Последняя инстанция. Расследование (СИ)

Глава 18

Теперь уже трудно объяснить, почему мы выбрали это кафе. Я жил на Охте, Сашка на Херсонской. Кафе находилось у Пяти углов, на Загородном. То ли нас привлекла реклама «Для вас всегда накрыта поляна», то ли и вправду там была «офигенная еда», как весьма интимно шепнула нам барменша. Может, мы повадились туда за вкусной и холодной водочкой в запотевших рюмочках. Чёрт его знает. Раньше в городе было полно таких мест — уютных, крохотных. Наливали стопочку, угощали маленьким кусочком солёного огурчика и крохотным бутербродиком с салом, размером с пятачок. Называлось это «халявка». Где сейчас эти благословенные богом рюмочные и закусочные? Куда исчезли трактиры и кафешки, где кусок мяса не стоил, как целая корова? Их поменяли на Маки-, Даки— и прочую несъедобную жрачку. Водка теперь даже в элитных ресторанах отдаёт спиртом. Эх!.. В общем, мы нашли своё место в этом городе, и называлось оно запросто: «Поляна». Мы звякнули в кафе заранее, сделали заказ и, не спеша, побрели по Старо-Невскому в сторону площади Восстания.

Поляна к нашему приходу была действительно накрыта. Встретил нас радушный огромный шеф-повар Александр, глядя на улыбку, усы и огромный живот которого, аппетит разыгрывался со страшной силой. Он почти никогда не спрашивал, что мы будем есть, всегда всё ставил на стол на свой вкус. Сначала это удивляло, а потом мы поняли — Александр лучше нас знает, что нам надо. Когда идёшь в гости — тебя же не спрашивают: «Что вам изобразить?». Тебе подают на стол уже приготовленное, и ты просто наслаждаешься. А не нравится — ищешь себе другое заведение. Но мы прикипели к этому. Кафешка была маленькой и очень уютной. Иногда вечерами там выступал бородатый гитарист. Его музыка была тихой и ненавязчивой. Он играл что-то испанское и греческое. Иногда в кафе пела девушка. Репертуар стандартный: Успенская, Пугачёва, Аллегрова… Музыка не мешала разговаривать, а еду готовили и подавали совсем по-домашнему. Вот мы и приютились в «Поляне». И ещё, сегодня придя сюда, я где-то в глубине души надеялся встретить там ту субтильную девчушку, которая была не прочь…

Как всегда начался разбор полётов. Мазохизм, чистой воды. На самом деле, получалось, что и лётчики мы хреновые, и цели не видно, и погодные условия — дрянь.

— Ну, Саня! Понеслась по новой!

Саня охотно разлил водочку по рюмкам. Я неодобрительно поморщился:

— Я не то имел в виду. Начнём дело лопатить.

— Сколько ж можно? Давай хоть сегодня отдохнём! И так без продыху уже неделю!

— Ну, вот итоги подведём, и отдохнём, — заверил я.

— Какие итоги?!

— Неутешительные, Санек, неутешительные.

— Да от того, что мы всё это пережёвываем по пятому разу ничего не изменится. Ни разу не изменится! — Сашка был прав, но мне почему-то казалось, что чем больше мы талдычим вслух всю эту ахинею, тем понятней она нам самим становится.

— Всё, — решительно и твёрдо сказал я, почти приказал, — По одной и повторяем пройденное.

Мы сдвинули рюмки и, подцепив на вилку беленькие грузди, смачно глотнули ледяной, обжигающей холодом горло, водки. Минута на ощущения, и я начал:

— Что мы имеем на сегодняшний день? — я не ждал ответа, это был монолог. — Убит некий господин Куприянов. Убит выстрелом из швейцарской винтовки SIG 550 с оптическим прицелом, точнёхонько в лоб. Выстрел производился с чердака дома напротив. Камеры наблюдения не зафиксировали ничего необычного, ни одного человека, который нёс в руках хоть что-то, относительно похожее на винтовку. Даже сложенную в три раза… А, кстати, ты не в курсе, до каких размеров эта штука складывается?

Сашка уже минуты три тщётно пытался выловить из керамической плошки крохотный груздь. Похоже, мой вопрос он оставил без внимания.

— Ложкой, — ласково посоветовал я приятелю, — лови ложкой.

— Отдельно ствол, отдельно цевьё. Как японский зонтик она не складывается. Размер внушительный, в кармане не пронесёшь, — Сашка, наконец, поймал груздь вилкой и остался премного собой доволен.

— Значит, стрелка на камерах нет. Отличненько. Идём дальше, — Сашка потянулся к графину, но я легонько шлёпнул его по руке. — Рано! У меня ещё одна темка нарисовалась. Пока о том, что мы ещё знаем. Родителей Куприянова оставим в покое — они вне учёта…

Сашка аж поперхнулся своим груздем:

— Какого учёта, бухгалтер ты наш? Ты учёт ведёшь?

— Приходится, — вздохнул я. — Итак, судя по всему, мотив убийства Куприянова — месть за сбитую им беременную Жилину. Это уже, практически, без сомнений. Исполнитель как-то связан с женихом Жилиной — Новиковым. Сам Новиков «исполнить» Куприянова не мог из-за своей инвалидности, но ничто не мешало ему нанять киллера. Ничто… Ни отсутствие средств, ни даже отсутствие оружия.

— Ты забываешь, что это оружие уже стреляло пять лет назад, и Новиков к тому эпизоду не имел никакого отношения. Я проверил. Пять лет назад он занимался тем же, чем сейчас, просто в несколько меньшем масштабе: веб-дизайн, вёрстка, реклама и так далее. У него не было никакого бизнеса, который он мог бы потерять из-за Гаргаевых. Так что, их пути не пересекались. И в списках, даже некастрированных, нет Новиковых — ни одного, ни второго, ни какого-нибудь другого. Давай на факты опираться. Эмоции там всякие, интуицию, предчувствия и вещие сны, а также: гадание на кофейной гуще, раскладывание пасьянса и беседы с медиумами оставим на потом. Мы, похоже, ещё успеем к этому вернуться, учитывая темп продвижения нашего расследования. Ладно, гоним дальше.

— Дальше ты сам сказал — оружие уже всплывало в городе пять лет назад. Тогда стрелка не нашли, и на камерах, которых там тоже было до фига, ничего и никого подозрительного не было. Пошли дальше! Дальше у нас появляется труп сексуально-раскрепощённого до голубизны Кировского… Кстати, а проверили — Кировский действительно не баловался с мужчинками? Артист, всё-таки…

— Проверяли, — прошамкал Сашка, набив рот драниками. — Отрицают все. Даже возмущаются. Конечно, может, он был таким… латентным геем, а для всех — просто мачо… Но это мы вряд ли узнаем. Давай дальше, — велел мне напарник, с упоением уничтожая закуску.

— Кировский… Кстати! Звонок другу! — я так звонко это выкрикнул, что обаятельный шеф-повар, похожий на кота, высунул из-за ширмы, закрывающей кухню, широкую улыбку и объёмный живот. Видимо, решил, что мы требуем продолжения банкета. Я сделал ему успокаивающий жест. Мол, ничего пока не нужно, всем довольны, — и повар, удовлетворённо кивнув, исчез за ширмой. Я набрал номер Сестрорецка. — Алексей! Ваши эксперты закончили по Тарховке? Ага… Ага… А почему мне не отзвонились?! Чёрт!

— Что?! — Сашка перестал жевать, глотать и дышать, по-моему, тоже. — Ты с кем говорил?

— Да с этим Алексеем из сестрорецкого РУВД, ну, помнишь — который «на проводе», — я усмехнулся, припомнив казус. — Их эксперты, торопыги, твою мать, обнаружили, что на одежде Кировского ещё были следы помады. Так вот, эта помада, с женских губ… Хотелось бы знать, отчего это они её так поздно заметили? Вернее, заметили-то они её сразу, а вот идентифицировать со слюной почему-то сразу не удосужились.

— Час от часу не легче! Это что у них там, секс втроём был, что ли? Извращенцы!

Я посмотрел на Сашку, как на ископаемое. Ну и втроём… Ну и что?.. Стоп! Какой секс втроём?! Новикова там не было. Уверен, что ребята, проверив его алиби, придут к такому же выводу.

— Значится так… — я посмотрел на Сашку. Он сидел, закинув голову наверх и глядя прямо в деревянный потолок. — Что это ты там разглядываешь?

— Меня сейчас стошнит, — вяло сказал Саня.

— Что такое? — я с беспокойством оглядел закуски на столе, — что-то не так с едой?

— Нет! Это что-то не так с нами. Я больше не могу. Я не могу перемалывать эту жвачку по сотому разу! Если бы это был сериал про ментов, я бы давно переключился на другой канал! У меня ощущение, что я смотрю какую-то «Санта-Барбару», и каждый день, перед каждой серией, мне рассказывают содержание всех предыдущих… Я не могу больше!..

— Ладно, Саня, ты прав, — я действительно готов был согласиться с напарником. — Это просто переливание из пустого в порожнее — не более. Так с мёртвой точки не сдвинешься. Давай просто напьёмся!

— Ты знаешь, я и пить больше не могу.

Действительно, какой-то день сурка. Я просыпаюсь каждый день, а в нём опять всё то же самое, что было вчера. Мы рыскаем по городу, собираем какие-то свежие и несвежие трупы, ловим кого-то не того, склеиваем то, что изначально не было единым целым. Мы носимся из отделения в отделение, и везде наталкиваемся на всеобщее нежелание искать этого самого стрелка-мстителя. Следователи даже не пытаются создать иллюзию хоть какой-нибудь деятельности. Они достаточно ясно дают понять: землю рыть и попки рвать они не станут. Ну, крошит кто-то откровенных бандитов! Ну, убирает кто-то тех, кого не смогла победить система правосудия. Кто-то вершит самосуд. И хрен-то с ним! Пусть себе! Просто бунт на корабле какой-то. И дело даже не в том, что искать они не хотят, а глухари эти все на мне виснут! Просто нет такого права ни у кого забирать жизни других людей. Что у первых — преступников или приравненных к ним, что у вторых — мстителей хреновых… Уж не знаю, сколько их там — один, два, или целая организация… Чёрт! А что, если их действительно много? Ведь нельзя же одновременно заниматься всем — следить, стрелять, отправлять электронные письма, уничтожать следы в Интернете… Нет, он не один… Сашка лениво разлил по рюмкам водку и мы молча выпили.

— Как на поминках, — заметил Саня, — даже не чокаясь. О! Смотри! Краля твоя пришла!

Я обернулся, и за соседним столиком увидел свою потенциальную судьбу. «Уж сегодня я её не упущу!» — твёрдо решил я.

— Давай, Саня, закончим с делами…

— Мы никогда с ними не закончим. Найдём этого, станем искать следующих. Всё, аут. Меня нет, — Сашка снова откинулся на спинку стула и запрокинул голову.

Вид — зашибись! При таком приятеле, самое то с девицами амуры разворачивать! Нет, подожду пока… Я набрался духу и заискивающе, вкрадчиво спросил у Сани:

— Саш! Ну, можно я тебе ещё одного висяка пристрою?

— Висяка?! — Сашка с таким воодушевлением и радостью воскликнул это, что «полянский» повар снова с готовностью выставил пузо из-за ширмы.

Мне опять пришлось сделать останавливающий его порыв жест. Правда, Санёк умудрился сточить всю закуску, и я, к неописуемой радости шеф-повара, всё же махнул рукой, приглашая официантку. Та незаметно возникла у столика в считанные секунды. М-м-м! Каждому общепиту бы такое обслуживание. А ещё лучше, тому, прежнему общепиту — такое обслуживание, да ту водочку, и те ценники, но сегодняшние разносолы… А то, к слову, моей зарплаты никак не хватает на ежедневное: «Ну пойдём, посидим!..». Тем более, что Сашка всё время на мели. Куда только деньги девает? Хотя при его зарплате… Я заказал «повторить» и «усугубить».

— Какого ЕЩЁ висяка? — Сашка не повёлся на барский жест с моей стороны в виде дополнительного заказа.

Он смотрел исподлобья, от весёлости следа не осталось. Чуял подвох, мерзавец. Выбора у меня не было. Звонарёвское дело жгло мозг. Я был почему-то уверен, что оно имеет к нашей «правосудебной» или «правосудийной» кампании непосредственное отношение. То есть, ни на минуту не сомневался в этом. Причём, эта уверенность основывалась на чём-то среднем между интуицией и логикой. Логично было предполагать, что дело Траубе предположительно можно отнести к нашей серии, интуиция подсказывала, что предположение логично. Как вот только Сашку в этом убедить?

Я за полчаса поведал напарнику о том, что рассказал мне по делу Звонарёв. Сашка, как обычно слушал молча и отстранённо. Могло показаться, что ему это всё неинтересно, и он только делает вид, что слышит меня. Он курил сигареты — одна за другой, и сидел, уткнувшись глазами в пепельницу, которая переполнялась окурками быстрее, чем официантка успевала её опустошать. Когда я замолчал, Сашка молча встал и вышел в туалет. Я подумал, что сейчас его реально стошнит. Вернулся он бледным и сосредоточенным. Махнул рюмку и, не закусывая, снова закурил. Молчание затянулось. Я уже собрался воспользоваться моментом и пойти знакомиться с девицей. А то время идёт. Ничего не происходит. У Сашки, похоже, звук где-то отключился. А девица вечно не будет сидеть и потягивать своё ядрёное пойло. Но Сашка вдруг ожил:

— А с чего это ты взял, что это дело хоть какое-то отношение имеет к нашей серии? — Сане идея с присоединением ещё одного заведомого «глухаря» не нравилась. — Давай сделаем так: то, что очевидно, пусть будет в нашей серии. Давай не будем все трупы подряд и остальных недобитых, но покалеченных, за уши подтягивать под нашу версию. Эдак мы можем любое преступление подвести под нашу же легенду. У нас и свои-то дела не слишком заметно друг с другом стыкуются. А ты хочешь совершенно выпадающее из нашей схемы преступление подтянуть к нашему конструктору? Может не стоит? У меня начальство есть, у тебя начальство есть. И они, эти начальники, — точно тебе говорю — не обрадуются, если мы со счастливыми лицами придём к ним и скажем: «А мы тут нашли ещё целый ряд преступлений, которые, как нам кажется, подпадают под нашу рабочую схему мести». Я тебе больше скажу: они будут очень недовольны. Более того, они будут просто ужасно, невероятно злы. Они нам, Серёга, просто яйца оторвут, — устало закончил Сашка и как-то обмяк, начав клевать носом.

«Вот ведь как выговорился!» — с завистью подумал я. До меня дошло, наконец, что явление «старые дрожжи» достигло своей заключающей фазы. Я вздохнул, погасил недокуренную сигарету, встал и понёс свой организм, напичканный алкоголем и тяжкими думами о запутанном деле, в угол кафе. Там, на привычном уже месте сидела та самая девушка, с бокалом невозможного на вид продукта. Я не стал здороваться. Не стал знакомиться. Я не стал спрашивать разрешения присесть за её столик. Я просто усадил своё почти стокилограммовое тело на стул напротив девицы и задал самый дурацкий из всех возможных вопросов:

— Что Вы такое жуткое пьёте?

Девушка ответила не сразу. Она помолчала, внимательно посмотрела на меня, видимо, оценивая моё состояние, подумала немного, а потом произнесла:

— Земляничный коктейль.

Я поплыл. Маленькая, просто крохотная девчушка, с узенькими плечиками, с талией, которую легко можно обхватить одной рукой — моей так точно! — с огромными детскими глазами, не подпорченными косметикой, нереально короткой, мальчишеской стрижкой, узенькими кистями и тонкими пальчиками… Дюймовочка просто, да и только!.. Махонького роста, хрупкая и тоненькая — наверно, такие же проблемы, как у меня, купить одежду. Мне всё мало, ей всё велико… Её голос!.. Это было невероятно!.. Она произнесла слова, смысл которых я даже не понял, потому что остолбенел от её голоса. То есть, наверное, остолбенел бы, если бы не успел плюхнуться на стул. А так, я просто замер. У неё был невероятно низкий, грудной тембр, возможно, самый низкий из тех, которые существуют у женщин в природе. Не грубый, нет!.. Мягкий, глубокий… Мне показалось, что если я что-то сейчас смогу вымолвить, то это будет звучать глупо и пискляво. Всё же я повторил свой вопрос, несмотря на то, что девушка уже ответила, а вопрос изначально ответа не стоил. Выглядел я, по меньшей мере, дебилом с вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом. Но уж чего там — ничего не исправишь! Сказанное — сказано.

Девушка рассмеялась таким же низким, но совершенно не грубым смехом. Видимо, такая реакция на её голос была ей знакома. Девица поставила бокал на стол, и, любуясь произведённым аудио-эффектом, негромко шепнула:

— Земляничный коктейль… — подмигнула мне и взяла со стола пачку сигарет.

Наверно, я был сильно выбит из колеи, потому что даже не сообразил поднести ей зажигалку. Девушка сама взяла её со стола, прикурила, и с некоторым укором посмотрев на меня, продолжила пытку звуком:

— А что такое жуткое употребляете Вы?.. — она могла и не продолжать. «Что такое жуткое употребляете Вы, что задаёте такие дебильные вопросы, да ещё по два раза? Ни «Привет!», ни «Как Вас зовут?», ни «Позвольте присесть за Ваш столик?»… По хорошему, мне нужно было встать и уйти, чтоб дальше не позориться. Но уж очень хотелось услышать из её уст… Уст!.. Слово-то, какое выбебонистое! У-уст!.. Довольно большой рот с достаточно пухлыми, весьма сексуальными губами. Чёрт! Хоть что-нибудь бы ещё сказала! Ну, хоть: «Шли бы Вы мужчина отдохнуть, а то от Вашей глупости тоскливо на душе!», хоть так, что ли… Девушка была гуманна. Она совершенно не настаивала на моей дальнейшей позорной капитуляции по всем позициям. Настроена вполне миролюбиво и приветливо. Видимо, заметив мою растерянность, решила не доводить несчастного, большого, глупого, не очень трезвого дядю до полного унижения, спросила:

— Может быть, мне тоже стоит перейти на ЭТОТ продукт? — вроде, ничего особенного не сказала. Вроде, нужно срочно махнуть официантке и заказать водки… А смотрит с насмешкой. И получается, что она издевается. Дескать: «Вали ты, дядя, со своей водкой, глупостью и растерянностью куда подальше! Потому как лучше я буду пить ядовито-красный, жёлтый, зелёный и серо-буро-малиновый коктейль, нежели хлебать водку и дебильничать, как ты, со страшной силой!». Вот где-то так. Но девушка смотрела на меня открыто и ободряюще. Я недоверчиво повернулся в сторону официантки за стойкой и махнул ей рукой. Та тут же материализовалась у нашего столика.

— Танечка, будь добра, принеси нам графинчик водочки и что-нибудь на закуску! — не очень уверенно проворковал я, ожидая в любой момент справедливого возмущения со стороны девушки. Его не последовало.

— Вам двести, триста или, как обычно? — чуточку язвительно поинтересовалась официантка.

Я подумал, что непременно вернусь сюда завтра и придушу её. Пусть она станет четвёртой в моей очереди на удушение. Список растёт. Уже пора к делу, что ли, приступать. Чего тянуть, когда всё равно этим кончится?

— Триста, — елейным голосом ответил я, борясь с желанием не ждать до завтра.

Мы позорно бросили Сашку клевать носом за столиком. Я расплатился по счёту, оставив барские чаевые. Отдельно выложил на стол три сотни и ткнул пальцем в сторону Сани:

— Не бросайте моего друга, пожалуйста!

Официантка понимающе кивнула, и я понял, что Сашка доберётся до дома. В конце концов, даже если они забудут о нём на какое-то время, то после закрытия всё равно обратят внимание, что у них в зале «что-то валяется». Разберутся. Не маленькие. Мы поймали такси и через пятнадцать минут уже были на Охте.