Последняя инстанция. Расследование (СИ)

Глава 46

Сашка приехал очень вовремя. Я уже сидел за компьютером и уточнял подробности жития-бытия гражданки Лисицыной в её родном Ёбурге. Напарник притащил фотографии Масловой, и я на время отвлёкся от виртуальной свалки.

Снимки были на удивление хорошими. Я не стал выяснять, какой ценой они достались Сашке. Не до этого сейчас было. Особенно качественными были две-три фотографии. На них крупным планом была запечатлена искомая Маслова, она же — Рудая. Я вооружился лупой и стал внимательно изучать снимки. Практически ничего сверхъестественно нового. Девушка была нереально худа. Вспоминая предыдущие, почти детские её снимки, можно было только удивляться. На этих фотографиях Женя-Варвара выглядела не просто стройной, а неприлично тощей. Правда, это модно… Брр… Но, не настолько же! Кожа да кости, как любила говаривать моя бабушка. Мне удалось разглядеть некрасивую бородавку над губой. Заметил я и небольшое пятнышко с рваными краями, выглядывающее над поясом джинсовой полоски ткани, которую с большой натяжкой можно было назвать юбкой. Видимо, это и была пресловутая родинка-осьминожка. Странно, однако, что девушка не вывела бородавку, она сильно портила и без того не очень красивое лицо. В принципе, радикально Женя не изменилась с детских фото. Широкий, некрасивый нос, довольно несимметричные глаза, слегка оттопыренные ушки, раздвоенный подбородок, почти всегда уродующий девушку, слишком узкие губы, довольно большой рот. Общее впечатление тоже было прежним: бесформенные брови, белёсые ресницы, бесцветные глаза, бледная кожа. Невнятный цвет волос — то ли светло-русый, то ли бледно-рыжий, картину не украшал. Ещё, неизвестно зачем, девушка собрала волосы в тугой конский хвост, тем самым, подчеркнув всю некрасивость лица, лопоухость, ввалившиеся щёки, и придав себе вид умирающей мышки-полёвки. Фотографии были сделаны явно на каком-то мероприятии, и было совсем уж удивительно, что на лице Жени не было ни грамма косметики. Одно из двух: либо слишком уверенная в себе девица, либо абсолютно закомплексованное создание.

— Что с ними делать? — злорадно поинтересовался Сашка. Мол, ты велел, я принёс. Какую глупость скомандуешь далее?

— Ну, что?.. — я замялся. А, действительно, что? В розыск их отдавать? Глупо. Она наверняка изменила облик, а, учитывая её бесцветную внешность, это сделать не сложно. Совсем несложно. Хоть что-то добавь в лицо, хотя бы косметику, и эту девицу будет не узнать. У меня возникла дикая мысль, но делиться ею с напарником я не спешил. — Фотки я забираю. Мне они нужны. Розыск устраивать не будем, не настолько я кретин, как тебе кажется. Давай к другому вопросу. У меня есть некоторые данные по следующему клиенту киллера.

Сашка удивлённо посмотрел на меня, прикидывая, откуда у меня столько уверенности в голосе. А уверенность в голосе у меня была! Это уж сколько хочешь! Это вообще единственное, в чём у меня она, эта уверенность, присутствовала. Ни в мыслях, ни в поступках, ни в намерениях, ни в действиях её не было. А в голосе была. Как без этого? Я усадил Сашку напротив себя и начал невесёлую историю.

— Новая затея? — ухмыльнулся Сашка.

— Да, — коротко ответил я и продолжил. — Я тебе сейчас всё расскажу, а потом мы вместе продумаем план действий. Не хочу больше казаться идиотом в одиночку. Вместе дураками быть легче. Не скучно, по крайней мере. Дело в следующем: некоторое время назад в городе Екатеринбурге дочка одной высокопоставленной чиновницы, некая Лариса Лисицына совершает наезд на пешеходов. Мотается по городу на бешеной скорости на новенькой «BMW», нарушает все возможные и невозможные правила, и, как следствие, попадает в аварию. Заметь, на момент аварии эта стерва была глубоко беременна. Это никак её не остановило от того, чтобы носиться в городской черте под сотню километров в час. На скользкой дороге барышня не справляется с управлением и её выносит аж на тротуар, где полно людей. К счастью, если это можно назвать, конечно, счастьем, в момент наезда на тротуаре находятся лишь два человека, два брата. Один умирает мгновенно, второй становится инвалидом и лечится до сих пор. Суд признаёт барышню виновной по статье двести шестьдесят четыре пункт три…

— До пяти лет… — мрачно констатирует напарник.

— Точно так, юридически подкованный ты мой! — не обращаю я внимания на унылые комментарии, — именно, до пяти лет. Но, видимо, суд также признаёт статус маменьки, а также её безотносительное влияние в городе. И дают барышне… три года колонии-поселения с отсрочкой приговора на четырнадцать аж лет. Ну, в соответствии со статьёй восемьдесят два, соответственно. Барышня-то в процессе следствия уже разродиться успела.

— Угу, — Сашка задумчиво почесал в затылке, — а в соответствии с четвёртым пунктом той же самой восемьдесят второй статьи, по истечении четырнадцати лет, учитывая, что срок осуждения меньше срока отсрочки, барышне могут отменить приговор со снятием судимости. Менты же местные тоже, наверное, маму любят. Они же не скажут, что дочка плохо себя вела все эти четырнадцать лет. Так?

— Нет, не так, — обнадёжил я. — Менты наши, питерские. Эта мамзель живёт на Рылеева с замечательным супругом Тупицыным — это фамилия такая, и местный участковый, опорный пункт которого, заметь, расположен прямо в том же доме, ни сном, ни духом, что в его доме проживает осужденная, за поведением которой ему надлежит вести наблюдение. А, да! Ещё Тупицын этот каким-то боком имеет отношение к законодательному собранию. Вот. Это как бы, первая часть марлезонского балета.

— А-хре-неть! — улыбнулся Сашка. — Но мне уже нравится твой тон. Я понимаю по нему, что тебе эти нелюди перестают нравиться. Это хороший признак, Сергеев!

— Нет, Сашка. Ты не прав. Они мне никогда и не нравились. Просто это никак киллера не оправдывает. Какими бы уродами и ублюдками они не были, никто не даёт ему права расправляться с ними.

— То есть тебя, как я понимаю, решение суда вполне устраивает? — в Сашкином голосе зазвучали металлические нотки. Спорить с ним сейчас в мои планы никак не входило.

— Саня! Решение суда мы обсуждать просто не вправе. Мы не обыватели, мы представители закона. Ты не забыл ещё? Каким бы ни было решение суда — оно имеет место быть. И точка. Оно есть, и это просто констатация факта.

— Подожди! — Сашка не унимался. — Ты сейчас говоришь, как работник прокуратуры. А ты мне ответь, как человек. Вот тебя, как человека, устраивает такой расклад? Опухшая от вседозволенности, наглая до пофигизма, сытая и упакованная со всех сторон прохиндейка гоняет по городу, плюёт на штрафы и правила, потому как, правила — это для простых смертных, а не для них, блядей куршавельских, а штрафы пугают только тех, кто знает, как зарабатываются деньги. И эта тварь убивает одного и калечит другого. Двух братьев. Представь себе на секунду горе матери, стыд отца за то, что не смог защитить своих детей от этой гадины. Два молодых талантливых пианиста, один из которых уже никогда не станет великим музыкантом и навсегда останется инвалидом, а второй вообще уже никогда никем не станет. Не вырастит свою трёхмесячную дочку, не придёт с работы домой к любящей жене… он нигде и никем не будет. Он умер. И убила его эта гнида, только приблизительно похожая на человека. И что делает с ней суд? Он просто отпускает её на свободу. Четырнадцать лет отсрочки и три года колонии-поселения. Специально для неё к тому времени построят спецколонию где-нибудь на берегу Истры, рядышком с Новой Ригой. Да и не понадобится это. К тому времени, её судимость погасят и всё. Она убила человека, и сейчас шляется по тусовкам, чиновничьим приёмам и балам, летает на курорты и продолжает жить в своё удовольствие. Ту тачку в металлолом сдала, сейчас гоняет в институт на новом грёбаном «лексусе». Это не издевательство?

А он, оказывается поболе в курсе событий, чем я думал. Весь расклад, как на ладони!

— Саня, — я пытался хоть как-то унять разошедшегося напарника. Его лицо покраснело, в белках глаз полопались сосуды, и мне впервые в жизни стало за него страшно. Я готов был сказать всё что угодно, лишь бы он успокоился, — ты пойми, ведь по закону всё правильно. Ты же знаешь кодекс лучше, чем кто-либо другой. Ведь ни на букву, ни на цифру не отошли в сторону от закона. И отсрочка положена ей тоже по закону. Разве нет? Ты успокойся только!

— По закону?! — Сашка перешёл на крик, и я понял, что он близок к истерике. — А кто пишет эти законы?! Её муженёк? Для тебя он их пишет? Для меня? Нет! Для таких скотов, как она! Чтобы именно они могли сухими выйти из воды. На секунду представь, — Сашка перешёл вдруг на свистящий шёпот, — на её месте обычная женщина на обычной машине, на «Жигулях» сраных, не справилась с управлением, вылетела на тротуар, сбила людей насмерть. Что с ней будет? Она кинется осматривать собственную машину — помяла — не помяла? Она к людям кинется, и до конца своих дней эти погибшие люди будут стоять у неё перед глазами и мучить её. И, что характерно, в суде она получит свой пятерик, не колонии-поселения, а обычной зоны. И будет париться там на общих условиях и считать дни, когда сможет вернуться к своему ребёнку. И никакой отсрочки она не получит, потому что есть муж, который может воспитывать дитё, потому что закон, потому что суд… Не так? Ну скажи мне, что не так, и я успокоюсь!..

Я не знал, что сказать. Он был настолько прав, что мне было просто физически больно. Я прикрыл лицо ладонью и надолго замолчал. Мне нечего было сказать другу. Соврать я не мог. Сказать правду — не поворачивался язык. Я малодушно молчал, кляня себя на все лады. Я не трус. Я не подлец. Я не урод и не ублюдок. Я — нормальный мужик. Я не терплю лицемерие, подлость и несправедливость. Почему же я сейчас молчу? Почему же сейчас мне нечего ответить своему другу и напарнику?! Что же происходит, чёрт побери?

— Сань… — я мучительно подбирал слова, — я тебе сейчас скажу то, что говорить не должен. И я очень тебя прошу, давай на этом закончим. Я тоже не считаю, что решение данного суда, как, впрочем, и всех предыдущих по нашим делам, справедливо. Я скажу больше, я возмущён решением этого суда. Возмущён и потрясён. До глубины своей человеческой души. Это как человек я тебе сейчас говорю. Но вместе с тем, представь себе, сколько народу бывают недовольны решением суда с той или иной стороны. Если все начнут браться за оружие, что начнётся? Что тогда? Война? Революция? За что ты меня агитируешь? За другие законы? За баррикады? С ума ты, Сашка, сходишь. Меня не своди.

— Не знаю, Серёга, не знаю. Я себя чувствую, как старые коммунисты в начале девяностых. Всё, чему верил, чему служил — рассыпалось в прах. Чёрное стало белым, белое — чёрным. Во что верить — непонятно. Чего ждать — неизвестно. Сдохнуть хочется от такой жизни…

Мы так давно не разговаривали с Сашкой на какие-то, отвлечённые от работы темы, что я чувствовал ужасную неловкость от этого разговора. И ведь что самое страшное, что все эти разговоры ничего не могли нам дать — ни мне, ни ему. Он понял меня, как всегда мог понять в сложные минуты. Больше он не заговаривал обо всём этом.

— Ладно, Серёга, выдохни!.. Давай вернёмся к нашим баранам. Что там с этой Лисицыной?..

— Да, так вот, с Лисицыной… — я в глубине души вздохнул с облегчением. Чем глубже мы погружаемся в это дело, тем больше лишних вопросов к самому себе у меня возникает. Они пугают и раздражают одновременно. Я малодушно бегу от ответов на них. Стараюсь спрятаться от них в делах. — Из достоверных источников стало известно, что киллер устроил слежку за Лисицыной. То есть, фактически, он вышел на объект.

— Из каких источников это стало известно? — напрягся вдруг Сашка. — Откуда ты узнал?

— Я же сказал: «из достоверных источников», — я решил сделать вид, что меня самого используют практически втёмную. — Нам с тобой этого знать не положено. На хвосте у киллера уже фээсбэшники, так что, не сегодня-завтра его возьмут. Нам нужно подчистить всё, чтобы с нас, как говорится, взятки гладки…

— Что ты предлагаешь? — спросил напарник.

Тут вдруг я понял, каким-то шестым, седьмым или восьмым чувством осознал, что не надо больше никого посвящать в свои размышления. Даже Сашку. Работать в одиночку невозможно. Но отныне все свои поручения я, по возможности, буду давать разным людям, не вводя их в курс всех событий. Только это даст мне возможность окружить расследование хоть каким-то подобием секретности. Только так и никак иначе.

— Пока ничего, — уклончиво ответил я. — Я пока думаю над этим делом. Предлагаю тебе подумать отдельно от меня. Потом соберёмся вместе и поделимся мыслями. Может быть, даже сегодня вечером. Может быть, даже в «Поляне». Годится?

— Лады, — весело согласился Сашка. — Пошёл думать. Что-то делать надо? Сбегать куда, принести что?

— Ну, если принести, то только электронный адрес Лисицыной. Ума не приложу, как его добыть. Не методом подбора ведь… Будем сидеть и ждать, когда киллер пришлёт ей приглашение на тот свет…

— Хорошее дело, — одобрил Сашка. — Нам-то по барабану — что любить — подтаскивать, что отлюбленных оттаскивать… Адрес как достать? Да есть у меня мыслишка на этот счёт… Попробую… Единственное, что меня смущает, что киллер отправляет письма практически в момент убийства, или чуть позже, так что кэпэдэ придуманных тобой мероприятий всё едино будет равен нулю. Но, как скажешь: мамонтёнка Диму — пожалуйста, адрес Лисицыной — нет проблем! Отзвонюсь… Кстати, забыл тебя спросить! С самого начала хотел, да ты меня вывел из себя… Ты чего на звонки не отвечаешь?

— Я на звонки не отвечаю?! — удивился я. — Быть того не может!

— Да я тебе раз пять звонил!

Я сунул руку в чехол на поясе и телефона там не обнаружил. По моему растерянному лицу Сашка понял масштаб трагедии:

— Пролюбил? — участливо поинтересовался он.

— Вот я и… — я не договорил и метнулся в кафе.

Перед глазами стояла картина: столик в кафе, звонок Снегирёва, я опрокидываю на чистую рубашку кофе, заканчиваю разговор, швыряю трубку на столик и несусь в туалет, застирывать пятно. Из туалета я бросился сразу в контору, забыв даже расплатиться. Телефон остался на столике, к бабке не ходи. Теперь единственное, что греет, кроме тридцатиградусной жары, это то, что в кафе с запредельными ценами, могло не зайти ни одного посетителя. Либо, официантка Леночка, памятуя о моей всегдашней рассеянности, могла, убирая со стола, забрать телефон себе.

Леночки в зале не оказалось. Возле стойки лениво пасся высокий чернявый парень. Он улыбнулся мне, как родному и проворковал:

— Чего желаете?

— А где Леночка? — растерянно протянул я.

— Леночка отпросилась домой, заболела, перегрелась, видимо, — нахально ухмыльнулся парень, произнося слова как-то странно, то ли с акцентом, то ли с плохой дикцией.

— Я забыл расплатиться и оставил здесь, на столике, свой мобильный телефон, — неуверенно пробормотал я.

— Расплатиться — это не беда, Леночка предупредила. А телефон, да, оставляли. Какой у Вас был телефон?

Я понял, что это нормальная проверка и старательно объяснил:

— Филипс Xenium k700, чёрный, с большим экраном. Я могу Вам назвать свой номер, Вы наберёте его и, если телефон мой, он зазвонит. Так пойдёт?

— Нэт, зачэм? — всё же парень говорил с кавказским акцентом. Вы назвали модель правильно. Я верну Вам аппарат.

Парень зашёл за стойку и протянул мне мою потеряшку. Я вздохнул с облегчением:

— Сколько я Вам должен?

— Вы должны пятьдесят рублей за кофе и возможно небольшое материальное вознаграждение за спасение Вашего телефона, — парень дружелюбно улыбнулся, — я пошутил. Только пятьдесят рублей.

Я оставил парню две сотни, от которых он пытался отнекиваться, и отправился в контору. Сашка меня не дождался. Но это было к лучшему. Полгода назад в нашу контору пришли два сотрудника. Во время учёбы они проходили у нас практику. После окончания университета, пришли работать уже специалистами. Всё едино, их воспринимали, как стажёров, и поручали им несложные дела. Работали они почему-то только вместе, похожи были, как родные братья. Оба были мелкими, щуплыми, с редкими рыжеватыми волосами, бледными, хмурыми лицами. В коллективе к ним прочно приклеилась кличка «суслики», причём, одна на двоих. Именно на этих сотрудников я и возлагал свои надежды. Пригласил их к себе, плотно закрыл дверь и объяснил им их обязанности, предварительно согласовав их поступление в своё распоряжение со Снегирёвым. Суслики были внимательны и исполнительны. Они быстро вникали в суть дела. Я не стал вдаваться в подробности и плясать от печки, описывая подробности. Им было дано конкретное поручение: следить за Лисицыной и за тем, кто её пасёт. То, что её могут «пасти», я объяснил им сразу. Кто она, зачем нужна слежка, я не стал втолковывать. Просто ограничился распоряжением, сославшись на Снегирёва. Сусликов звали Фёдор и Виктор, причём, кто из них кто, я узнать так и не удосужился. Отдал им фотографии, сделанные Аркадием с видеозаписи по Крестовскому и пояснил:

— Этот объект заслуживает самого пристального внимания. Если вы заметите его или её — это как вам больше нравится, в поле зрения, немедленно разделяйтесь и продолжайте наблюдение. Один продолжает следить за Лисицыной, второй очень аккуратно пытается «вести» объект номер два, — я кивнул на фотографии. — Приближаться к объекту ни в коем случае не рекомендуется. Стоит учесть, что объект опытен, опасен и, скорее всего, вооружён. Если он заметит слежку, дело плохо. Уйдёт, заляжет на дно. «Вести», я повторяю, очень аккуратно. Делайте, что хотите: меняйте внешность, переодевайтесь, клейте усы, бороды, одевайте парики, женские шмотки… включайте фантазию. Преступник очень опасен. Улик против него у нас нет. Брать его бессмысленно. Допустить, чтобы объект совершил задуманное, не имеем права. В случае возникновения непредвиденной ситуации, действуйте по обстановке. Давайте, ребята! Вопросы есть?

Суслики посопели, поразглядывали фотографии, похмыкали и разродились рядом вопросов:

— Предполагается, что это существо, — один из сотрудников кивнул на фото, — девушка?

— Предполагается, что — да, — подтвердил я. — У тебя сомнения?

— Нет, — быстро ответил парень, — никаких сомнений. Конечно, девушка. Вы меня просто смутили своим «он». Я думал, у Вас сомнения… У меня нет.

— Несмотря на то, что это — девушка, очень рекомендую вести себя предельно осторожно, — я немного помолчал, обдумывая уровень допустимой для сусликов информации, — у нас есть данные, что она является заказным убийцей. Соответственно, у неё должен быть очень высокий уровень подготовки, и, наверняка, в рамки этой подготовки входит и возможный уход от слежки, а также, вероятно, навыки ближнего боя, в виде, так сказать, всяких карате и самбо. Учтите это. Машина есть?

— Есть, — почти хором ответили «двое из ларца», — «восьмёрка». Одна, правда.

Бог ты мой, у них и машина одна. Может, у них и квартира одна? Они же, насколько я помню их личные дела, оба — приезжие. Суслики…

— Хорошо. Один спит, второй наблюдает. Тонировка есть?

— Конечно. Вполне себе достаточная. Сзади почти полная, можно переодеваться.

— Отлично! — одобрил я. — Съездите сейчас домой, возьмите всё необходимое, что нужно на ближайшие сутки… воду, чай, кофе обязательно, бутерброды, одежду сменную, приметную какую-нибудь…

— Да Вы не волнуйтесь, товарищ майор, — заверил меня один из парней, — мы всё понимаем. Всё сделаем, как надо.

Эх! Если бы вы действительно всё сделали, как надо! Цены бы вам, ребята не было. Что ж! Выбора у меня, похоже, нет. Надо рисковать. Предупредил о неразглашении, на что получил в ответ надутые губы. Пообещал на прощание:

— Если уйдёт более суток, мы подгоним вам другую машину. Но, ребята, о смене и не мечтайте. Смены не будет. Работаем очень ограниченным контингентом. И помните, пацаны, от нашей с вами работы зависят человеческие жизни. И это серьёзно, без пафоса вам говорю. Если эту… эту девку не остановить, будут новые жертвы. А этого мы с вами допустить никак не можем. Ясно?

— Так точно, — совсем уж по-военному ответили суслики и испарились из моего кабинета.