сумели там же припарковаться. Нашли кое-какие следы… Потом уже когда Траубе взяли, сравнивали с протектором его машины, вроде, срослось… Но заключения эксперты не дали.
— А если он колёса поменял?
— Да нет, у него старые, юзанные… Да и смысл менять?
— Кровь в машине искали? Может, с ног отпечатки, с одежды, случайно мазнул по сиденьям, по подлокотникам…
— Ты лучше спроси, когда его нашли!
— Когда?
— Через четыре месяца. И как? Девушка уже оклемалась от травм, но психологически в себя так и не пришла. Да и неизвестно, придёт ли. Едут они с отцом на очередной приём куда-то, к врачу, встают на светофоре. И вдруг девчонка впадает в жуткую истерику, тычет пальцем в соседнюю, стоящую рядом машину и орёт дурниной. Отец пока её успокаивал, сообразил, куда она показывает. Ну и срисовал и марку, и номер машины. Ещё переспросил её: «Это он?!». Она головой закивала и брык! — без сознания. Он её так без сознания в больницу и привёз. Хорошо, там больничка неплохая на Учебном, моментом в реанимацию, привели в себя. Она в полушоке. Говорить почти не может. Уселась на кровати, раскачивается из стороны в сторону, твердит: «Это он! Это был он!». А что он? Нас даже пустили к ней вместе с отцом, хотя и не положено. Смотрю я на неё — жалко до одури. Убил бы мерзавца собственными руками, задушил бы. А сначала — яйца бы открутил — медленно так, с чувством, с понятием…
— В каком она сейчас состоянии? — я поёжился от рассказа Серёги. Сломанная жизнь у девчонки. Как ей жить дальше? Как забыть? Это здорово, если родители деньги имеют — могут отправить куда-нибудь учиться, лечиться, психиатров, психологов нанять… А если простая семья?
— Да в таком же, если честно. Она и на суде была только один раз. На второе заседание её не привезли, сочли бессмысленным.
— Ладно, — оборвал я Звонарёва, — его сразу взяли? Основание?
— То-то и оно! Взять-то взяли! А вот оснований — никаких. Вообще! Ни отпечатков пальцев, ни следов спермы. В презервативе, гад, насиловал, и с собой всё утащил… Мразь… — Серёга глотнул водки, не морщась и не закусывая, — И ведь носит таких земля!
— Серёга, — тихо-тихо спросил я, — А как его вообще могли арестовать? Нет следов, нет свидетелей, девчонка в неадеквате под лекарствами… Увидела похожего парня, и её перемкнуло. Может, галлюцинация?.. Может, вообще, он просто похож? Может, спутала?
— Может, Серёжа, может! — Звонарёв закрыл лицо ладонями, широкими мужскими ладонями. Потом потёр ладонью лоб — моя привычка. Когда тяжело говорить, я всегда тру ладонью лоб, а пальцами — виски, — Ты понимаешь, мы тогда не то, что злые были, мы как звери были. Мы его, гада, без ОМОНа скрутили так, что не успевали потом на жалобы отписываться. Ну и, на скорую руку, притащили в отделение и колонули.
— Удачно?
— Понимаешь, он всё вроде отрицал, но временами проговаривался. Ну, типа, его в районе Кораблей вообще не было в тот день… А откуда он мог знать, что изнасилование на Кораблестроителей произошло?! Потом вообще дурку включал. Короче, я тебе так скажу, Сергеев! У тебя, конечно, интуиция зашибись — ты пользуешься… А мы в рамках закона ничего больше не могли. У нас даже основания не было его задерживать. Выпустили без подписки. Но он напуган был… Чёрт его знает, может со страха, а, может, потому что реально виноват — он прокалывался. Бля буду, прокалывался. Это все тогда поняли. Мы ж его всем отделом прессовали. Ну а потом папаша-землерой нарисовался… Нам по строгачу, всему отделу. Только все тогда в один голос сказали: «Он это!..» А что толку — наши голоса? Теперь понимаешь, почему дело это — не наше дело, а твоё?
— Не исключаю, но есть менее изощрённые способы. Потом, наш мститель живых не оставляет. Хотя, в наших случаях и потерпевшие в живых не оставались. М-да… А что суд?
— Да какой там суд? Клоуны! На первом заседании судья на районного наорала, что такие сырые дела нельзя приносить в суд. В принципе, имела право… Девочка вроде в себя пришла, выглядела на суде спокойной достаточно, вроде, адекватной. Но адвокат Траубе такую кипу бумажек выложил!.. Тут тебе и диагнозы — чисто, псих, тут тебе и лекарства, в побочных у которых бред, спутанность сознания и галлюцинации. Короче, на второй суд девочку даже не повезли, и всё. Кранты. В зале суда… Дело закрыто… За неимением состава. Даже на доследование не отправила, стерва! Изнасилование-то было! Раскрывать-то его, по-любому надо было…